Кирилл Соловьев
Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна
© Русский музей, Санкт-Петербург, 2017
© К. Соловьев, 2017
© OOO «Новое литературное обозрение», 2017
Модерн и архаика на рубеже столетий
В 1897 г. проходила первая всероссийская перепись. В ней участвовали более 126 миллионов подданных Российской империи и, конечно же, сам император Николай II. Ему в переписном листе предстояло указать род своих занятий. Недолго думая, государь написал фразу, впоследствии вошедшую в учебники и монографии: «Хозяин земли русской». Императрица Александра Федоровна, в свою очередь, была названа «хозяйкой» России. Нет сомнений, что именно так царственная чета себя и воспринимала. Эта формула не была случайной.
Начиная со второй трети XIX в. многие отечественные мыслители славянофильского толка писали об уникальности политической системы России, не имевшей аналогов в Западной Европе. По их мнению, самодержавие – не западный абсолютизм, предполагавший всевластие бюрократии. Вместе с тем самодержавие – и не восточная тирания. В отличие от азиатских деспотов, власть русского самодержца была ограничена – его совестью и верой. Он должен был править, опираясь не на механическую силу, а на безусловную поддержку народа, который видел (или должен был видеть) в сильной царской власти залог своего благополучия. Славянофилам казалось, что русский царь в отличие от западноевропейского министра или депутата думал не о своих личных интересах или выгодах для своего окружения, его волновали чаяния народных масс, причем в особенности наиболее нуждавшихся его представителей. Это объяснялось тем, что государя никто не выбирал, он представлял не кого-то в отдельности, а всех вместе. Кроме того, у царя не было собственных, частных интересов: все они так или иначе были удовлетворены в момент его восшествия на престол. В сущности, он ни в чем не нуждался. Он обладал безграничной властью и несметными богатствами. Его единственная амбиция – работать во благо своего народа.
Конечно, у славянофилов были претензии к правящим верхам. Они полагали, что идеальная конструкция самодержавия была подвержена эрозии. Она все более походила на западноевропейский абсолютизм. Вина лежала, прежде всего, на Петре Великом, который сделал ставку на чиновничество, создал из него «средостение» между монархом и народом. Перед Россией стояла задача возвращения к подлинному самодержавию, к временам царя Алексея Михайловича. Для этого предлагались разные пути: например, возрождение земских соборов – живого воплощения единства царя и «земли» (то есть народа, общества).
В целом, славянофилы принадлежали к оппозиции: они критиковали сложившийся режим и призывали к политическим преобразованиям. Вполне естественно, что власти предержащие относились к ним скорее скептически, с подозрением. Однако созданная славянофилами утопия уникального русского царства захватила умы многих. В итоге именно из славянофильских «кубиков» складывалась мифология власти, в которую верили сами цари. И Александр III, и Николай II с большим почтением относились к русской старине, идеализировали ее, мечтали о возрождении утраченного «золотого века». И это были не только слова. Они воплощались в символы и образы. Монархи покровительствовали строительству в старорусском стиле. Зная об этом, зодчие все чаще подражали зданиям допетровской Руси. Иконописцы же копировали образцы XVI–XVII вв. Это была мода, навязываемая с высоты престола, в которой сказывалось страстное желание ухватиться за прошлое и случайно не ускользнуть в будущее. Согласно воспоминаниям протопресвитера Г. И. Шавельского, в императорском Федоровском соборе в Царском Селе некоторые иконы даже поражали своей уродливостью, так как были списаны с отнюдь не лучших средневековых оригиналов. «Для большего сходства со старинными некоторые иконы написаны на старых, прогнивших досках… Да и вся иконопись, всё убранство собора, не давшие места ни одному из произведений современных великих мастеров церковного искусства – Васнецова, Нестерова и др., – представляются каким-то диссонансом для нашего времени».
Императорская семья всячески, порой нарочито, подчеркивала свою религиозность. Только в спальне царскосельского Александровского дворца, где преимущественно проживала чета последнего русского царя, было 800 икон. Наконец, можно было попытаться хотя бы на время возродить XVII столетие. В 1903 г. Николай II организовал костюмированный бал в Зимнем дворце, обязав своих подданных одеться в наряды из времен Алексея Михайловича. Кому-то могло показаться, что на дворе действительно XVII век.
Однако наступал век двадцатый. Впервые за долгое время радикально менялся быт человека. Теперь можно было по-новому взглянуть на время и пространство. Сейчас трудно осознать, как сильно железнодорожное строительство изменило мир. Оно придало ускорение жизни, отменило старые проблемы, создало – новые, способствовало росту прежде малонаселенных городков и в то же время угасанию известных центров. По мнению выдающегося французского историка Ф. Броделя, только благодаря железной дороге возникла в полном смысле этого слова единая Франция. Еще в большей степени это относится к России. Тогда, в конце XIX в., строительство железных дорог в стране приобрело впечатляющие масштабы: в 1893–1897 гг. в России прокладывали 2–2,5 тыс. км в год. Ж. Верн посвятил этому целый роман «Клодиус Бомбарнак», изданный в 1892 г.
К концу XIX в. к железным дорогам уже привыкли. Поразительные страхи первой половины века остались в прошлом. Постепенно горожанин привыкал и к автомобилю. К 1900 г. в Петербурге было уже около 90 автобусов с двигателями внутреннего сгорания. Осваивая пространство, человек задумался и о небе. В 1880 г. было основано Русское общество воздухоплавания. В 1893–1894 гг. в столице был построен первый в России дирижабль. Правда, его испытания закончились неудачно. Информация обретала еще большую скорость, чем человек. В жизнь входили радио, телефон, телеграф. В 1881 г. были сооружены телефонные станции в Петербурге, Москве, Одессе, Риге и Варшаве. Телефонная линия Москва – Петербург была самой протяженной в мире (660 км). В начале XX в. она ежедневно обслуживала более 200 переговоров. Уже в 1882 г. в Петербурге по телефонной линии транслировалась опера «Русалка» из Мариинского театра. Общество уверовало в технический прогресс и ждало от него настоящего чуда. «Скоро мы будем видеть друг друга по проволоке на расстоянии сотен и тысяч верст!» – констатировал один из героев повести А. И. Куприна «Молох». В эти годы многие, казалось бы, несбыточные фантазии реализовывались и становились частью обыденной жизни. Так, 12 марта 1896 г. в физический кабинет Петербургского университета пришла первая в мире радиограмма. В том же году в России впервые показывались фильмы братьев Люмьер. Тогда же начали сниматься любительские фильмы. В 1903–1904 гг. в России появились первые кинотеатры. Пришло электрическое освещение на улицы городов. В начале 1890-х гг. в Петербурге было 80 электрических фонарей, а в 1903 г. – уже около 3000.
Менялся и городской пейзаж. Москва в этом отношении была впереди всей империи, в том числе и столицы. Здесь на рубеже 1880–1890-х гг. «стали вырастать то там, то тут небоскребы, многоэтажные дома с массой квартир, а на Девичьем поле словно по мановению волшебного жезла раскинулся целый городок превосходно устроенных университетских клиник (все на пожертвования крупного московского купечества), потом пришли телефоны, автомобили и трамваи», – писал историк Александр Кизеветтер.
Естественно, технический прогресс коснулся и императорской семьи. В 1886 г. электричество появилось в Аничковом дворце. В 1887 г. был электрифицирован Петергофский дворец. Николай II с большим интересом относился к техническим новшествам. Любил автомобили, занимался фотографией (правда, император недолюбливал телефонную связь). Царская жизнь изменилась, но царская власть оставалась как будто бы прежней.
Самодержавие – держащая основа политического режима в России на протяжении многих столетий. Российский император был не только единовластным главой государства, но он и возглавлял церковь. Его особа была священной. Легитимность власти не ставилась под сомнение. Само понятие «самодержавие» лишний раз напоминало о византийских истоках российской власти.
И все же, воспроизводя эти идеологические формулы, надо иметь в виду, что они сравнительно позднего происхождения. В действительности византийский император по своим властным полномочиям, положению в политической системе не слишком напоминал российского самодержца. И наконец, самодержавие непрерывно менялось на протяжении своей долгой истории. В конце XV в. титул «самодержец» подчеркивал внешнеполитическую независимость Московского государства. В конце XIX в., вопреки всем славянофильским построениям, – неограниченность власти государя.
За последние годы вышел целый ряд работ по предреволюционной истории России, наглядно показавший, как в глазах современников - людей разных идейных и политических взглядов - менялась страна, жизнь её городов, а жизнь столичная и провинциальная приобретала новые оттенки. Пожалуй, это можно назвать одним из важнейших трендов нынешнего осмысления Великой российской революции - стремление восстановить контекст революционного кризиса, вглядеться в меняющуюся повседневность жизни России, стоявшей на пороге великих потрясений.
Понятно, что эти процессы перемен нам, историкам, показалось интересным перевести в конкретный разговор, подкреплённый статистическими сведениями, которые накопились ещё тогда, в начале ХХ века. Более того, нам представилось важным для особой наглядности попытаться нанести на карту результаты этих процессов, максимально визуализировав количественную информацию для её последующей качественной интерпретации. И сделать это в виде карт, схем, диаграмм... И по возможности использовать жанр инфографики, которая, кстати, делалась уже тогда и не является новым изобретением компьютерной эры. Неслучайно мы так и назвали издание - «Россия накануне великих потрясений. Социально-экономический атлас 1906-1914». Подчеркну: именно атлас. Такая форма подачи информации - атлас политической истории - дала нам возможность показать Россию во всём своеобразии её регионов, с различными темпами их развития.
И эта пестрота получившейся картины оказалась чрезвычайно важная для того, чтобы понять, что собой представляла страна в начале «века войн и революций», и как именно влиял «перепад скоростей» в её развитии на уровень стабильности в обществе и на задачи государственного управления в масштабах всё империи.
И ещё, нам важно было использовать ту статистику, которую, как правило, исследователи не использовали. А это интереснейший комплекс материалов, заслуживающий введения в научный оборот, - приложения к стенографическим отчетам Государственной думы. Там собраны объяснительные записки к законопроектам, тексты которых очень информативны. Вообще, уровень работы всех структур, которые обслуживали тогдашний российский парламент, и качество проработки информации, были очень высоки, о чём и свидетельствуют эти малоизвестные источники. Сведения, полученные из них, наглядно показывают, как менялась социальная среда и сфера демографии, как шло развитие экономики, политической жизни накануне революции. В нашей науке эти изменения предметно не были ещё в полной мере изучены.
Всё это богатство сведений, разумеется, не снимает вопрос о причинах революции, но ставит его в принципиально новой плоскости. Историкам уже нельзя отделываться дежурными фразами о «системном кризисе», переживавшемся страной. Да и сам термин «кризис» в применении к той ситуации требует расшифровки. Чтобы не получалась, как это часто бывает в нашей историографии, картина «нагнетания туч» и концентрации некоего «зла», погубившего в итоге прежнюю Россию. Надо учитывать, что кризис может иметь массу форм проявления, обладать собственной спецификой и к тому же быть этапом процесса развития, становления нового, вовсе не оканчиваясь «летальным исходом» для прежней фазы развития. При этом кризис - это всегда вызов, и судьба общества зависит от того, принимает оно или нет этот вызов.
Со времён Великой французской революции и осмысления её Токвилем, стало понятно, что революции происходят вовсе не тогда, когда положение в обществе постоянно ухудшается, а тогда, когда за временным подъёмом следует спад, по контрасту особо болезненно воспринимающийся современниками. Эта закономерность в применении к России требует более глубоких, предметных исследований. В этом направлении и работает осмысление революционной эпохи - через статистическое обоснование закономерностей вхождения общества в неё. По поводу же собственно политической истории Революции - надо отметить продуктивность интереса к таким темам, как изменение политической культуры общества, перемены «правил игры» в политике, трансформация политических институтов…
Прошедшая в октябре на площадке ИРИ РАН Международная конференция «Великая российская революция 1917 года: сто лет изучения» наглядно показала продуктивность наметившейся тенденции в сторону своего рода «новой предметности» и еще раз подтвердила: новое знание появляется лишь тогда, когда ставятся новые вопросы.
, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН
Работает в ИРИ РАН с 2012 г.
ДОЛЖНОСТЬ
Главный научный сотрудник
УЧЕНАЯ СТЕПЕНЬ
Доктор исторических наук (2012)
ТЕМЫ ДИССЕРТАЦИЙ:
Кандидатская: "Организация "Беседа" в общественно-политическом процессе в России в 1899 - 1905 гг." (2004)
Докторская: " Законодательная и исполнительная власть в России в 1906 - 1914 гг.: механизмы взаимодействия" (2012)
ОБЛАСТЬ НАУЧНЫХ ИНТЕРЕСОВ:
Политическая история России XIX – начала XX вв., история представительной власти, история бюрократии, история политических партий.
Персональные страницы:
ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ:
НАГРАДЫ И ПРЕМИИ:
ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ:
Монографии:
Публикации источников
Статьи в журналах
Статьи в сборниках:
Ответить на такой вопрос односложно нельзя. Конечно, просто сказать «да». Если речь идет о бюрократии, то современный бюрократический язык, традиции принятия решений складывались в XIX столетии. Наши современные представления о модернизации и об индустриализации восходят к образу будущего, актуальному для подданного Российской империи в XIX веке. Все привычные идеологические направления - либерализм, социализм, консерватизм - окончательно оформились в XIX веке. Наконец, русская культура, русский язык, русская литература - порождения позапрошлого столетия. Хотя бы по этой причине Российская Федерация в современном своем виде является правопреемницей Российской империи.
Однако все-таки Российская империя очень сильно отличалась от современной России - и не только по размерам. Это было значительно более сложное явление. Российская империя была в полном смысле этого слова многонациональной и многоконфессиональной державой. Русские не составляли большинства населения страны (44%). Православных было большинство, но не подавляющее (около 70% вместе со старообрядцами). Империя была сложно устроена. Многие ее окраины требовали особого режима управления. При таких обстоятельствах единого правового пространства и быть не могло. Те правовые нормы, по которым жило Царство Польское (после восстания 1863-1864 годов - Привислинские губернии) восходили к наполеоновским временам. В остзейских губерниях (территории современных Эстонии и Латвии) отчасти оставалось законодательство времен шведского владычества. Наконец, сословия жили в разных правовых измерениях. Так, крестьянство преимущественно судилось по нормам обычного права, редко сталкиваясь с коронным судом. Свои органы самоуправления были у купечества, у казачества… Свой суд - у духовенства, у военнослужащих. Россия была очень разной.
Во-вторых, Россию XIX столетия отличает наличие общества - не в социологическом, а политологическом смысле этого слова, когда общество само сознает себя таковым. Когда оно не винтик в огромной государственной машине, а претендует на самодостаточность. Такое общество начало складываться в России еще в конце XVIII века; в течение XIX-го оно усложнялось, численно увеличивалось, демократизировалось и все больше и больше требовало для себя и для страны. Поначалу оно было совсем малочисленным, потом составляло считанные проценты населения России, но тем не менее это были те проценты, которые оказались способны к самоорганизации. Это были лидеры земства, городского самоуправления, журналисты, наконец, все более многочисленные читатели периодических изданий. Сложно сказать, было ли в Российской империи гражданское общество, но его элементы несомненно имели место. Это принципиальное отличие долгого XIX века, завершившегося 1917 годом.
В-третьих, Российская империя начала ХХ века - динамично развивающаяся страна, причем с различных точек зрения. Обычно в связи с этим говорят об экономике. Это верно, потому что в 1910-е гг. Россия занимала первое место по темпам роста. Не менее значим демографический фактор. Согласно результатам переписи 1897 года, население России составляло более 126 млн. чел., а к 1914 году, по минимальным оценкам, - около 166,5 млн. За этот сравнительно короткий период времени население России увеличилось на 40 млн. чел. Это одновременно создавало и возможности, и трудности. Россия - очень молодая страна. Значительную часть ее населения составляли дети и подростки, которые находились на иждивении своих родителей. Растущее население, помимо всего прочего, - это сокращающийся крестьянский надел. Растущее население - это противоречие внутри общины, когда чаще всего сталкивались не богатые и бедные крестьяне, а старшие и младшие представители сельского «мира». Это большой вызов и в период Первой мировой войны, когда очень сложно решить вопрос: а кого вы будете мобилизовать в армию, ведь значительную часть населения составляли те, кто призыву не подлежал? Кроме того, это накладывало отпечаток на политическую жизнь России, потому что огромную роль в деятельности леворадикальных, социалистических партий играли молодые люди. Гимназисты, студенты, и просто учащиеся самых разных учебных заведений составляли ядро этих организаций. Российская политика начала XX века в огромной степени делалась молодыми людьми.
Наконец, Россия начала XX века - очень модная страна. О России любили говорить, писать пьесы, ставить спектакли в Западной Европе и Северной Америке. Русский балет, русская музыка, живопись, литература - это то, о чем продолжают говорить до сих пор. Но на тот момент это было современное, «актуальное» искусство, воспринимавшееся во всей Европе как нечто принципиально новое, как глоток свежего воздуха. Это касается и российской науки. Достаточно вспомнить о достижениях отечественной физиологии того времени: о работах Мечникова, Павлова, Бехтерева…
Все это свидетельствует о поразительной динамике роста, которая могла быть конвертирована в самые разные явления - и в прогресс, и в революцию.
На этот и другие вопросы пользователей TheQuestion об устройстве поздней Российской империи я отвечал в ходе презентации моей книги .
nanbaby.ru - Здоровье и красота. Мода. Дети и родители. Досуг. Быт. Дом