Причины заговора против павла 1 кратко. Павел I

«Деспотизм, поглощая все, истребляет, наконец, и деспота самого», — писал в юности будущий император Павел I. Его слова оказались пророческими: придя к власти и став капризным правителем с замашками тирана, сын Екатерины II вскоре погиб от рук заговорщиков.

Геморроидальные колики и политические дела

Будущий император родился осенью 1754 года. Официально его отцом считается император Петр III Федорович — который, кстати, уже после отстранения от престола, по одной из версий, тоже погиб от рук недругов (по официальной версии, правитель скончался из-за приступа геморроидальных колик). Однако существует точка зрения, согласно которой Павел I был зачат Екатериной II от своего первого фаворита — красавца Сергея Салтыкова.

Екатерина практически не занималась сыном: мальчик рос в окружении многочисленных воспитателей, которые развили в нем высокопарность, надменность, интерес к театральности, увлечение мистицизмом. А вскоре Екатерина II начала видеть в Павле политического соперника и стала его держать подальше от политических дел.

Однако 6 ноября 1796 года императрица неожиданно скончалась, и Павел I в возрасте 42 лет беспрепятственно вступил на русский престол.

Прощание с женщинами-императрицами

Став императором, Павел I приступил к ломке порядков, заведенных матерью. В день коронации правитель обнародовал акт о престолонаследии, который подвел черту под столетием дворцовых переворотов и женского правления в России. А вскоре Павел I приступил к созданию реформ, ослаблявших положение дворянства. Так, монарх ввел телесные наказания к дворянскому сословию за убийство, разбои, пьянство, разврат, служебные нарушения. Было ограничено право дворян подавать жалобы, а также отменено право подавать коллективные решения.

Wikimedia Commons Российский император Павел I

Кроме того, Павел I быстро испортил отношения с гвардией и получил в обществе славу «ненормального императора», отдающего непопулярные и неразумные приказы. «Мы на судне, капитан которого и экипаж составляют нацию, чей язык нам незнаком, — писал о правлении Павла I дипломат Семен Воронцов. — У меня морская болезнь, и я не могу встать с постели.

Вы приходите, чтобы мне объявить, что ураган крепчает и судно гибнет, ибо капитан сошел с ума, избивая экипаж, в котором более 30 человек, не смеющих противиться его выходкам, так как он уже бросил одного матроса в море и убил другого.

Я думаю, что судно погибнет; но Вы говорите, что есть надежда на спасение, так как первый помощник капитана — молодой человек, рассудительный и мягкий, который пользуется доверием экипажа.

Я Вас заклинаю вернуться наверх и представить молодому человеку и матросам, что им следует спасать судно, часть которого (так же, как и часть груза) принадлежит молодому человеку, что их 30 против одного и что смешно бояться смерти от руки сумасшедшего капитана, когда вскоре все и он сам утонут из-за этого безумия. Вы мне отвечаете, что, не зная языка, Вы не можете с ним говорить, что Вы отправляетесь наверх, чтобы видеть, что происходит. Вы возвращаетесь ко мне, чтобы объявить, что опасность увеличивается, так как сумасшедший по-прежнему управляет, но что Вы по-прежнему надеетесь. Прощайте! Вы счастливы более меня, мой друг, так как я более не имею надежды».

Как соорудить себе гробницу

Недовольство деятельностью Павла I привело к созданию коалиции заговорщиков. Сначала они намеревались объявить императора душевнобольным и установить над ним регентство, однако затем приняли более жестокое решение: учинить расправу над монархом и посадить на трон более лояльного правителя.

Среди заговорщиков были высокопоставленные придворные, чиновники и военные, которые перешли к активным действиям после известия о том, что Павел I собирается устранить от престолонаследия своего сына Александра — будущего монарха, которого народ назовет «Благословенным».

«Сын Екатерины мог быть строгим и заслужить благодарность отечества, к неизъяснимому удивлению россиян, он начал господствовать всеобщим ужасом, не следуя никаким уставам, кроме своей прихоти; считал нас не подданными, а рабами; казнил без вины, награждал без заслуг, отнял стыд у казны, у награды — прелесть, унизил чины и ленты расточительностью в оных; легкомысленно истреблял плоды государственной мудрости, ненавидя в них дело своей матери, — вспоминал о Павле I историк Николай Карамзин. — Героев, приученных к победам, учил маршировать… имея, как человек, природную склонность к благотворению, питался желчью зла: ежедневно вымышлял способы устрашать людей и сам всех более страшился; думал соорудить себе неприступный дворец и соорудил гробницу».

Как запереть императрицу в покоях

«История убийства императора окружена множеством слухов, — пишет доктор исторических наук Евгений Анисимов. — Самым распространенным из них является утверждение о том, что испуганный император спрятался за каминный экран, откуда его вытащили заговорщики. Скорее всего, это ложь. Заговорщики мгновенно ворвались в спальню императора, и Павел вскочил с постели им навстречу. Известно, что между ним и убийцами завязалась ожесточенная ссора, Павел I угрожал им карами.

Вряд ли трусливо прятавшийся император мог вести себя столь решительно перед возбужденными, пьяными и вооруженными заговорщиками. Именно раздраженный угрозами императора один из участников заговора, Николай Зубов, ударил табакеркой Павла в висок.

Император упал, остальные заговорщики набросились на него и после долгой борьбы задушили офицерским шарфом, принадлежавшим одному из убийц. Некоторые из современников считали, что, как только императрица Мария Федоровна, спавшая в своей опочивальне в другом крыле замка, узнала о гибели мужа, она якобы пыталась захватить власть наподобие Екатерины II, но заговорщики ее заперли в покоях дворца до тех пор, пока она не признала императором сына Александра».

Несмотря на трагичность произошедшего, общество возликовало. «Посреди множества собравшихся царедворцев нагло расхаживали заговорщики и убийцы Павла, — вспоминал писатель Денис Фонвизин. — Они, не спавшие ночь, полупьяные, растрепанные, как бы гордясь преступлением своим, мечтали, что будут царствовать с Александром. Порядочные люди в России, не одобряя средство, которым они избавились от тирании Павла, радовались его падению. Историограф Карамзин говорит, что весть об этом событии была в целом государстве вестию искупления: в домах, на улицах люди плакали, обнимали друг друга, как в день Светлаго Воскресения. Этот восторг изъявило, однако, одно дворянство, прочия сословия приняли эту весть довольно равнодушно».

Официальной версией смерти императора был апоплексический удар. В обществе сразу же начали шутить, что «Павел I умер от апоплексического удара табакеркой в висок».

По воспоминаниям современников, Александр I разрыдался, узнав о смерти отца. «Мой батюшка скончался апоплексическим ударом, — объявил будущий император народу. — Все при моем царствовании будет делаться по принципам и по сердцу моей любимой бабушки, императрицы Екатерины!»

Интересно, что после вступления на престол Александр I «постепенно удалил… главарей переворота — удалил не в силу того, что считал их опасными, но из чувства гадливости и отвращения, которое он испытывал при одном их виде».

Кровь Павла I стала последней в эпохе дворцовых переворотов. Несчастного императора презирал екатерининский Петербург, а участники заговора намеренно выставляли его сумасшедшим.

«Я желаю, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не останешься в нем долго. Живи как следует, если желаешь умереть спокойно, и не презирай укоров совести: это величайшая мука для великой души», - из видения Петра I Павлу I.

За то, что был коронован

Мать Павла Екатерина II готовила в преемники его сына Александра. Она и воспитывала его сама, и не скрывала намерений ни от внука, ни от своего окружения, поэтому на Павла двор смотрел свысока и с презрением.

Интересно, что даже вокруг Павла против Екатерины кто-то пытался составить заговор, императрица почти сразу об этом узнала, допросила сына, и он передал ей список замешанных лиц, который она, не читая, выбросила в огонь, так как все знала из других источников. Екатерине не хватило буквально нескольких часов, чтобы успеть опубликовать указ об отстранении сына от престола. Она еще дышала, когда Павел обыскал ее рабочий стол и нашел в нем пакет. Госсекретарь Безбородко, ставший впоследствии приближенным Павла, молча указал на камин.
Причиной такого удручающего состояния престолонаследия стал Указ Петра Великого, который позволял монарху не только отдавать предпочтение любому члену семьи перед перворожденным, но и назначать наследником человека, вообще не относящегося к династии, например, приемного сына. «Российский престол не наследуется, не выбирается, а оккупируется» (Доменико Караччиоли, неаполитанский дипломат). Этим он вызвал, так называемую, «эпоху дворцовых переворотов», последней жертвой которой стал Павел I. Будучи Великим князем, он разработал акт о престолонаследии, который обнародовал лично, зачитав 5 апреля 1797 года на коронации. Закон отменял Петровский указ, вводил наследование по закону, «дабы государство не было без наследников, дабы наследник был назначен всегда законом самим, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать, дабы сохранить право родов в наследствии, не нарушая права естественного, и избежать затруднений при переходе из рода в род». Указ также установил полусалическую примогенитуру – преимущество в наследовании потомков мужского пола, и запрещал занятие российского престола лицом, не принадлежащим к православной церкви.

Таким образом, сама коронация Павла I стала причиной недовольства и озлобленности мощной екатерининской камарильи, которую новый император не собирался к себе подпускать.

За антианглийскую политику

Как только Павел взошел на престол, он сразу объявил о выходе из антифранцузской коалиции, заявив, что России после десятилетий войны нужен покой. Это, конечно, сильно смешало планы англичан и австрийцев. Тем не менее, в 1799 году, когда император Франц попросил Павла о помощи, тот послал на помощь армию с Суворовым во главе. Результатом знаменитого похода по Северной Италии и Швейцарии стало то, что в самый нужный момент австрийцы бросили русских. Одновременно Россия приняла участие в походе Англии против Батавской республики (так звались Нидерланды при наполеоновской оккупации) и французских оккупационных войск. Англичане под началом герцога Йорка потерпели полнейшее поражение на суше, но уничтожили весь голландский флот. При этом о русских союзниках британцы не думали вовсе: нисколько не позаботились об обмене русских пленных и даже имели наглость попытаться применить остатки русского корпуса против ирландских повстанцев. Последней каплей в море гнева Павла по отношению к англичанам стала оккупация в сентябре 1800 года острова Мальта, который прежде Бонапарт отобрал у рыцарей ордена святого Иоанна Иерусалимского, после чего, по просьбе рыцарей, Павел стал его гроссмейстером. Действия англичан подвигли Павла обратить взор на нового монарха Франции. Он вступил в личную и дипломатическую переписку, и личную с Первым Консулом, считая его не порождением революции, а, де факто, императором. Именно из этой переписки родился великий проект Индийского похода.

Английский посол в Санкт-Петербурге, очевидно, был лично замешан на начальном этапе в организации заговора против Павла I, но был выслан задолго от его исполнения. Однако некоторые историки полагают, что Англия все же принимала участие в перевороте. Сыграло роль «совпадение»: 24 декабря 1800 года было совершено покушение в Париже на Наполеона, и французы считали, что эти события, несомненно, связаны.

За политику в армии

Павел I, будучи ярым поклонником всего прусского, ввел неудобную старомодную форму и муштру. Строгие, неудобные, а главное, бессмысленные заимствованные порядки вызывали раздражение, доходящее до ненависти, практически всего офицерства и дворянства Санкт-Петербурга. Он устраивал ежедневные вахтпарады с участием всех генералов наивысших чинов, в которых сам Павел выступал фельдфебелем. Сбившийся с ноги офицер мог оказаться разжалованным и высланным в Сибирь с немедленным отправлением, не имея возможности взять даже деньги и необходимые вещи. О частоте подобных случаев свидетельствует то, что офицеры стали брать с собой большие суммы денег на случай внезапной ссылки.

Недовольство в гвардии новвоведениями было настолько велико, что перекрывало все достойные военные начинания императора. Так, он ограничил срок службы рекрутов, ввел в обмундирование шинели, ограничил наказания солдат. В итоге, единственным по-настоящему преданным Павлу остался лишь Преображенский полк, который заговорщикам удалось оставить не у дел в ночь убийства.

За сумасшествие

Павел был, несомненно, исходя из современной психиатрии, тяжелым невротиком: вспыльчивым, заносчивым, страдающим от депрессий и панических атак человеком. Это легко объяснимо событиями детства: смертью сестры Анны, убийством отца, отторжением от матери и многими другими событиями. Все это выразилось позднее в неспособность оценивать межличностные отношения. Он не умел строить партии и выбирать надежных фаворитов.

Например, Павел мог судить о людях только по косвенным замечаниям или письмам, адресованным не ему. Именно этой особенностью Павла воспользовались заговорщики, поднимая по служебной лестнице остзейского дворянина Палена. К тому же, император безоговорочно доверял только своему глупому брадобрею Кудайсову, которого легко использовали все подряд.

Это позволяло заговорщикам, в первую очередь Палену, который контролировал почту и петербургскую полицию, манипулировать Павлом и общественным мнением против Павла, искажая его указы, подначивая его на вздорные решения. В итоге, к развязке событий весь Петербург был убежден, что царь сошел с ума, и если что-то не сделать, страну ждет революция.

а) Постановка проблемы

Записки современников несут в себе помимо культурологической ценности, также и информацию, не содержащуюся более нигде (ни в документах, ни в вещах). С другой стороны, такая информация всегда субъективна. Некоторые исследователи, основываясь на этом, полагают, что "история – это мифы разных поколений: повествовательные дубликаты прошедшей жизни" (Песков, 2005, с. 6). Эта мысль не нова. Об относительности исторического познания рассуждал еще в начале 19 века Август Коцебу: "Если даже современник, свидетель и очевидец происшествия, знакомый со всеми действующими лицами, должен на первых же порах употреблять такие, нередко тщетные старания, чтобы напасть на след истории, то какую же веру потомство может придавать историкам?.." (Коцебу, с. 275).

Казалось бы, это должно предопределить апофатичность исторической методологии, однако чаще в исследованиях можно встретить утвердительные формулировки, чем отрицательные. Сочетание анализа источников с их последующим синтезом, обобщением, сравнением, обуславливает возможность говорить о минувших событиях с некоторой долей определенности. В данной работе во избежание простого перечисления "мифов" содержится сравнительный анализ источников и попытка их синтеза. Следует сразу сказать, что восстановление действительного хода событий не является в данном случае приоритетом. Это требует привлечения дополнительных источников (официальных, так называемых "немых" и других), что сильно бы раздвинуло рамки данной работы.

б) Цель и задачи

Цель данной работы – рассмотреть в историческом контексте восприятие современниками событий 11-12 марта 1801 года. Поставленная цель обрисовывает три первостепенные задачи, заключающиеся в анализе:

1. Характеристики современниками личности Павла Первого и его правления (иными словами того, что послужило толчком для переворота);

2. Отношения авторов записок к перевороту: в чём они видят его причины, различают ли авторы переворот и цареубийство, каковы оценки, которые они дают лицам, непосредственно участвовавшим в перевороте, как они описывают реакцию на убийство императора близких к нему людей, а также поведение народных масс;

3. Оценки произошедших после переворота изменений: в судьбе людей, принимавших участие в заговоре и в политике монарха (как внешней, так и внутренней).

Задачи соответствуют главам работы, причем решение 2-ой из них особенно важно в связи с формулировкой темы.

в) Обзор источников

В работе использовано восемь источников. Все цитаты приводятся по книге "Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников". М., 1990. Репринт издания 1907 года.

Н. А. Саблуков (1776-1864) в 1801 году был полковником и в заговоре участия не принимал. В конце 1801 года подал в отставку и большую часть времени проводил за границей. Впервые записки Саблукова были напечатаны в Лондонском журнале "Fraser`s Magazine for Town and Country" и носили название "Воспоминание о дворе и временах императора российского Павла I до эпохи его смерти. Из бумаг умершего русского генерала". Местонахождение подлинной рукописи Саблукова неизвестно, поэтому данный источник нуждается в дополнительной внутренней критике, в сопоставлении с другими свидетельствами и анализе их расхождений.

В 1869 году был осуществлен перевод сочинения Саблукова на русский язык, однако по цензурным соображениям напечатана была только часть. В издании 1907 года был сделан повторный перевод К. Военским, который использован в данной работе. Тот факт, что Саблуков находился в Петербурге 11-12 марта придает его мемуарам дополнительную ценность.

Граф Бенигсен Леонтий Леонтьевич (Левин Август Готлиб) (1745-1862) родом из Ганновера, был одним из главных действующих лиц, лишивших Павла Первого престола. Написал "мемуары" в 7 томах. Они были переданы министру иностранных дел вдовой Бенигсена и ныне находятся в неизвестности. Сохранилось лишь письмо Бенигсена, в котором он рассказывает о перевороте 1801 года и о кампании против Наполеона 1807 года.

В 1907 году было осуществлено издание этого источника, однако были опущены некоторые части, которые, по словам издателя, заключают в себе "неверное по содержанию описание сумасбродств Павла и не сообщают ничего нового".

Граф Ланжерон Александр Федорович (1763 - 1831), по происхождению француз, с 1799 года находился вне Петербурга. Прибыв в столицу через несколько недель после переворота, он постарался узнать как можно больше о том, что произошло. Его записки представляют собой краткое введение самого автора, изложение разговоров Ланжерона с Паленом (1804 год), Бенигсеным и великим князем Константином (1826 год) и заключительная часть, содержащая размышления автора по поводу случившегося. О том, насколько точно Ланжерон передает слова очевидцев, участников событий, - судить трудно, так как Пален воспоминаний не оставил, а рассказы Бенигсена и Константина переданы очень лаконично.

Фонвизин Михаил Александрович (1787-1854). В 1801 году ему было не более 14 лет. Впоследствии, в 1825 году играл заметную роль в восстании декабристов. Его записки имеют претензию быть историческим исследованием современных ему событий. Иными словами, Фонвизин стремится не к выражению своих эмоций и характеристик, а к нахождению объективной исторической истины. Все подробности ему стали известны от непосредственных участников заговора, с которыми он общался. Имена корреспондентов не названы.

Ливен (урож. Бенкендорф) Дарья Христофоровна (1785-1857) была замужем с 1800 года за графом Х. А. Ливеном, военным министром. Записки Ливен составила много позднее на французском языке. После ее смерти они перешли в распоряжение французского историка Гизо и были опубликованы в книге профессора Шимана: "Die Ermordung Pauls und die Thronbesteigung Nicolaus I".

Записки Д. Х. фон Ливен, помимо всего прочего, важны ещё и потому, что её свекровь, графиня Шарлотта Карловна фон Ливен, была воспитательницей детей Павла Первого и находилась в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. в Михайловском замке.

Князь Адам Чарторыйский (1770 - 1861) – польский политический деятель. В 1801 году был посланником в Сардинии. В царствование Александра I играл видную роль в государственной политике. Приехал в Петербург сразу после переворота и имел возможность узнать обо всем из первых уст. Впервые его мемуары были изданы в 1887 году на французском языке. В России впервые появились в "Русской старине" за 1906 год.

Гейкинг Карл-Генрих (1751-1809) родом из Курляндии, сенатор, председатель юстиц-коллегии. В 1798 году был уволен со службы. После переворота приехал в Петербург хлопотать о своей пенсии. Общался с некоторыми из заговорщиков, в том числе с графом Паленом. Его записки были изданы в 1886 году в Лейпциге на немецком языке под заглавием "Из дней императора Павла. Записки курляндского дворянина". В 1887 году они были переведены на русский язык и напечатаны в "Русской старине".

Фон Коцебу Август Фридрих Фердинанд (1761-1819) – комедиограф и романист. Стремление к объективности сближает его во многом с Фонвизиным. Он покинул Петербург через полтора месяца после переворота: 29 апреля 1801 года. Окончательный вид своему сочинению Коцебу придал около 1811 года. В 1872 году сын Августа Коцебу Е. Е. Коцебу преподнес записки своего отца императору Александру II.

Резюмируя все вышесказанное: в ходе данной работы привлечены восемь источников. Рассказ графа Бенигсена содержится в двух вариантах: в его письме и в пересказе Ланжерона. Девятый автор, не оставивший мемуаров, но мнения которого чрезвычайно важны – граф Пален. Его позиция также известна из пересказа Ланжерона. Барон Гейкинг также передаёт свои разговоры с Паленом.

д) Обзор литературы

Историография эпохи Павла Первого довольно необычна. Специально этим вопросом занимались профессор С. Б. Окунь (1979) и А. В. Скоробогатов (1999). Интересно, что мемуары современников Павла Первого Скробогатов рассматривает в ряду других исследований той эпохи. Оба историка согласны в том, что с приходом к власти в России большевиков научный интерес к эпохе Павла исчез, так что в основном приходится иметь дело с дореволюционной историографией.

В связи с тем, что тема данной работы достаточно узкая, литература распределена по тематическому признаку: систематические исследования Русской истории (где эпоха Павла Первого представлена как одна из многих), биографии Павла и работы посвященные истории заговора и переворота. В каждой группе соблюден хронологический принцип.

Первый, кто рассмотрел царствование Павла Первого в систематическом курсе истории России был Н. Г. Устрялов (1997), который обошел события 11-12 марта 1801 года полным молчанием. Однако молчание иногда говорит больше, чем слова. Тема цареубийства в 1855 году (и раньше) была под запретом. Официальной версией смерти Павла был апоплексический удар.

В курсе лекций В. О. Ключевского, прочитанных им в 1883-1884 годах (www.kulichki.com) традиция упорного молчания о том, что происходило в Михайловском замке в 1801 году, продолжена. Однако в отношении правления Павла Первого он высказывает ряд интересных мыслей, в частности: "инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей" и "Павел превращал равенство прав в общее бесправие". Мысли Ключевского оказали немалое влияние на следующие поколения историков.

С. Ф. Платонов в своих лекциях (1994) хотя и говорит об убийстве императора Павла, но говорит крайне мало. Он полагает, что инициатором заговора был Н. П. Панин. Павел переносил опалы с подданных на родных, угрожал самой династии; и это "придавало вид лояльности мятежному против него движению" (с. 234).

В первом томе истории России в XIX веке первая глава посвящена правлению Павла Первого. М. Н. Покровский писал эту главу "в тяжелых условиях эмиграции, не имея документальных источников, по материалам, заимствованным из вторых рук" (Окунь, 1979, с.49). Это сказалось на манере изложения материала: большую часть главы составляют эмпирические рассуждения автора. Самой яркой, определяющей фразой его работы можно признать следующую: "Убийство крепостными жестокого барина и убийство Павла I его придворными – два совершенно параллельных явления" (Покровский, с. 22). Инициатор переворота, по Покровскому, - Н. П. Панин. П.А. Палену отводится второстепенная роль. О заговоре "знал весь дворянский Петербург" (с. 29). В непричастности Александра I к убийству автор по ряду причин сомневается. В целом работа слишком априорна и похожа больше на очерк.

Работу Н.К.Шильдера об императоре Павле (1901) можно считать первым шагом во всестороннем раскрытии личности Павла Первого. Книга была рассчитана, скорее всего, на посетителей дорогих салонов, а не на научную общественность (издание было выполнено слишком роскошно). Об убийстве 12 марта – ни слова, всецело господствует версия апоплексического удара (хотя в мемуарах графини Ливен, которые использует автор, об убийстве говорится вполне ясно. Цензура на эту тему будет снята немного позже).

Е. С. Шумигорский подходил к исследованию личности Павла Первого постепенно: в 1892 году вышла в свет его работа об императрице Марии Федоровне – супруге Павла, в 1898 году – о подруге императора Екатерине Нелидовой, и уже в 1907 году, после снятия цензурных запретов – о самом Павле (Шумигорский, 1907). Автор описывает то, что происходило в Михайловском дворце 11-12 марта 1801 года так, как будто он сам все это видел. Ссылок на источники практически нет, что говорит скорее о публицистическом, чем о научном стиле. Например, Шумигорский помещает Палена в момент убийства за дверью (с. 208), хотя источники свидетельствуют о другом. Вопреки показаниям Бенигсена, автор считает, что тот присутствовал при кровавой развязке (там же).

После работы Шумигорского о жизни императора Павла не было исследований на русском языке вплоть до начала 90-х годов. В 1991 году вышла книга Г. И. Чулкова "Императоры". Несмотря на почти полное отсутствие ссылок на источники, изложение ведется последовательно и обстоятельно. Основной упор делается на психологическом обосновании мировосприятия и воздействия на мир Павла. На именование историческим исследованием данная книга вряд ли может претендовать.

Наверное, единственным капитальным исследованием личности и жизни Павла Первого является книга Ю. А. Сорокина (Сорокин Ю. А., Павел I. Личность и судьба. Омск, 1996). В своей работе автор опирается на большой круг источников, произведенную им классификацию литературы про императора Павла, по мнению Скоробогатова, "можно считать господствующей в современной отечественной историографии" (Скоробогатов, 1999, с. 5). Особенное внимание этой книге следует уделить потому, что кандидатская диссертация Сорокина была именно о Павле I.

Ю. А. Сорокин пишет: "Из многочисленных аспектов Павловского царствования события 11-12 марта 1801 года изучались, пожалуй, больше всего" (Сорокин, 1996, с. 118). Что спровоцировало возникновение заговора? По мнению Сорокина: "В заговорщиках говорил исключительно корыстный интерес, желание либо сохранить, либо приобрести теплое местечко" (с. 121). "Н. П. Панин был идейным вдохновителем заговора… пытался привлечь к заговору великого князя Александра… П. А. Пален взял на себя функции технического руководителя заговора" (с. 122-123). Сорокин отмечает и ограниченность источниковой базы: "Мемуары современников - единственный источник о событиях ночи с 11 на 12 марта 1801 года. Однако лишь один из авторов Л. А, Бенигсен был не просто свидетелем, а видным участником разыгравшейся трагедии" (с. 124). Автор считает, что скорее всего "никогда не удастся воиспроизвести доподлинные факты, отделив их от вымысла очевидцев и других современников" (там же, с. 125). Сорокин приводит один из многих вариантов того, что произошло, комбинируя рассказы фон Веделя, Гейкинга, Саблукова. Почему не учтен рассказ Бенигсена – не ясно. Масштаб народного ликования в научной и художественной литературе Сорокин считает сильно преувеличенным.

Автор группирует источники, взяв за основу личность мемуариста и степень близости его к императору Павлу I: "мемуары чиновников и государственных деятелей, военных, придворных, воспоминания иностранцев… записки людей, живших много позже описывемых в них событий и повествующих о судьбе современников" (там же, с. 127-128).

В очерке А. П. Тартаковского "Павел I" (1997) основной упор сделан на жизни Павла до воцарения. По непонятным причинам события 11-12 марта 1801 года не рассмотрены вовсе.

В книге "Русские цари 1547-1917" были собраны работы иностранных (преимущественно немецких) авторов. Очерк о Павле Первом, помещенный в этой книге, принадлежит перу профессора университета в Бонне А. Фишера (Фишер, 1997). Фишер выделяет четыре причины возникновения заговора: Павлу не удалось убедительно объяснить перемену во внешней политике, русское дворянство было заинтересовано в экспорте зерна в Англию, впервые в России предпринятое налогообложение дворянства и англофильский образ мыслей главных заговорщиков. Роль Палена и Панина обойдена молчанием. "Осуществить переворот поручили уроженцу Ганновера генерал-лейтенанту Бенигсену" (с. 373). Все, что произошло в ночь на 12 марта, умещается у Фишера в двух предложениях.

Книга члена французской академии литературы Анри Труайя "Павел Первый" (2005) бесспорно не лишена литературных качеств, но построена, как кажется, почти исключительно на литературе, а не на источниках, что лишает ее научной ценности. К тому же в книге присутствуют фактические ошибки. Например, утверждается, что Пален был в комнате в момент убийства (с. 299).

Работы, ставившие своей целью исследовать историю переворота немногочисленны.

Книга профессора русской истории Дерптского университета А. Г. Брикнера "Смерть Павла I" была издана в Штутгарте в 1897 году, а после снятия цензурных ограничений и в Петербурге в 1907 году. Брикнер придерживается мнения о безумии императора. Это является отправной точкой его работы, обоснованием необходимости цареубийства и его оправданием.

Под обложкой книги В. В. Ежова, изданной в серии "Самые знаменитые" (Ежов В. В. Самые знаменитые заговоры и перевороты России. М., 2003), не претендующей на научность, находится стройное последовательное изложение истории заговора. Может быть это связано с тем, что одна из использованных Ежовым работ – книга А. М. Пескова "Павел I" (2005), которая представляет из себя хороший подбор цитат современников, расположенных в хронологическом порядке.

Исследование эпохи Павла I, проведённое Н. Эйдельманом (1986), следует отметить особо. Вся вторая часть книги посвящена раскрытию истории заговора и переворота. Сопоставлены многие источники, как архивные, так и опубликованные. Автор попытался восстановить ход событий, начиная с заговора 1797 – 1799 гг. и заканчивая двенадцатым марта 1801 года, причём с приближением к последней дате изложение становится всй более и более подробным. Автор блестяще справляется со своей основной целью – реконструкцией событий.

В сравнении с книгой Эйдельмана актуальность настоящего исследования – в анализе мнений авторов записок. В работе сделана попытка ответить на вопрос, чем были обусловлены те или иные мнения, исторической реальностью, или личной заинтересованностью.

Глава 1. Прелюдия событий 11-12 марта 1801 года

"Над нами он имел слишком много власти, а над собою слишком мало"

§ 1. Взаимоотношения императора Павла с авторами записок

Предметом исследования данной работы являются не объективные исторические события, а субъективное осмысление этих событий современниками. В связи с этим личные отношения Павла I с авторами, оставившими нам свои воспоминания представляются интересными не с точки зрения их объективности, а в свете того, как эти отношения соответствуют их оценкам. Для более детального анализа источников условно разделим их на 3 группы. К первой группе отнесем авторов, которые непосредственно участвовали в событиях 11-12 марта 1801 года.

Из биографии Н. А. Саблукова известно, что в 1786 году (год вступления императора Павла на престол) ему было 20 лет, и он находился в чине подпоручика конной гвардии. В 1799 году он был уже полковником, миновав все промежуточные ступени. Этот карьерный успех оказал большое влияние на оценки Саблукова, относящиеся к событиям этого царствования. Но не все так гладко было в семье Саблуковых. Причуды Павла не обошли стороной его отца, Александра Александровича Саблукова, который некоторое время был в опале.

Меньше повезло в царствование Павла I графу Бенигсену. Вот что сообщает граф Ланжерон с его слов: "Я был удален со службы и, не смея показываться ни в Петербурге, ни в Москве, ни даже в других губернских городах из опасения слишком выставляться на вид … проживал в печальном уединении своего поместья на Литве" (Ланжерон, с. 141). В начале 1801 года граф Пален (стоявший во главе заговора) возвратил Бенигсена в Петербург. В начале Бенигсен был хорошо принят Павлом I, но вскоре последний перестал с ним даже разговаривать. Естественно, предположить в графе Бенигсене как минимум боязнь быть вторично сосланным, если не более того.

Отношения графа Палена с Павлом I являются чем-то средним между опалой Бенигсена и успехами Саблукова. Вот его слова: "Состоя в высоких чинах и облеченный важными и щекотливыми должностями, я принадлежал к числу тех, кому более всего угрожала опасность" (Ланжерон, 134). Коцебу рассказывает о нескольких случаях грубости императора по отношению к Палену (Коцебу, сс. 322 – 324). Явно, что Пален затаил на Павла обиду.

Во вторую группу входят воспоминания тех авторов, которые в событиях не участвовали, но находились в то время в Петербурге.

Август Коцебу в своей "Истории заговора" сообщает об одном "из приятнейших своих воспоминаний" (Коцебу, с. 293), когда Павел Первый принес ему свои извинения за незаслуженную обиду. Этого могло бы и не случиться, если бы граф Пален не заступился за Коцебу. При анализе записок Коцебу об этом не следует забывать. В другой раз Коцебу поразили непринужденность и искренность, с которыми Павел Первый разговаривал с ним. Эти черты характера Павла (способность признать свои ошибки и доброжелательность), судя по рассказу Коцебу, привлекали к Павлу многих.

Дарья Христофоровна фон-Бенкендорф получила воспитание в Смольном монастыре и была выдана замуж за графа Х. А. Ливена, который был любимцем императора Павла. Вот ее собственные слова: "Министерский портфель он (ее муж – Ю.М.) получил 22 лет от роду, был уже генерал-адъютантом и пользовался полным доверием и милостью императора" (Бенкендорф, с. 176). "От резких выходок, обильно сыпавшихся на окружающих, муж был совершенно огражден" (op. cit., с. 177). "Он вообще нравился императору, относившемуся к нему с неизменною добротой и милой фамильярностью". (op. cit., с. 176).

Граф Ланжерон во время убийства Павла находился в Брест-Литовске, "где состоял начальником пехотной дивизии и генерал-лейтенантом" (Лонжерон, с. 131). Ланжерон называет императора Павла своим благодетелем, не уточняя, правда, в чем благодетельство состояло. По крайней мере, он около двух лет не видел Павла (op. cit., с. 134) и не испытывал на себе ежечасно недостатки его характера. Судя по всему, граф Ланжерон был лично расположен к императору.

Фонвизин, вступивший на службу в гвардию в 1803 году, берет на себя роль историка и пытается восстановить реальный ход событий. Его отношения с императором (если таковые и имелись) нам неизвестны. Его мнение, безусловно, важно, но несколько в ином аспекте, чем записки предыдущих авторов. Фонвизин является представителем многочисленного слоя простых обывателей, которые, естественно, имели свою точку зрения, но основывали ее не на личном опыте (так как в роковых событиях не участвовали), а на ходивших слухах, рассказах очевидцев и на собственном понимании морального и аморального.

Князь Адам Чарторыйский (поляк по происхождению) в своих записках ничего не сообщает о своих взаимоотношениях с Павлом I, однако с некоторой долей объективности мы можем судить о них по его биографии. Известно, что в 1792 году он принимал активное участие в военных действиях против русских, но после неудач, постигших поляков, был вынужден иммигрировать. Все имения Чарторыйского были конфискованы Екатериной II. По ее требованию Адам приехал в Петербург в качестве заложника, и земли были возвращены обратно его семье. В Петербурге он сблизился с Александром Павловичем (будущим Александром I), однако вскоре вступивший на престол Павел отправил его посланником в Сардинию. Такое назначение могло быть воспринято Адамом как почетная ссылка. С другой стороны, князь был возведен в чин генерал-майора (1799 г). Все это говорит скорее о нейтральном отношении князя Адама к Павлу Первому.

Барон Гейкинг также, как и князь Чарторыйский, в своих воспоминаниях дает очень мало информации о взаимоотношениях с Павлом I. Известно, что после вступления на престол Павла I он был вызван в Петербург, где получил должность сенатора и председателя юстиц-коллегии. Однако в 1798 году он был уволен со службы и выслан в Митаву. Сам факт увольнения можно объяснить плохим состоянием здоровья барона, но было одно сопутствующее обстоятельство, сильно огорчившее Гейкинга: его лишили пенсии, "хотя он всегда исполнял свои обязанности с добросовестной точностью" (Гейкинг, с. 254). В связи с этим, об императоре Павле очень теплых отзывов со стороны Гейкинга ожидать не приходилось.

Основываясь на приведённом материале можно разделить авторов на следующие категории:

Ланжерон был лично расположен к императору и от него следует ожидать в основном положительных оценок.

Саблуков, Коцебу и Чарторыйский пострадали в некоторой степени при Павле I и могли быть многим недовольны. От Коцебу также следует ожидать попытку апологии Палена, спасшего его от ссылки

Пален, Бенигсен, Чарторыйский и Гейкинг имели все основания (особенно двое первых) давать Павлу Первому отрицательные характеристики.

На мнение Фонвизина Павел Первый никакого непосредственного влияния не оказал. Поэтому можно выдвинуть гипотезу о том, что его отношение не будет зависеть от субъективных впечатлений.

2. Император Павел Первый как личность

§ 2.1. Роль Екатерины II в формировании личности Павла I

Наверное, не подлежит сомнению, что решающую роль в формировании личности ребенка играет его мать. В детстве закладывается тот вектор развития, по которому человек следует всю свою жизнь.

Полковник Саблуков так характеризует деятельность матери Павла I, направленную на благо последнего: "Екатерина употребила все, что в человеческих силах, чтобы дать сыну воспитание, которое сделало бы его способным и достойным царствовать над обширною Российскою империею" (Саблуков, с. 13). Однако большинство авторов с позитивной оценкой роли Екатерины II не согласны. Так, Август Коцебу полагает, что причины странностей Павла следует искать в двух вещах: в обращении с ним его матери и во французской революции. "Постоянное опасение, что не оказывают ему должного почтения" (Коцебу, с. 278) было, по мнению Коцебу, прямым следствием того пренебрежения к особе Павла, которое было в обычае Екатерининского двора. В чем странности Павла выражались? На это дает ответ графиня Ливен, приводя такой пример: "Случилось туда (на гауптвахту) попадать и дамам, если они при встречах с Павлом не выскакивали достаточно стремительно из экипажа, или не делали достаточно глубокого реверанса" (Ливен, с. 180).

Внутренняя политика Павла Первого, о которой будет сказано ниже, тоже в некоторой степени определялась этой чертой его характера. Коцебу очень метко передает суть данной проблемы: "Монарх ничего не сделал для потомства, если отравил сердце своего преемника" (Коцебу, с. 279).

§ 2.2. Характер Павла Первого.

Мнения современников о характере Павла Первого часто диаметрально противоположны, что объясняется как неоднозначностью поступков самого Павла, так и различной степенью осведомленности авторов.

Развёрнутые положительные оценки характера Павла мы находим лишь у четырех авторов: полковника Саблукова, графини Ливен, барона Гейкинга и Августа Коцебу.

Саблуков пишет, что Павел был "в душе вполне доброжелательный, великодушный, готовый прощать обиды и повиниться в своих ошибках" (Саблуков, с. 31). Однако тут же Саблуков заявляет, что "все эти похвальные и добрые качества оставались совершенно бесполезными как для него лично, так и для государства" в силу несдержанности Павла, его раздражительности и т.п.

Еще одна положительная черта Павла Первого заключалась в том, что он "до самой своей смерти отличался набожностью" (Саблуков, с. 13).

Графиня Ливен так же как и Саблуков отмечает амбивалентность характера Павла: "Характер Павла представляет странное смешение благороднейших влечений и ужасных склонностей" (Ливен, с. 177). С одной стороны, император "обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами", "его шутки никогда не носили дурного вкуса", с другой, "с внезапностью принимал самые крайние решения, он был подозрителен, резок и страшен до чудачества". Графине известно мнение, что Павел был не в своем уме, но она его не разделяет.

Барон Гейкинг находит очень оригинальное объяснение внешне противоречивых поступков Павла: "Всякий его добрый поступок совершался под влиянием сердечной теплоты и первого непосредственного чувства, тогда как все, отмеченное печатью жестокости, внушалось ему косвенным образом извне" (Гейкинг, с. 244).

Коцебу говорит о твердости и справедливости Павла I: "Перед ним… все были равны… Дорога к императору была открыта каждому" (с. 275, Коцебу). Желая быть отцом своих подданных, Павел "не хотел, чтобы его боялись" (op. cit., с. 298), однако по мнению графини Ливен "император являлся предметом страха и всеобщей ненависти" (op. cit., с. 179, Ливен).

Три автора признают Павла Первого психически нездоровым. Князь Адам Чарторыйский сомневается в его душевном равновесии (Чарторыйский, с. 218), граф Ланжерон положительно утверждает, что Павел Первый "был не в своем уме" (Ланжерон, с. 132), а граф Пален называет безумие Павла "исступленным" (Ланжерон, с. 134), давая такое пояснение своей позиции: "Он был романтического характера, он имел претензию на великодушие. Во всем он любил крайности" (op. cit., с. 138,).

Фонвизин вряд ли встречался когда-либо с Павлом I и не имеет цельного представления о его характере. Павел обладал "безумным самовластием" (Фонвизин, с. 158), был полной противоположностью своего сына Александра: неукротимым и, опять же, самовластным (op. cit., с. 161). В частности, Михайловский замок – плод недоверия к своим подданным (op. cit., с. 163). Справедливости ради надо отметить, что, как показали события марта 1801 года, недоверие это было вполне обоснованным.

Граф Бенигсен очень скупо говорит о характере Павла I. Впрочем, одной фразы достаточно, чтобы понять его отношение к этой теме: "К этому варварскому поступку <императора – Ю. М.> прибавились и другие, столь же бесчеловечные" (Бенигсен, с. 116).

2.3. Павел Первый в кругу своей семьи

Каковы были отношения между членами семьи Павла Первого, а точнее как он относился к своей жене и детям? Ответ на этот вопрос вытекает из понимания того, каким был его характер, а так как в этом нет единомыслия в источниках, то и оценка семейных отношений Павла в восприятии современников не совпадает.

Саблуков, от которого следовало бы ожидать идеалистического описания семейного быта Павла Первого, сообщает о том, что "оба великие князя смертельно боялись своего отца" (Саблуков, с. 34). В то же время Павел "был искренно привязан к своей супруге" (op. cit., с.12). Бенигсен, напротив, считает, что "императрица часто страдала от его вспыльчивости, от его суровости и дурного нрава" (Бенигсен, с. 121). Коцебу и Гейкинг сходятся в том, что супруга и дети императора страдали в сырых помещениях нового Михайловского замка, но боялись сказать об этом Павлу (Коцебу, с. 318; Гейкинг, c. 246). Но в отличие от Гейкинга, Коцебу был в Петербурге и хорошо знал, как жила царская семья. Он приводит интересные факты, свидетельствующие о том, что Павел Первый был нежно любящим супругом. Помимо всего прочего, есть еще одно доказательство этого: "Его часто изображали тираном своего семейства… долгая и глубокая скорбь благородной императрицы после его смерти доказала, что подобные припадки вспыльчивости нисколько не умаляли в ней заслуженной им любви" (Коцебу, с. 276).

Четыре автора сообщают о слухе, который состоял в том, что Павел будто бы хотел заточить жену и старших детей в крепость и жениться то ли на Гагариной, то ли на Шевалье. Три автора из четырех говорят о том, что этот слух пустил граф Пален. Август Коцебу и Ланжерон категорически не верят в такие намерения Павла (Коцебу, с. 302; Ланжерон, c.151), графиня Ливен ссылается на то, что не может сказать ничего определенного (Ливен, с. 181) и лишь один Фонвизин вполне доверяет этому слуху (Фонвизин, с. 162). Барон Гейкинг передает этот слух в таком виде: граф Пален спрашивает позволения у императора на исключительные полномочия – арестовать в случае надобности императрицу и великих князей, и получает письменный приказ (Гейкинг, с. 249).

Здесь уместно рассмотреть и "внесемейные отношения" Павла I, если можно так выразиться. О связях Павла I с другими женщинами (помимо своей супруги) сообщают три автора – Саблуков, Ливен и Коцебу. Больше всего внимания этой теме уделяет Саблуков. Екатерина Нелидова и Анна Лопухина (в замужестве княгиня Гагарина) - вот имена известных истории фавориток Павла Первого. Ливен и Коцебу однозначно говорят о том, что Павел явно изменял своей жене (Ливен, с. 187; Коцебу, сс. 303, 347). Но в таком случае, как это согласовать с той картиной семейного быта, которую мы получили выше? Выход из этого противоречия пытается найти Саблуков. С одной стороны, он признает вслед за всеми факты "любовных похождений" (Саблуков, с. 31), с другой, называет чувства, которые испытывал Павел к Нелидовой – "чисто платоническими" (op. cit., с. 12).

Еще одним подтверждением нравственной чистоты Павла для Саблукова служит тот факт, что Мария Федоровна (супруга Павла) до последних дней своей жизни сохранила дружбу с Екатериной Нелидовой.

Итак, восприятие современниками личности Павла Первого распадается на три аспекта: оценка роли Екатерины II в его воспитании, оценка самого характера Павла и характеристика его семейных отношений. В положительном ключе о личности Павла говорят Гейкинг и Коцебу. Упор на противоречивости характера императора делают Саблуков, Ливен, Чарторыйский и Фонвизин. В самых чёрных красках портрет Павла рисуют Пален и Бенигсен. Ланжерон об императоре говорит крайне скупо, однако признаёт его безумным. Фонвизин вэтом вопросе сходится с Ланжероном.

§ 3. Павел I монарх

Одной из лучших характеристик правления императора Павла являются следующие слова Коцебу. "Если бы Павел в несправедливых войнах пожертвовал жизнью нескольких тысяч людей, его бы превозносили. Между тем как запрещение носить круглые шляпы и отложные воротники на платье возбудило против него всеобщую ненависть" (Коцебу, с. 295).

§ 3.1. Внешняя политика Павла Первого.

Вопросов внешней политики касаются три автора – Фонвизин, Гейкинг и Коцебу, правда Гейкинг делает заявление, не приводя никаких фактов: "Он рассорился почти со всеми европейскими державами" (с. 246). Коцебу считает, что, хотя во внешней политике Павел "иногда принимал несоответственные меры, меры эти все-таки никогда не были полумерами (с. 301), что в конце концов должно было привести к положительным результатам (для примера Коцебу приводит историю высылки из Петербурга датского посланника). Для Фонвизина, в отличие от Коцебу, непостоянство во внешней политике – факт отрицательный. В частности, "разрыв с Англией, нарушая материальное благосостояние дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу, и без того возбужденную его жестоким деспозимом" (с. 151, Фонвизин). Кроме того, этот разрыв наносил "неизъяснимый вред нашей заграничной торговле" (с. 159).

§ 3.2. Внутренняя политика Павла Первого.

Что руководило Павлом Первым в его государственной политике? Как ни странно, на этот важный вопрос пытаются найти ответ всего два автора – Саблуков и Коцебу. Саблуков полагает, что "в Вене, Неаполе и Париже Павел проникся теми высоко-аристократическими идеями и вкусами, которые, не будучи согласны с духом времени, довели его впоследствии до больших крйностей в его стремлении поддержать нравы и обычаи старого режима" (Саблуков, с. 14).

Коцебу как всегда останавливается на причинно-следственных связях (может быть, в силу своего менталитета). Он видит причины мелочности Павла Первого во внутренней политике в следующем: 1. Желание искоренить все обычаи Екатерининского двора; 2. Чрезмерное уважение ко всему, что делал Фридрих II (Коцебу, с. 295).

Общая характеристика правления Павла I содержится у князя Адама и у графа Бенигсена. Бенигсен говорит о замешательстве во всех отраслях управления и всеобщем недовольстве (Бенигсен, с. 112). Князь Адам еще категоричнее в своих суждениях: "Павел вел государство к неминуемой гибели и разложению, внеся полную дезорганизацию в правительственную машину" (Чарторыйский, с. 218-219).

Мелочные указы императора послужили поводом для составления огромного количества анекдотов. Указы были следующего характера: офицеры должны были появляться в обществе только в мундирах, нельзя было ездить в закрытых экипажах, давались предписания о стиле и форме одежды, при встрече с императором и императрицей нужно было выходить из экипажей (Cаблуков, с. 22; Коцебу, с. 297). Коцебу сообщает о первом указе, полученном в Риге после вступления на престол императора Павла: "в нем определялась вышина гусарских султанов и приложен был рисунок!" (Коцебу, с. 296). Такое впечатление, что Павел 40 лет копил в себе, в своих мечтах все это, и наконец "вывалил" на петербургское общество. Результат хорошо передает Саблуков: "Метафорфоза совершилась черезвычайно быстро, и Петербург перестал быть похожим на современную столицу, приняв скучный вид маленького немецкого города XVII столетия" (Саблуков, с. 27). Еще одно проявление странностей Павла состояло в следующем: "В течение 4-летнего царствования Павла цвет и покрой наших мундиров был изменен не менее девяти раз" (op. cit., с. 63). Графиня Ливен также затрагивает военную тематику: "в крепости не переводились многочисленные жертвы, а порою вся их вина сводилась к слишком длинным волосам или слишком короткому кафтану" (Ливен, с. 179).

Все эти жестокости привели к тому, что многие люди были сосланы в отдаленные города. Пален воспользовался хорошим настроением Павла и описал ему плачевное состояние разжалованных и сосланных офицеров. Павел был тронут и тут же повелел всех их простить (об этом говорит Ланжерон со слов Палена). Это привело к большим последствиям, так как не было возможности принять и устроить всех вновь прибывших (Ланжерон, с. 137). Из этого эпизода видно, что немалую роль во внутренней политике Павла играли его приближенные. Подтверждение этого рассказа содержится у Бенигсена (Бенигсен, с. 114).

В царствование Павла Первого были и хорошие начинания. В этом нас убеждают доводы Саблукова и Коцебу. Павлу принадлежит инициатива составления акта, устанавливавшего порядок престолонаследия в России (с. 90).

В социальной сфере император также провёл важные преобразования: он "основал в Дерпте университет, в Петербурге – училище для военных сирот (Павловский корпус). Для женщин – институт ордена св. Екатерины и учреждения ведомства императрицы Марии" (Саблуков, с. 90).

Помимо этого Павел утроил во дворце окошко, в которое каждый мог опустить свое прошение или жалобу. Со всеми бумагами занимался сам Павел (с. 28-31). Государь обратил внимание на старообрядцев, восстановив многие из их прав (точнее даровав им эти права): "Павел был весьма щедр при раздаче пенсий и наград за заслуги" (Саблуков, с. 30), "Он полагал, что крестьяне гораздо счастливее под управлением частных владельцев, чем тех лиц, которые, обыкновенно, назначаются для заведывания государственным имуществом" (op. cit.). И Саблуков и Коцебу согласны в том, что коррумпированным чиновникам в царствование Павла Первого приходилось очень плохо (Саблуков, с. 55, 299), Коцебу продолжает список добрых дел Павла: "Он велел учредить хлебные запасные магазины" на случай неурожая. Август Коцебу обладает удивительной способностью эффектно заканчивать тему: "Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это" (Коцебу, с. 299).

Если же внутреннюю и внешнюю политику Павла Первого объединить под одним названием: государственное управление, то в целом положительно его оценивает Коцебу, как хорошие, так и плохие стороны отмечает Саблуков. Ланжерон и Ливен крайне мало касаются этого аспекта деятельности Павла Первого, Фонвизин видит её скорее в чёрном цвете, Пален и Бенигсен считают, что от правления Павла первого ничего хорошего ждать не приходилось и Россия была на краю пропасти. Как ни странно, но Чарторыйский в этом с ними сходится.

Глава 2. Перемена правления

"Здесь лежит Павел Первый: молись, да избавит нас Господь от Второго"

§ 1. Причины заговора

Рассматривая причины заговора в восприятии современников, мы сразу же наталкиваемся на две противоположные и непримиримые позиции. Графиня Д. Х. Ливен пишет: "Графиня Ливен (Шарлотта-Екатерина, мать ее мужа – Ю. М.) отказывалась входить в обсуждение причин заговора и стояла на факте, совершенно для нее непреложном:

Вы – убийцы вашего императора" (Ливен, с. 196).

Представитель другой позиции – граф Пален, который считал, что переворот – акт справедливости, совершенный с целью прекращения страданий 20-ти миллионов людей (Гейкинг, с. 258).

Нужно признать, что если кто-то и страдал, то цифра 20 миллионов явно завышена. Достаточно вспомнить слова Коцебу, что 33 миллиона человек (из 36 млн) имели повод благодарить императора. Два автора называют заговор всеобщим: Фонвизин и князь Адам (с. 159, с. 219). Барон Гейкинг признается, что "предчувствовал и предвидел эту катастрофу" (Гейкинг, с. 253). Следовательно, идея заговора витала в воздухе.

Переходя к конкретным причинам заговора, в первую очередь, следует сказать о несправедливых репрессиях Павла. Графиня Ливен пишет, что: "Несправедливые преследования умножали число недовольных и легко превращали последних в заговорщиков" (Ливен, с. 196). Пален также свидетельствует, что ни один из заговорщиков "не был уверен ни в одном дне безопасности; скоро всюду были бы воздвигнуты эшафоты, и вся Сибирь населена несчастными" (Ланжерон, с. 134). То же самое говорит Коцебу (Коцебу, с. 321).

Большинство авторов основную причину переворота видит в ненормальности Павла, в его странностях. Князь Адам Чарторыйский говорит, что: "С каждым годом странности и причуды императора все возрастали. Это и было истинной причиной заговора, закончившегося его смертью" (Чарторыйский, с. 220).

Бенигсен в скором времени ожидал "падения империи" (Бенигсен, с. 112) и поэтому был рад случаю содействовать "перемене правления" (там же), чтобы предупредить грозящие несчастья. Ланжерон составил свое мнение преимущественно со слов Палена и Бенигсена, поэтому мы видим в их словах много схожего: "Долее не было возможности выносить его и пришлось принести его в жертву счастью сорокамиллионного народа" (Ланжерон, с. 132).

Князь Чарторыйский признает переворот явлением закономерным (Чарторыйский, с. 218). От Палена, стоявшего во главе заговора, естественно было бы ожидать развернутой апологии императивов, им руководивших, однако Гейкинг, в пересказе которого до нас дошли слова Палена, в этом случае предельно краток и точен: "Мы устали быть орудиями подобных актов тирании, а так как мы видели, что безумие Павла возрастает с каждым днем и вырождается в манию жестокости, то у нас оставалась лишь одна следующая альтернатива: или избавить свет от чудовища, или увидеть, как мы сами сделаемся жертвой дальнейшего развития его бешенства" (Гейкинг, с. 257).

Два автора (Ливен и Фонвизин) в ряду причин выделяют и одну внешнеполитическую: разрыв с Англией. Вся разница в том, что каждый по-своему видит последствия этого разрыва. Для Фонвизина это прежде всего удар по дворянству – основной опоре самодержавия (Фонвизин, с. 159). Ливен отмечает главное следствие перемены курса во внешней политике в том, что в Индийскую экспедицию было отправлено все донское казачество (мнение неверное, но интересное). Это ускорило осуществление переворота (Ливен, с. 187).

После убийства Павла I ходили слухи, что не последнюю роль в этом деле сыграло английское золото. Основными действующими лицами назывались Лорд Уитворд, бывший посол Англии в России и Ольга Жеребцова – сестра Зубовых, бывшая в дружбе с лордом. Свое внимание на этом останавливают Саблуков, Фонвизин и князь Чарторыйский. У Саблукова (сочинение которого было издано в Англии, а подлинник утерян) находим ряд противоречий в этом вопросе. Он говорит о связи Жеребцовой с Уитвордом (Саблуков, с. 69), о том, что она уехала из Петербурга за несколько дней до переворота (с. 73), и о том, что она предсказала это событие в Берлине, а после получения известия о смерти Павла уехала в Англию навестить своего старого друга лорда Уитворда. В то же время Саблуков категорически отрицает участие английских денег в подготовке заговора. Князь Адам просто упоминает о вышеназванном слухе и говорит, что он этого мнения не разделяет (Саблуков, с. 220). Фонвизин выдвигает три тезиса в опровержение молвы:

1. Лорд Уитворд – человек благородный и честный.

2. Заговор против Павла – чисто русское дело. Участвовал лишь один иностранец: Бенигсен.

3. Уитворд выехал из России сразу после разрыва с Англией, то есть еще до начала заговора (Фонвизин, с. 160-161).

Итак, ненормальность Павла – одна из основных причин переворота по мнению Ливен, Палена, Чарторыйского, Бенигсена и Ланжерона. Саблуков, Гейкинг и Коцебу обходят этот вопрос стороной. Участие в перевороте англичан не признаётся ни одним из авторов.

§ 2. Отношение современников к "Перемене правления" и способу ее совершения

Авторы воспоминаний не скупятся на эпитеты в описаниях происшедших событий. Вот некоторые из них, которые нельзя отнести ни к какому конкретному факту (ни к заговору, как перевороту, ни к убийству): "катастрофа". "ужасное событие" (Саблуков), "преступная катастрофа" (Фонвизин), "катастрофа" (Ливен), "мрачная драма" (Князь Адам), "отвратительное дело" (Коцебу), "жертва счастью народа" (Ланжерон).

О цели переворота подробно рассказывает Бенигсен: "Принято было решение овладеть особой императора и увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором, и где бы он был лишен возможности делать зло" (Бенигсен, с. 116).

Пален в том же ключе говорит о необходимости свергнуть Павла с престола (Ланжерон, с. 134). Очень похоже на эти высказывания сообщение князя Чарторыйского: "Император Александр не наказал участников заговора потому, что они имели в виду лишь отречение Павла, необходимое для блага империи" (Чарторыйский, с. 239). Из фразы Фонвизина: "Граф Пален, неразборчивый в выборе средств, ведущих к цели, решился осуществить её <мысль о свержении Павла – Ю. М.>" (Фонвизин, с. 159) можно заключить, что с необходимостью переворота он согласен.

Создается впечатление, что в первоначальные планы заговорщиков входило лишь отстранение Павла от власти. Об этом говорят Бенигсен и князь Адам (следует отметить, что первый был посвящен в заговор лишь накануне, а второй был за пределами России, следовательно, всех подробностей они могли не знать). Так, Бенигсен пишет: "Несчастный государь был лишен жизни непредвиденным образом и, несомненно, вопреки намерениям тех, кто составлял план этой революции, которая, как я уже сказал, являлась необходимой" (Бенигсен, с. 120).

Князь Адам пишет почти то же самое: "В планы заговора входило лишь устранение Павла от престола, и роковая катастрофа произошла совершенно неожиданно для большинства заговорщиков" (Чарторыйский, с. 225).

Однако в этой цитате есть одно интересное положение: роковая развязка была неожиданной не для всех участников, а только для большинства. Здесь стоит обратиться к словам главного организатора заговора, графа Палена (в пересказе Ланжерона): "Я прекрасно знал, что надо завершить революцию, или уже совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция" и т. д. (Ланжерон, с. 135).

С невозможностью оставить Павла в живых после его свержения соглашается и князь Чарторыйский (Чарторыйский, с. 230). Коцебу придерживается того же мнения (Коцебу, с. 333). Однако это не значит, что Коцебу одобряет заговор, напротив, он харакетризует то, что происходило в петербургском обществе перед переворотом, как распространение яда (Коцебу, с. 320).

Описание убийства Павла Первого снабжено уже совершенно другими словами: "возмутительное убийство" (Саблуков), "гнусная, отвратительная сцена" (Фонвизин), "злодеяние, кровавое дело" (князь Адам). Если современники видели в перемене правления или даже в устранении Павла объективную необходимость, это еще не значит, что они ее одобряли. Князю Адаму принадлежат слова, которые как нельзя лучше выражают амбивалентное отношение современников в убийству Павла: "Если самая смерть Павла, быть может, и избавила государство от больших бедствий, то во всяком случае участие в этом кровавом деле едва ли могло считаться заслугою" (Чарторыйский, с. 213).

Некоторые современники рассматривали события 11-12 марта не только в теоретическом плане, но и в сугубо личностном. Непричастность к кровавому событию переживалась особенно ярко. Например, Саблуков пишет: "Да будет благословенна благодетельная десница Провидения, сохранившая меня от всякого соучастия в этом страшном злодеянии!" (Саблуков, с. 90).

Он переживает не только за себя, но и за свой полк и сердечно радуется тому, что тот не участвовал в перевороте (с. 68). Примерно то же отношение к мартовским событиям находим и у барона Гейкинга: "Как благословляю я судьбу, удалившую меня из Петербурга задолго до наступления этого печального времени" (Гейкинг, с. 265).

Острее всех воспринимал развернувшуюся драму граф Ливен, муж графини, оставившей нам свои записки. Она пишет: "Если бы Пален сообщил ему о заговоре, ему ничего другого не осталось бы сделать, как пустить себе пулю в лоб" (Ливен, с. 182).

Естественно, отношение к перевороту заговорщиков совершенно иное. Бенигсен считает, что ему "нечего краснеть за то участие, которое он принимал в этой катастрофе". Этому есть три причины:

1. Не он составлял ее план

2. Он не принадлежал к числу тех, кто хранил эту тайну

3. Он не принимал участия в печальной кончине императора (Бенигсен, с.127).

Следуя логике рассуждений, мы можем найти человека, который с полной противоположностью подходит под все эти три критерия настоящего виновника. Это Пален. У людей, живущих спустя два века после всех этих событий, благодаря барону Гейкингу есть хорошая возможность спросить у Палена, как он оценивает свою роль в заговоре. На это звучит ответ человека, полностью уверенного в своей правоте: "Я поздравляю себя с этим поступков, считая его своей величайшей заслугой перед государством" (Гейкинг, с. 258).

Резюмируя сказанное, идею переворота поддержали: Бенигсен, Пален, Чарторыйский и Ланжерон (то есть, те, кто был недоволен политикой Павла Первого), а также Фонвизин. Саблуков, Ливен и Гейкинг не принимают аргументы в пользу переворота и переживают его очень остро. Коцебу выглядит беспристрастным, но его отношение к перевороту – отрицательное.

С полным хладнокровием к факту убийства относится лишь граф Пален. Все остальные пролитие крови не одобряют.

§ 3. Оценка авторами запиок конкретных лиц, принимавших участие в заговоре

§ 3.1. Граф Пален П. А. и Панин Н. П.

Авторы записок не согласны во мнениях о том, кто же все-таки был инициатором заговора, человеком, который решился осуществить перемену правления. Нет сомнений лишь в том, что это был либо Пален (генерал-губернатор Петербурга), либо Панин (министр иностранных дел).

Впечатления о Палене как человеке, его нравственный портрет помогают нам составить следующие характеристики современников: "Пален – человек черезвычайно талантливый и благородный, но холодный и крайне гордый" (Саблуков, с. 37). Ланжерон говорит о Палене, как о человеке одаренном "гением глубоким и смелым, умом выдающимся, характером непреклонным, наружностью благородной и внушительной" (Ланжерон, с. 132).

Графиня Ливен, неоднократно видевшая Палена, называет его "воплощением прямоты, жизнерадостности и беззаботности" (Ливен, с. 181).

Фонвизин считает, что Пален был одним из умнейших людей в России с характером решительным и непоколебимым и что он был предан всей душой своему новому отечеству (Фонвизин, с. 158). Следует обратить внимание на то, что все без исключений отзывы о графе Палене носят положительный характер, так что сомневаться в справедливости приведенных характеристик не приходится.

Пален признается Гейкингу, что всегда ненавидел Павла I и ничем не был ему обязан (Гейкинг, с. 258). Может быть, личные мотивы сыграли далеко не последнюю роль в том, что Пален возглавил заговор. Если расположить в хронологическом порядке сообщения о Палене современников (которые в основном не противоречат друг другу), то получится следующая картина. Пален "охотно смягчал, когда мог, строгие повеления государя, но делал вид, будто исполняет их безжалостно" (Коцебу, с. 292). Он "был душой переворота" (Коцебу, с. 272). С ним во главе "революция была легка, без него невозможна" (Коцебу, с. 321). Пален подействовал на императора и из ссылки были возращены все опальные офицеры и чиновники, в том числе братья Зубовы и Бенигсен (Ланжерон, с. 137-138). Коцебу передает разговор Палена с Марией Федоровной, из которого мы узнаем, что он предотвратил два восстания, будучи генерал-губернатором (Коцебу, с. 350). Не потому ли, что еще не была подготовлена для этого почва? Саблуков пишет, что: "Пален очень хладнокровно все предусмотрел и принял возможные меры к тому, чтобы избежать всяких случайностей" (Саблуков, с. 92). Так, по свидетельству Гейкинга, Пален получил от Павла Первого повеление в случае необходимости арестовать императрицу и великих князей (Гейкинг, с. 249). Этот письменный приказ, показанный Паленом Александру, по мнению Фонвизина, сыграл решающую роль в убеждении великого князя дать добро на переворот (Фонвизин, с. 162).

В задачу данного исследования не входит детальное рассмотрение действий отдельных лиц 11-12 марта 1801 года, поэтому можно ограничиться следующими соображениями: Пален в решающую минуту уходит в тень, на задний план и предоставляет выполнение черной работы по расправе с Павлом Бенигсену. Пален, по мнению некоторых современников, хотел в случае неудачи заговора арестовать своих сообщников и остаться чистым в глазах Павла. Но переворот совершился и Пален опять всем руководит, распоряжается, например, входит к убитому горем Александру и говорит исторические слова: "Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии" (Ланжерон, с. 149).

Панин в исследуемых записках упоминается по сравнению с Паленом намного реже. Может быть, потому, что во время переворота он был в Москве.

Фонвизин пишет, что граф Пален открыл заговор Панину (Фонвизин, с. 150), а Ланжерон дополняет его, говоря, что Панин был одним из первых, вступивших в заговор (Ланжерон, с. 133). Цель, к которой стремился Панин, по мнению Фонвизина, заключалась в введении на территории Российской империи конституционной формы правления (Фонвизин, с. 160). Именно Панин первый стал убеждать великого князя Александра в необходимости отстранения Павла Первого от престола. Об этом сообщает князь Чарторыйский, получивший эти сведения от самого Александра (Чарторыйский, с. 214). Еще одна функция Панина состояла в передаче записок от Палена Александру и от Александра Палену. (Пален, с. 136) Незадолго до переворота Панин впал в немилость и был отослан в Москву, однако и там продолжал действовать в пользу заговора. Об этом имеются сведения у князя Чарторыйского (Чарторыйский, с. 215).

§ 3.2. Граф Бенигсен

"Этот человек (Бенигсен) обладал непостижимым искусством представлять почти невинным свое участие в заговоре" (Коцебу, 352). Эти слова Коцебу как всегда бьют прямо в цель. Читая записки современников, убеждаешься, что если бы Бенигсена не оказалось в ту роковую ночь в числе заговорщиков, исход дела был бы довольно сомнительным.

Граф Бенигсен накануне хотел уехать из Петербурга, но Пален его остановил. Князь Платон Зубов посвятил его в заговор и, узнав, что главным его руководителем является Пален, Бенигсен тут же к нему примкнул (Бенигсен, с. 116).

Великий князь Константин имел все основания называть Бенигсена "капитаном 45-ти" (с. 147). В ночь на 12 марта Бенигсен вместе с Зубовыми возглавлял одну из двух колонн, направленных в Михайловский дворец. Заслуживает внимания один эпизод, а именно: где был Бенигсен, когда убивали Павла Первого и почему он не вступился за него? Поразительно, но по такому важному пункту авторы записок говорят совершенно противоположное. Известно целых четыре версии того, что делал Бенигсен в роковую минуту.

Бенигсен в своих мемуарах говорит, что вышел из комнаты, чтобы проинструктировать одного прибывшего офицера (Бенигсен, с. 120). Ланжерон, передающий "слово в слово" (Ланжерон, с. 134) свой разговор с Бенигсеным, пишет, что он вышел за свечой, так как лампа в комнате погасла (op. cit., с. 145). (Однако за свечой мог выйти и кто-нибудь другой!?). Коцебу и князь Чарторыйский говорят, что за дверью послышался шум и крики и Бенигсен вышел для того, чтобы разобраться (Коцебу, с. 336; Чарторыйский, с. 227).

Наконец Фонвизин (не совсем ясно, откуда он взял такие сведения) пишет следующее:

"В начале этой гнусной, отвратительной сцены Бенигсен вышел в предспальную комнату, на стенах которой были развешены картины, и со свечою в руке преспокойно рассматривал их. Удивительное хладнокровие! Не скажу – зверское жестокосердие, потому что генерал Бенигсен во всю свою службу был известен как человек самый добродушный и кроткий" (Фонвизин, с. 167).

Известия Коцебу и Адама можно попытаться согласовать со свидетельством самого Бенигсена: Бенигсен мог услышать шум, который производили прибывшие солдаты во главе с офицером, Бенигсен вышел и стал его инструктировать. Мнение Фонвизина (которому в 1801 году было 14 лет) можно посчитать одной из легенд, выдуманных впоследствии. Непонятным остается лишь показание Ланжерона, лично разговаривавшего с Бенигсеным.

§ 3.3. Великие князья Александр и Константин.

Многие авторы сообщают о том, что Пален с Паниным долгое время пытались получить согласие Александра на переворот. "Сперва Александр отверг эти предложения, противные чувствам его сердца" (Бенигсен, с. 113). Однако: "Александр был поставлен между необходимостью свергнуть с престола своего отца и уверенностью, что отец его вскоре довел бы до гибели свою империю" (Ланжерон, с. 132). Пален также говорит, что "Александр был, видимо, возмущен его замыслом" (Ланжерон, с. 135).

В конце концов "Александр дает согласие на свержение Павла, но с клятвой о сохранении ему жизни" (Фонвизин, с. 162). О том же пишет князь Чарторыйский: "Вырванное у него почти насильно согласие на отречение отца было дано им после торжественного обещания не причинять никакого зла Павлу" (Чарторыйский, с. 225).

По его мнению (а оно было составлено скорее всего по рассказу самого Александра) великий князь рассчитывал "быть только регентом империи" (op. cit., с. 231).

По всеобщему же мнению, великий князь Константин ничего не подозревал о готовящемся перевороте. Ланжерон передает его слова: "Я ничего не подозревал и спал, как спят в 20 лет" (Ланжерон, с. 145).

Лишь у одного Коцебу имеется выходящее из ряда вон свидетельство: он считает, что оба великих князя ничего не знали о готовящемся перевороте (Коцебу, с. 339-340). В то же время Коцебу передает слова Александра, сказанные им Палену в ответ на его убеждения в необходимости устранить Павла: "Пощадите только его жизнь". Значит, Александр, по крайней мере, знал о существовании заговора, но не мог (или не хотел) его раскрыть.

§ 3.4. Другие лица

Естественно о второстепенных лицах источники говорят намного меньше и оценки этих лиц во многом схожи. По словам Фонвизина, полковой адъютант Аргамаков "сделался самым важным пособником заговора" (Фонвизин, с. 164). Бенигсен поясняет: "Проводником нашей колонны был полковой адъютант императора Аргамаков, знавший все потайные ходы и комнаты, по которым мы должны были пройти" (Бенигсен, с. 118). Примерно тоже говорит князь Чарторыйский: "Плац-адъютант замка капитан Аргамаков, знавший все ходы и выходы дворца, по обязанности своей службы шел во главе первого отряда". (Чарторыйский, с. 226).

Коцебу об Аргамакове не сообщает ничего нового (Коцебу, с. 333). Отсюда видно, что Аргамаков описывается современниками нейтрально, обозначена лишь его роль.

Братья Зубовы - князь Платон, граф Валериан и Николай. Саблуков говорит, что Платон Зубов действовал "в качестве оратора и главного руководителя заговора" (Саблуков, с. 88). По каким-то причинам здесь роль Платона крайне завышена, такого же мнения не придерживается ни один из авторов записок.

Коцебу вкладывает в уста князя Платона следующие благородные слова: "Господа, мы пришли сюда, чтобы избавить отечество, а не для того, чтобы дать волю столь низкой мести" (Коцебу, с. 338). Иной была роль графа Влериана Зубова. Об этом нам известно от князя Чарторыйского: "Граф Валериан Зубов, потерявший ногу во время Польской войны, не находился вместе с заговорщиками и прибыл во дворец значительно позже" (Чарторыйский, с. 230). Самой "черной" была роль Николая Зубова – он участвовал в убийстве императора и сделал первый удар (об этом говорит большинство авторов).

Граф Кутайсов, приближенный императора, по некоторым свидетельствам получил накануне рокового дня записку с именами заговорщиков, но не распечатал ее (Чарторыйский, с. 221).

На самом деле это письмо было отправлено графом Ливеном и не заключало в себе ничего судьбоносного, как об этом говорит Коцебу со слов самого Кутайсова (Коцебу, с. 334). Помимо перечисленных выше лиц в заговоре участвовали "все солдаты и офицеры караула Михайловского дворца… за исключением их командира" (Ланжерон, с. 147).

§ 4. Реакция отдельных людей на переворо

Приходится констатировать, что нам подробно известно лишь о реакции двух человек: Марии Федоровны и Александра Павловича. Это не должно удивлять, так как это самые близкие императору люди (его жена и сын) и их поведение (поступки) больше всего привлекало внимание авторов записок. Еще о двух лицах – великом князе Константине и супруге Александра Елизавете – рассказов крайне мало. Тем не менее они вполне информативны.

§ 4.1. Мария Федоровна

Трагическую весть императрице сообщила графиня Ливен (Шарлотта). Интересно, что Мария Федоровна сразу обо всем догадалась. Вот как их диалог передает Саблуков:

"- Кто там?

Это я, Ваше Величество!

О, - сказала императрица, - я уверена, что Александра умерла.

Нет, государыня, не она…

О! Так это император!…" (Саблуков, с. 91).

Графиня Ливен (Дарья Христофоровна) сообщает примерно то же самое (Ливен, с. 191), а она могла слышать обо всем от своей свекрови.

По версии Саблукова: "Императрица стремительно поднялась с постели и, как была, без башмаков и чулок, бросилась к двери… В ужасном волнении, с распущенными волосами и в описанном уже костюме, императрица вбежала в комнату с криком: "пустите меня! пустите меня!" (Саблуков, с. 91). Однако больше все же следует доверять графине Ливен, которая говорит, что императрица упала в обморок, но быстро оправилась. Вбежав в упомянутую Саблуковым комнату, она просила пустить ее к мужу. Последовал отказ. "Тогда она опустилась на пол и, обнимая колени часовых, умоляла пропустить ее. Грубые солдаты рыдали при виде ее горя, но с твердостью исполнили приказ. Тогда императрица встала с достоинством и твердою походкой вернулась в свою спальню… Сидя в кресле она была бледной и неподвижной, как мраморная статуя" (Саблуков, с. 91). Ливен схоже с Саблуковым описывает этот эпизод: "Императрица, впав в отчание, бросилась на колени; она заклинала всю стражу допустить ее к усопшему" (Ливен, с. 192).

Коцебу рассказывает то же самое, но уже со слов барона Николаи (Коцебу, с. 341).

Бенигсен "был свидетелем ее глубокого горя при этой катастрофе, при потере, близкой ее сердцу" (Бенигсен, с. 122). Несмотря на это, он ничего не говорит об этой печальной сцене. Наверное, это было не в его интересах.

Он даже старается подчеркнуть, что императрица не очень переживала, потому что ее муж был семейным тираном: "Она пролила несколько слез, но не предавалась тем порывам горя, каким обыкновенно предаются женщины в подобных случаях" (там же, с. 122).

Здесь необходимо рассмотреть один странный эпизод: Мария Федоровна заявила, по свидетельствам очевидцев, что коронована и должна теперь царствовать. Ланжерон так описывает это событие: "В эту минуту рассудок у нее совсем помутился… она воскликнула, что она коронована, что ей подобает царствовать, а ее сыну принести ей присягу… Из всего этого можно судить о чувствительности и о супружеской любви императрицы Марии" (Ланжерон, с. 148).

Фонвизин видит в этих словах ни что иное, как тщеславие: "Императрица Мария Федоровна поражена была бедственною кончиною супруга, оплакивала его, но и в ее сердце зашевелилось желание царствовать" (Фонвизин, с. 168). Однако при каких обстоятельствах была высказана претензия императрицы на царство? Ответив на этот вопрос, можно будет многое прояснить. Мария Федоровна узнала об убийстве своего мужа. Она вполне обоснованно могла опасаться за свою жизнь. С другой стороны, ее не допускали к телу супруга. Все это могло натолкнуть на мысль заставить подчинить себе войска (как сделала это Екатерина II) и таким образом обезопасить себя и расправиться с заговорщиками. Косвенное подтверждение этому видно из интерпретации её слов князем Чарторыйским: "Я ваша императрица, я одна ваша законная государыня! Защищайте меня и следуйте за мной" (Чарторыйский, с. 232).

По Саблукову: "Убитая горем вдова его должна была увидеть его мертвым, без чего она не соглашалась признать своего сына императором" (Саблуков, с. 97).

Судя по всему, императрица несколько раз посещала тело мужа. В первый раз – без великого князя (теперь уже императора) Александра. Об этом говорит Бенигсен: "Эта сцена была поистине самой трогательной из всех, какие мне случалось видеть. Великие княжны, обнимая свою мать, проливали слезы о смерти отца" (Бенигсен, с. 126). Еще один раз Мария Федоровна вошла в роковую комнату вместе с Александром. Об этом известно от Саблукова: "Александр Павлович, который теперь сам впервые увидел изуродованное лицо своего отца, накрашенное и подмазанное, был поражен и стоял в немом оцепенении. Тогда императрица-мать обернулась к сыну с выражением глубокого горя и с видом полного достоинства сказала: "теперь вас поздравляю – вы император". При этих словах Александр, как сноп, свалился без чувств" (Саблуков, с. 97).

Подводя краткий итог, следует сказать, что поведение императрицы вполне укладывается в психологические рамки создавшейся ситуации. Однозначно, Павел Первый не был семейным тираном, - иначе как объяснить глубокую печаль (шок, стресс) его супруги?

§ 4.2. Император Александр, великий князь Константин и Елизавета Александровна.

Саблуков не присутствовал при описываемых событиях, однако "большинство лиц…близко стоявших к ним (великим князьям) в это время утверждали, что оба великих князя, получив известие об убийстве отца, были страшно потрясены" (Саблуков, с. 96). Узнав о том, чем закончился переворот "Великий князь (Александр, - Ю. М.) вскрикнул и был близок к обмороку" (Гейкинг, с. 252). То же передает Фонвизин: "Когда все кончилось, и он узнал страшную истину, скорбь его была невыразима и доходила до отчаяния. Воспоминание об этой страшной ночи преследовало его всю жизнь и отравляло его тайною грустью" (Фонвизин, с. 168). Затем, как пишет Ланжерон, "Император Александр предавался в своих покоях отчаянию довольно натуральному, но неуместному" (Ланжерон, с. 149).

Великий князь Константин, как уже говорилось выше, ничего не знал о перевороте. Спустившись вслед за Зубовым, он застал Александра и Елизавету (!) в слезах. Александр рыдал на диване (Ланжерон, с. 146). Впрочем, когда пришел вызванный граф Ливен, Константин в прихожей "заливался слезами" (Ливен, с. 186), как и его царственный брат. Александр, увидев графа Ливена, бросился "ему в объятья с рыданиями: "мой отец! мой бедный отец!" и слезы обильно текли у него по щекам" (op. cit.). Князь Чарторыйский, приехав через некоторое время после катастрофы в Петербург, записал, что Александр: "Имел вид человека печального и убитого горем" (Чарторыйский, с. 205).

Следует ли после этого сомневаться в том, что Александр ничего не подозревал о намеренях убить Павла Первого? Едва ли.

Как говорит князь Адам Чарторыйский: "Императрица Елисавета была, по отзывам всех очевидцев, первым лицом, сохранившим спокойствие и полное присутствие духа" (op. cit., с. 233). Во-первых, это противоречит приведённым выше словам Константина, а во-вторых, это похоже на тонкий намек. Что могло привязывать Елизавету к императору Павлу? Вопрос риторический. Скорее всего, ничего. После переворота она становилась императрицей, "первой дамой" Российской Империи. Впрочем, на одной цитате нельзя основывать какие бы то ни было предположения.

§ 5. Реакция народа на переворот 11-12 марта

Различные сословия отреагировали на перемену царствования по-разному. Дифференциации разноречивых свидетельств авторов посвящена эта часть работы.

Во-первых, следует отметить, что об убийстве никто открыто не говорил. Об этом сообщает Коцебу: "Хотя каждый знал, какою смертью умер император, но открыто говорили только об апоплектическом ударе" (Коцебу, с. 354).

Фонвизин придерживается мнения, что "порядочные люди России не одобряя средства, которым они избавились от тирании Павла, радовались его падению" (Фонвизин, с. 169). Он согласен с тем, что перемена была долгожданной не для всех: "Восторг изъявило однако одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно".

Коцебу говорит, что "рано поутру на рассвете, царствовала мертвая тишина. Передавали друг другу на ухо, что что-то произошло" (Коцебу, с. 354).

Это противоречит всем другим свидетельствам о том, что уже на рассвете город пришел в невыразимое волнение. В описании этого утра все авторы сходятся во мнениях. Так, по Саблукову: "Как только известие о кончине императора распространилось в городе, немедленно же появились прически a la Titus, исчезли косы, обрезались букли и панталоны; круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы" (Саблуков, с. 94). Бенигсен более краток: "Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собой и поздравляли друг друга с счастием – и общим, и частным для каждого порознь" (Бенигсен, с. 121). Ливен сравнивает поведение народа с праздником Пасхи: "Незнакомые целовались друг с другом как в Пасху, да и действительно это было воскресение всей России к новой жизни" (Ливен, с. 194). Графине принадлежит ценное замечание, что "роковая развязка либо забывалась, либо восхвалялась" и что здесь не было середины. Осознание пришло позже. Немец Коцебу был шокирован происходящим: "ослепленная чернь предалась самой необузданной радости. Люди, друг другу незнакомые, обнимались на улицах и друг друга поздравляли" (Коцебу, с. 356). Еще более поводов к огорчению появилось у него вечером, когда в городе была устроена иллюминация, как на праздник. Вслед за Ливен Коцебу полагает, что "Первое опьянение вскоре прошло… Почти все говорили: "Павел был наш отец" (Коцебу, с. 360). Князь Чарторыйский приехал в Петербург позже. Он очень поэтично описывает увиденное: "Петербург, когда я туда приехал, напоминал мне вид моря, которое после сильной бури продолжало еще волноваться, успокаиваясь лишь постепенно" (Чарторыйский, с. 206).

Что послужило причиной такой народной радости? Коцебу поясняет, что народное счастье заключалось в избавлении от притеснений со стороны императора. Если это замечание справедливо, то надо ответить на вопрос, кого же собственно говоря, притеснял Павел Первый?

Из анализа внутренней политики Павла, сделанного выше, видно, что Павел очень строго относился к людям, занимавшим посты в государственном управлении (с верху до самого низа) и к офицерам. Так же туго приходилось высшему слою Петербургского общества (тем, у кого были кареты, из которых надо было выходить при встрече с императором. Тем, у кого были деньги для покупки франтовских костюмов и т.п., то есть всего того, что запрещал Павел).

Наряду с приведенными выше цитатами о "всеобщей" радости, есть и другие, и, что самое главное, они принадлежат тем же авторам. О том, как отреагировали солдаты, говорят четыре автора записок: Саблуков, Бенигсен, Ланжерон и Коцебу.

Саблуков лично присутствовал при присяге своего полка. На пламенную речь генерала Тормасова о том, как было плохо, а теперь будет хорошо, полк ответил гробовы молчанием (Саблуков, с. 84). Это был самый верный императору полк конной гвардии. Впрочем, в других полках было тоже самое. Коцебу передает следующий диалог между офицерами и солдатами:

" - Радуйтесь, братцы, тиран умер.

Для нас он был не тиран, а отец" (Коцебу, с. 360).

Действительно, как передает Бенигсен, "император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязал его к себе, приказывая при каждом случае щедро раздавать мясо и водку в Петербургском гарнизоне" (Бенигсен, с. 119).

Рассказ Бенигсена о реакции солдат на объявление смерти Павла резко контрастирует со всеми остальными: "Когда объявлено было солдатам, что император скончался скоропостижно от апоплексии, послышались громкие голоса: "Ура! Александр!" (Бенигсен, с. 121). Ланжерон комментирует это так, что "Ура!" кричали генерал Талызин, братья Зубовы и все полки, кроме Преображенского (Ланжерон, с. 149). Коцебу говорит, что полки только тогда стали кричать "Ура!", когда граф Пален осыпал их руганью (Коцебу, с. 339).

Саблуков упоминает еще об одной специфической части общества: "Публика, особенно же низшие классы и в числе их старообрядцы и раскольники, пользовалась всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей императрице" (Саблуков, с. 101). Это явилось прямым следствием отношения Павла Певрого к этим социальным категориям.

Глава 3. Новая эпоха, новые люди

Со времени переворота при дворе сложилась очень странная ситуация: императрица-мать, жаждавшая мщения, обладала огромным авторитетом в глазах Александра. Александр, как считало большинство современников, знал о существовании заговора и попустительствовал ему. Следовательно, он не мог предать суду его участников. Люди, приведшие его к власти, даже наоборот, думали, что они займут ведущие посты в государстве (как это было при Екатерине Великой). Лучше всего это положение выражено графиней Ливен: "Справедливое отвращение, которым его родительница воспылала к действовавшим в ужасной трагедии лицам, являло тягостный контраст с безнаказанностью заговорщиков, на которую государя обрекала необходимость" (Ливен, с. 197).

§ 1. Участь заговорщиков

О больших амбициях заговорщиков сообщают Саблуков и Коцебу. По Саблукову: "Во время парада заговорщики держали себя черезвычайно заносчиво и как бы гордились совершенным преступлением" (Саблуков, с. 95). Коцебу же считает, что "Мнение, что заговорщики сделаются новыми любимцами было ошибочно, но в начале разделялось многими" (Коцебу, с. 361).

Основной силой, способной разрушить радужные надежды заговорщиков, была императрица-мать Мария Федоровна. Психологически это вполне понятно. В ночь переворота она сказала Бенигсену следующие слова: "О, я вас заставлю раскаяться" (Бенигсен, с. 124).

У Ливен, в свою очередь, находим известие о том, что императрица громко требовала наказания цареубийц (Ливен, с. 195). Об успешном осуществлении намерений вдовы Павла Первого сообщает Ланжерон: "Императрица Мария терпеть…не могла… всех участников в убийстве своего мужа; она преследовала их неустанно и наконец успела всех их или удалить, или уничтожить их влияние, или же подорвать их карьеры" (Ланжерон, с. 152).

Психологического состояния Александра касается в своих размышлениях князь Чарторыйский. Александр находился в двойственном положении. С одной стороны, он не мог наказать убийц, так как дал согласие на отречение Павла (Чарторыйский, с. 233). С другой "странно было бы предположить, чтобы он мог когда-нибудь сочувствовать убийцам своего отца" (Чарторыйский, с. 211). Поэтому "Александр постепенно удалил… главарей переворота, - удалил не в силу того, что считал их опасными, но из чувства гадливости и отвращения, которое он испытывал при одном их виде" (Чарторыйский, с. 212).

Наконец, очень важно то замечание, что "более всех наказал он себя самого, как бы умышленно терзая себя упреками совести" (Чарторыйский, с. 233). Эти угрызения совести впоследствии оказывали большое влияние на политику Александра I.

Переходя к анализу осмыслений современниками последующей участи заговорщиков, нельзя не привести следующие слова Саблукова, характеризующие анализируемую группу лиц: "Большинство из них (убийц и заговорщиков) я знал до самого момента их кончины, которая у многих представляла ужасную нравственную агонию в связи с самыми жестокими телесными муками" (Саблуков, с. 90).

Первым, кто низвергся с достигнутой высоты, был главный организатор заговора, граф Пален. Падение его было не мгновенным, но закономерным. "После убийства Павла Пален был сперва утвержден во всех своих должностях и получил громадное влияние на ум императора Александра; он слишком злоупотреблял своей властью… Пален заставил себя бояться, не заставив любить" (Ланжерон, с. 152). Более кратко, но те же самые мысли выражает князь Адам: "Ничто не должно было делаться без его согласия: он принял роль покровителя юного государя" (Чарторыйский, с. 207).

Злоупотребление властью, о котором говорит Ланжерон, заключалось в следующем эпизоде, который описывают Саблуков, Гейкинг и Ливен. Все сходятся в том, что императрице была преподнесена икона, которую она поместила в одной часовне. Пален, узнав, что на этой иконе есть цитата из Священного Писания, прямо указывающая на богопротивность цареубийства, пожаловался императору. Александр потребовал объяснений у матери, и, узнав о ее невиновности, наложил опалу на Палена (Саблуков, с. 102; Гейкинг, с. 198; Ливен, с. 260).

Мария Федоровна была настолько оскорблена, что предложила Александру выбирать, кто ему дороже: мать или Пален. По версии Саблукова, этот конфликт послужил главной причиной отставки и высылки Палена, весьма этим удивленного. Ливен придерживается той же точки зрения. Гейкинг же считает, что Александр дипломатично предложил Палену отправиться на ревизию Лифляндии и Курляндии (генерал-губернатором которых он являлся). Пален понял намек и попросил отставку. Коцебу не известны все эти подробности (он уехал из Петербурга раньше). Он полагает, что Пален по неосмотрительности оставил столицу и больше туда не вернулся (Коцебу, с. 361).

Князь Чарторыйский не сообщает конкретных причин отставки Палена: просто Александр тяготился ролью этого человека (Чарторыйский, с. 208). Примерно в то же время был выдворен из Петербурга и Панин (Ланжерон, с. 153). Причем Палену и Панину было запрещено находиться поблизости от того места, где находится император (Чарторыйский, с. 235). Пален проживал в своих имениях на Литве (Гейкинг, с. 264). Ливен сообщает интересную особенность из его провинциального быта: "Пален со времени ссылки совершенно не выносил одиночества в своих комнатах, а в годовщину 11 марта регулярно написался к 10 часам вечера мертвецки пьяным, чтобы опамятоваться не раньше следующего дня" (Ливен, с. 199).

Отставка Палена была первой ласточкой: "Удаление Палена вызвало неудовольствие среди главарей заговора и сильно их встревожило" (Чарторыйский, с. 209). Под "главарями" здесь скорее всего следует понимать Бенигсена и Зубовых. Бенигсену повезло больше остальных заговорщиков. Подробно о нем сообщают Ланжерон и князь Адам. Первый пишет: "Она <императрица – Ю. М.> потребовала от сына, чтобы он никогда не жаловал ему маршальского жезла, хотя никто не заслужил этой почести больше его, но она не могла помешать императору вверить командование войсками единственному великому генералу" (Ланжерон, с. 152).

Князь Адам дополняет: "Бенигсен никогда не вернулся ко двору. Должность литовского генерал-губернатора, которую он занимал, была передана Кутузову. Только в конце 1806 года военные дарования Бенигсена побудили императора Александра снова призвать его к деятельности и поставить во главе армии" (Чарторыйский, с. 234).

Крайне скупо авторы освещают судьбу братьев Зубовых. Про князя Платона сообщается, что он опротивел Александру и уехал в свои поместья (с. 103, 153, 235, 361). Граф Валериан Зубов удержался и стал членом Государственного Совета (Чарторыйский, с. 212). Из всех троих, печальнее всего кончил Николай (бывший непосредственным участником убийства), который "вскоре после вступления на престол Александра, умер вдали от двора, не смея появляться в столице, терзаемый болезнью, угрызениями совести и неудовлетворенным честолюбием" (Чарторыйский, с. 234).

§ 2. Первые действия нового императора

Логическим итогом данной работы должен быть анализ тех изменений, которые произошли со сменой прежней власти. Князь Адам отмечает, что "С первых же дней нового царствования он <Александр. – Ю. М.> выказал энергию, принял на себя руководство во внешней и внутренней политике" (Чарторыйский, с. 206). Это роднило начало нового царствования с Павловской эпохой, однако энергия императора была направлена в другую сторону. Это был возврат к политике Екатерины Великой. Саблуков пишет, что: "В управлении государством все шло по-прежнему, с тою только разницею, что во всех случаях, когда могла быть применена политика Екатерины II, на нее ссылались, как на прецедент" (Саблуков, с. 103).

Фонвизин упоминает о том, что манифест о восшествии Александра на престол вызвал восторг у дворянства, так как в нем содержались прямые указания на то, что Александр будет царствовать "по духу и сердцу Великой бабки своей" (Фонвизин, с. 169). Первым делом Александр вернул казаков, отправленных Павлом в Индию. Об этом пишет графиня Ливен (Ливен, с. 187). Тогда же был заключен мир с Англией. Об этом стало известно уже на следующий день (Саблуков, с. 95).

Долгожданное уничтожение Тайной канцелярии произошло 2 апреля (Коцебу, с. 358; Гейкинг, с. 255). Гейкинг пишет, что в тот же день была восстановлена грамота о вольности дворянства, данная Екатериной II.

Гейкинг и Коцебу, как известно, несправедливо пострадали в царствование Павла Первого. Может быть, именно этим объясняется внимание с их стороны к актам милости нового императора.

Гейкинг пишет, что Александр возвратил ссыльных и заключенных (Гейкинг, с. 254). Коцебу сообщает при этом дату указа: 15 марта (Коцебу, с. 291).

Коцебу перечисляет целый ряд указов Александра, отменяющих постановления Павла. Так, был разрещен ввоз книг из-за границы, издан новый цензурный устав, отменялись предписания в отношении одежды, разрешалось свободно выезжать через заставы (без билета от полицмейстера) "все пукли, ко всеобщей радости, были обстрижены", отныне не нужно было выходить из экипажа при встрече с императором и снимать шляпу перед Зимним дворцом" (op. cit., с. 359).

Коцебу тонко подметил, что "Разрешение носить круглые шляпы произвело в Петербурге более радости, чем уничтожение отвратительной Тайной экспедиции" (Коцебу, с. 360). Такова психология народа.

Заключение

В начале работы на основе биографий авторов и их собственных слов была произведена классификация источников по степени лояльности к императору. Лояльными были признаны Ливен и Ланжерон. Саблуков, Коцебу и Чарторыйский,судя по всему, не должны были испытывать особых симпатий к Павлу. Пален, Бенгисен и Гейкинг имели повод к очернению Павла Первого. От Фонвизина ожидались самые объективные замечания в силу отсутствия личных отношений между ним и Павлом. Эта схема довольно упрощенна, но помогает лучше разобраться в оценках современников.

На основе анализа записок была сделана сравнительная таблица характеристик и оценок, которые дают авторы тем или иным фактам и лицам. Впрочем, как и любая другая таблица, она не в состоянии отразить все многообразие мнений. Берется лишь общий знаменатель воззрений того или иного автора. Поэтому представляется необходимым обобщить полученные результаты.

О неожиданном прекращении правления Павла Первого, со всеми вытекающими из этого последствиями, сожалели: Коцебу, Саблуков и Гейкинг. Лажерон близок в своих суждениях со своими корреспондентами: Паленым и Бенигсеным, а те, в свою очередь, вкупе с князем Чарторыйским ставят неудовлетворительную оценку как политике Павла Первого, так и его собственному поведению. Фонвизин не настолько категоричен, но все же солидарен с ними. Ливен нельзя отнести ни к первой, ни ко второй группе авторов. Все же оценка, которую она дает эпохе Павла Первого, скорее отрицательная, однако из виду не упускается и амбивалентность характера Павла.

Авторы записок либо не рассматривают причин заговора вовсе (Саблуков, Гейкинг и Коцебу), либо называют основной причиной ненормальное поведение императора (Ливен, Пален, Чарторыйский, Бенигсен и Ланжерон). Внешнеполитическую причину переворота, разрыв с Англией, отмечают Фонвизин и Ливен.

"Перемену правления" тем или иным образом одобрили Бенигсен, Фонвизин, Пален, Чарторыйский и Ланжерон, категорически не приняли – Саблуков, Ливен и Гейкинг. Коцебу тяготеет к позиции последних. Восприятие современниками способа "перемены правления" представляет кардинально иную картину. Одобряет один Пален, и то в приватной беседе. Все остальные с правомерностью убийства согласиться не могут, хотя некоторые признают его вполне логичным завершением переворота (например, Чарторыйский и Коцебу).

Центральное место в описании заговора все авторы уделяют графу Палену, что дает все основания полагать: он был действительным инициатором и руководителем заговора. То, что мы имеем лишь положительные отзывы о нем (у Саблукова, Ланжерона, Ливен и Фонвизина) свидетельствует о его обаянии и умении нравится людям, входить к ним в доверие. В решительную минуту полнота ответственности за переворот была возложена Паленом на Бенигсена – очень расчетливо и благоразумно. По всеобщему мнению современников великий князь Константин ничего не знал о заговоре. Александр же дал свое согласие после долгих уговоров и с условием сохранить Павлу жизнь.

Острее всех на случившееся отреагировала супруга Павла Первого – Мария Федоровна. Все авторы сходятся в этом. Скорее всего в силу экспрессивности ее поступков в ночь убийства ей уделяется так много внимания авторами. Александр и Константин своей реакцией не оставили сомнений у современников в своей непричастности к убийству.

В народной среде представляется необходимым выделить две категории. Первая, в которую вошли зажиточные горожане, офицеры, чиновники были необычайно рады перемене царствования, иллюминовали город и вели себя как в день Пасхи. Все остальное население обширной Российской Империи ответило или безразличием, или же искренней скорбью (в особенности рядовой состав гвардии).

Все осознавали, что в истории Росси началась новая эпоха, возлагая на нее большие надежды. В частности, заговорщики надеялись получить свою долю пирога под именем Россия. В первое время можно было подумать, что все будет развиваться по Екатерининскому сценарию. Но историческая ситуация была другая, у нового императора была мать, которая жаждала мщения. И участники заговора, один за другим, стали высылаться из Петербурга, увольняться со службы и так далее. В конечном итоге удалось удержаться лишь Бенигсену и Валерианау Зубову.

Перемены, произошедшие в государственном управлении с приходом к власти Александра, можно выразить в одном предложении: Александр брал пример с Екатерины, а не со своего отца. Действительно, с какой скоростью Павел изменил политический курс Екатерины, с такой же быстротой и Александр восстановил силу ее распоряжений и отменил действие многих указов Павла, которые раздражали общество, и, в конечном итоге привели к заговору.

В заключение хотелось бы отметить один интересный парадокс, который прослеживается в мемуарах современников: да, многим авторам не нравилась политика Павла Первого, не нравился он лично. Многие соглашались, что переворот был необходим, но согласиться на его осуществление были способны немногие. Цареубийство же (совершенно справедливо) воспринималось как общенациональная трагедия. Это лишний раз убеждает в том, что пока яблоко не созрело, оно само не упадет. Нужен человек, вроде Палена, который подойдет и сорвет его.

Таблица 1. События 11 – 12 марта 1801 года в восприятии современников

авторы	Хорошие взаимоотношения с Павлом I	Личность Павла I оценивается в целом положительно	Правительственная деятельность Павла I в целом удовлетворительна	"Перемена правления" не необходима	Убийство императора, пусть даже безумного, - преступление
Коцебу А.Ф.	и да, и нет	да	да	да	да
Саблуков Н.А.	и да, и нет	и да, и нет	да	да	да
Гейкинг К.Г.	нет	да	да	да	да
Ливен Д.Х.	да	и да, и нет	нет	да	да
Ланжерон А.Ф.	да	нет	нет	нет	да
Фонвизин М.А.	–	нет	нет	нет	да
Чарторыйский А.	и да, и нет	нет	нет	нет	да
Бенигсен Л.Л.	нет	нет	нет	нет	да
Пален	нет	нет	нет	нет	нет

Список литературы

1. Брикнер, 1907 – Брикнер А. Г. Смерть Павла I. Спб, 1907.

2. Ежов, 2003 – Ежов В. В. Самые знаменитые заговоры и перевороты России. М, 2003.

3. Заичкин, Почкаев – Заичкин И. А. Почкаев И. Н. Русская история от Екатерины Великой до Александра II. М. 1994.

4. Ключевский, 2006 – Ключевский В. О. http.// www.kulichki.ru

5. Окунь, 1979 – Окунь С. Б. Дворцовый переворот 1801 года в дореволюционной литературе // ВИ, № 11, 1979.

6. Песков, 2005 – Песков А. М. Павел I. М, 2005.

7. Платонов, 1994 – Платонов С. Ф. Лекции по Русской истории, ч. 2. М, 1994.

8. Покровский, 1908 – Покровский М. Н. Павел Петрович. // История России в XIX веке. М, 1908. - сс. 21 – 30.

9. Скоробогатов, 1999 – Скоробогатов А. В. Павел Первый в российской литературе. Казань, 1999.

10. Сорокин, 1996 – Сорокин Ю. А. Павел I. Личность и судьба /Омский гос. университет. Омск, 1996.

11. Тартаковский, 1997 – Тартаковский А. Г. Павел I. // Романовы: исторические портреты. 1762 – 1917. Т. 2. М., 1997.

12. Труайя, 2005 – Труайя, Анри. Павел Первый. М, 2005.

13. Устрялов, 1997 – Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года в двух частях. Петрозаводск, 1997.

14. Фишер, 1997 – Фишер, Александр. Павел I// Русские цари 1547-1917. М., 1997.

15. Чулков, 1991 – Чулков Г. И. Императоры: Психологические портреты. М, 1991.

16. Шильдер, 1901 – Шильдер Н. К. Император Павел Первый. Спб, 1901.

17. Шумигорский, 1907 – Шумигорский Е. С. Император Павел I. Спб, 1907.

18. Эйдельман, 1986 – Эйдельман, Н. Грань веков. М., 1986.

Список источников

1. Бенигсен – Из записок графа Бенигсена. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 107 – 128.

2. Гейкинг – Записки барона Гейкинга. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 241 – 266.

3. Коцебу – Записки Августа Коцебу. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 267 -

4. Ланжерон – Из записок графа Ланжерона. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 129 – 154.

5. Ливен – Из записок княгини Ливен. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 171 – 200.

6. Саблуков – Записки Н. А. Саблукова. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 1 – 106.

7. Фонвизин – Из записок Фонвизина. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 155 – 170.

8. Чарторыйский – Записки князя Адама Чарторыйского. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. М., 1990 . – сс. 201 – 240.

11 марта 1801 года завершилось 4-х летнее правление императора Павла I. Он был убит группой заговорщиков в Михайловском замке. Это был последний дворцовый переворот в истории России.

Павел I был сыном великой Екатерины и императора Петра III. Это была одна из самых загадочных фигур в ряду государей династии Романовых. Долгое время господствовало мнение о нем, как о человеке недалеком, деспотичном и жестоком. В молодости, путешествуя за границей, молодой князь был восхищен прусскими порядками. Властный и сильный правитель Пруссии Фридрих II стал для него идеалом. Сегодня отношение к трагической фигуре Павла I заметно меняется. Как личность, он намного глубже, чем принято считать. С одной стороны его неуравновешенность и подозрительность, с другой – блестящее образование, набожность, искреннее стремление сделать Россию великой. Верность, долг и честь были для него не пустыми словами. Не меньший интерес вызывают его реформы.

Реформы Павла I

Внутренняя политика Павла I, несмотря на некоторую непоследовательность, демонстрирует желание императора установить в стране законность и порядок.

• Государственное устройство . В день своей коронации Павел издает указ о престолонаследии, согласно которому власть передается только по мужской линии. Это отголосок плохих отношений Павла с матерью – Екатериной II и тех унижений, которые он терпел от нее до своего воцарения на престоле.
• Крестьянский вопрос . Барщина была ограничена тремя днями в неделю, крестьянам списали недоимки, продавать крестьян без земли запрещалось.
• Отношение к дворянству . Установил налоги на дворян, ввел возможность телесных наказаний, как преступление против государства стало рассматриваться уклонение от воинской службы.
• Изменения в армии . Вырос авторитет и престиж военной службы. Вместе с тем, господствовала муштра, солдат одели в немецкие мундиры и парики.

Внешняя политика

Противоречивой была внешняя политика императора. Еще при правлении Екатерины II Павел упрекал мать за ведение захватнических войн, предлагая заняться внутренним обустройством государства. Но придя к власти, был втянут в конфликт между европейскими державами, выступив в составе антифранцузской коалиции против Наполеона. Позже, порвав отношения с Англией, переориентировался на союз с Францией, что дало повод впоследствии искать в заговоре против него английский след.

Причины заговора

В подготовке заговора участвовало около трехсот человек. Его костяк составляли вице-канцлер граф Н.П. Панин, генерал-губернатор Санкт-Петербурга П.А. Пален, а также братья Платон и Николай Зубовы. Многие в стране были недовольны порядками, установленными Павлом. Основными причинами, вызвавшими заговор, можно считать следующие:

• недовольство дворянства ущемлением дворянских вольностей и привилегий;
• репрессии против недовольных, ссылка в Сибирь;
• нелюбовь придворной знати и гвардейского офицерства, отсутствие преданных людей, на которых можно положиться;
• деспотизм, излишняя регламентация, строгая дисциплина не только в армии, но и в повседневной жизни;
• непоследовательная внешняя политика, разрыв отношений с Англией.

Убийство Павла I

Император получал известия о готовящемся против него заговоре. 8 марта он вызвал к себе генерал-губернатора Санкт-Петербурга Палена, который успокоил государя, сказав, что тот находится под надежной защитой. После этого заговорщики решили не медлить. В полночь 11 марта им удалось проникнуть (не обошлось без предательства) в Михайловский замок и добраться до спальни императора. Заговорщики хотели заставить Павла отказаться от престола, тот не согласился и в результате завязавшейся драки был убит. Один из участников переворота, Николай Зубов, нанес ему удар в висок тяжелой табакеркой. Император упал, и был задушен шарфом одного из нападавших.

Есть мнение, что к заговору могла быть причастна Великобритания, отношения с которой к этому времени испортились. Другая версия состоит в том, что переворот состоялся с одобрения его сына Александра, который поставил условием сохранение жизни отцу. Но судьба распорядилась иначе. Новый император Александр I объявил, что его отец скончался от апоплексического удара. Началась новая эпоха.

1801 год — убийство российского императора в Европе вызвало настоящий шок. Вообще говоря, на протяжении всего XVIII столетия дворцовые перевороты были явлением весьма регулярным и обыватели вполне привыкли к тому, что всемогущие царедворцы в любой момент могут задушить монарха в его постели, подсыпать мышьяка или навсегда заточить его в крепости. Но мотивом для покушения на августейших особ всегда были амбиции нетерпеливых наследников.

Павел 1 был, пожалуй, единственный российский император, которого убили не из политических соображений, а из-за денег: он попытался встать на пути налаженного сырьевого экспорта.

Эмбарго для якобинцев

Вся внешняя торговля России второй половины XVIII столетия была построена на экспорте сельскохозяйственной продукции в европейские страны. «Нефтью и газом» тех времен были пшеница, лен и конопляное семя, у которых практически не было сбыта на внутреннем рынке. На пшеницу не было спроса, потому как народ питался дешевым ржаным хлебом, а лен и конопля в крупных объемах могли использоваться лишь в текстильной промышленности, которая в тогда только зарождалась в стране.

Основным торговым контрагентом Российской империи в период правления Екатерины Великой, матери Павла, была Англия. Она покупала больше трети всей российской сельскохозяйственной продукции. Этому способствовал целый ряд причин.

Во-первых, у британцев был самый развитый торговый флот, к тому же на главных торговых путях бесчинствовали сотни пиратских судов, которые были под покровительством британской короны и поэтому грабили всех купцов, кроме английских.

Во-вторых, Англия охотно расплачивалась за дефицитную в Британии пшеницу дефицитными в России мануфактурными товарами и купец за один торговый рейс увеличивал свой капитал в 2-3 раза.

В конце концов, после победы якобинской революции во Франции и казни Бурбонов, Екатерина испытывала стойкую неприязнь к своему второму по значению покупателю. Всех послереволюционных французских «ответработников» от Робеспьера до она считала плебеями, узурпаторами и цареубийцами. Как результат ее ненависти к республике стал манифест 1793 г., в котором запрещался вывоз из России во Францию всех русских товаров и ввоз в страну любой французской продукции. Впрочем, на российской экономике это практически не отразилось.

Французский рынок давно уже перестал быть интересным русским купцам: якобинцы умудрились разрушить не только Бастилию, но и практически всю французскую промышленность и страна на продолжительное время стала почти неплатежеспособной. Для самой же республики экономическое эмбарго со стороны России угрожало полным банкротством и голодом. Оставалась одна надежда на скорую смерть русской императрицы и на то, что ее наследник будет более лоялен к революционным диктаторам.

Привет с Мальты

События превзошли даже самые смелые ожидания политиков Франции: российский престол унаследовал Павел, который открыто ненавидел свою мать, ее фаворитов и политику, которую они вершили. Эта ненависть была взаимной: Екатерина сослала цесаревича еще младенцем в село Павловское, потому как он был ей живым укором за участие в заговоре и убийстве собственного мужа, императора Петра III.

Когда императрица уже лежала на смертном одре, практически никто, кроме нее самой, не сомневался, что наследником престола в завещании будет назначен малолетний Александр – ее любимый внук, а регентом будет или ее советник граф Панин, или один из ее последних фаворитов братьев Зубовых. Но умирающая Екатерина не решилась нарушить принцип мажоритарного престолонаследия и передала власть сыну. С его приходом к власти в 1796 г. европейская политика империи, что, впрочем, неудивительно, развернулась на 180 градусов.

Наполеон преподнес молодому царю довольно своеобразный подарок. Захватив в 1798 г. остров Мальта, последний оплот рыцарства в Европе, и зная романтический склад характера Павла 1, он подарил русскому наследнику титул гроссмейстера Мальтийского ордена, предварительно разграбив все рыцарские сокровища.

В нагрузку к Белому кресту, латам и жезлу Великого магистра Бонапарт прислал Павлу некоего патера Губера, который «досконально знал все рыцарские обряды», и еще несколько таких же высококлассных французских шпионов, замаскированных под мальтийцев, которые со временем успешно лоббировали интересы Наполеона при русском дворе. Губер по всем правилам произвел Павла в рыцари, от чего тот пришел в экстаз, и буквально на другой день Россия отменила торговое эмбарго Франции, а всех придворных, проявивших недовольство, в их числе и братьев Зубовых, сослали в удаленные поселения.

Осталось добавить, что в Европе «подарок Наполеона» признали лучшей шуткой века: русский император, который, как глава Синода, являлся лидером православной церкви, став магистром католического ордена, переходил в прямое подчинение Римского Папы.

Об эпохе правления Павла I помнят в основном по анекдотам. Павел считал себя великим реформатором и старался внедрять нововведения во всех без исключения областях. Каждый раз все оканчивалось довольно смешно – просто до слез. К примеру, для решения проблемы инфляции бумажных денег, которые в то время разменивались на серебряные по курсу 1:1,5, он принародно сжег на Дворцовой площади на 5 млн рублей бумажных ассигнаций.

Для компенсации дефицита в казне он отдал приказ Монетному двору перелить все столовое серебро царской фамилии в монеты. «Я буду есть на олове до тех пор, пока в России не наступит всеобщее благоденствие!» – заявил молодой император.

Результат чем-то напоминает более позднюю историю с пересаживанием российских чиновников на «Волги». Рыночная стоимость высокохудожественных серебряных сервизов с царского стола составляла порядка 800 000 рублей, из них удалось отчеканить около 50 000 рублей. Так как доходная часть бюджета при Павле I не превышала 50 млн, можно представить, как в стране развилась система взаимозачетов.

«Блестящее» решение предложил советник коммерц-коллегии «мечтательный теоретик» Вут, в прошлом известный международный авантюрист. По его инициативе создали «Банк вспомогательный для дворянства», куда дворяне могли заложить крепостные души. Ссуды выдавались вновь напечатанными бумажными ассигнациями, которые тут же обесценивались и моментально проматывались заемщиками. Еще до окончания срока погашения ссуд банк пришлось ликвидировать из-за дикой инфляции и повального банкротства дворян. Зато другим итогом этой авантюры можно считать «Мертвые души» Николая Гоголя.

Секвестр

Тем временем Франция не без помощи российских кредитных поставок успела оправиться от послереволюционной разрухи и снова стала активным игроком в европейской политике. В частности, Наполеон стал инициатором так называемой континентальной блокады Англии.

Торговые отношения России и Англии встали на пути Бонапарта к мировому господству. Без них английские солдаты не могли получить полноценных поставок продовольствия. К тому же больше половины британских текстильных фабрик занимались переработкой российского сырья. Если бы события продолжали разворачиваться так, как рассчитывал Бонапарт, и торговые отношения Англии и России прекратились хотя бы на 4-5 лет, в битве при Аустерлице британские и австрийские солдаты вышли бы против него голыми и голодными.

1800 год, лето — через наполеоновскую агентуру российскому императору поступило предложение вступить в антианглийскую коалицию. Стратегию вовлечения России в войну разрабатывал едва ли не лучший дипломат тех времен Талейран.

Убеждая Павла 1, он делал основной упор не столько на экономические выгоды, которые принесет его стране победа над Англией, сколько на то, что Павел совершит несметное количество подвигов плечом к плечу с самым великим полководцем всех времен и народов.

На российского императора, с детства мечтавшего о военной славе, это предложение подействовало не менее опьяняюще, чем ранее – мальтийский жезл. 1800 год, 23 октября — генерал-прокурору и коммерц-коллегии было велено «наложить секвестр на все английские товары и суда, в российских портах находящиеся». В связи с конфискацией товара поднялся сложный вопрос о расчетах и кредитных операциях между британскими и русскими купцами.

По этому поводу 22 ноября 1800 г. был издан высочайший указ коммерц-коллегии: «Состоящие на российских купцах долги англичан впредь до расчета оставить, а имеющиеся в лавках и магазинах английские товары в продаже запретить и описать». Потом по ходатайству русских купцов британскую мануфактуру, которая была поставлена с предоплатой, разрешено было продавать. Судьбу остальных товаров, которые англичане ввезли в форме товарного кредита, должны были решить специально учрежденные ликвидационные конторы в Петербурге, Риге и Архангельске.

В результате по совету одного из «мальтийских рыцарей» при русском дворе Павел принял решение арестовать английские товары и суда, находящиеся в портах, а затем использовать их для погашения внешнего российского долга, который впервые возник при Елизавете Петровне, а во время правления Павла I возрос до 124 млн рублей. Содействие в этой операции ему оказал Наполеон. Верный ему банкирский дом Голе в Амстердаме выкупил у Англии российские векселя на сумму около 15 млн рублей и тайно погасил их за счет поступивших ему из Петербурга средств, вырученных от продажи английских товаров.

Англичане, поняв, что с ними рассчитались их же собственными деньгами, недолго думая захватили «любимую игрушку» Павла – Мальту. Император был в бешенстве: «Бессовестные англичане захватили мою Мальту и не отдают, сколько я к ним ни обращался». 1800 год, ноябрь — он дал общее предписание о запрете ввоза английских товаров и вывоза в Британию отечественной сельхозпродукции.

Второе было выполнить гораздо сложней. Как уже было сказано, Англия была в то время единственным освоенным рынком для сбыта российских зерновых культур, цены на перенасыщенном внутреннем рынке упали в 4-5 раз. Этот манифест разорял не только безответных крепостных крестьян и купцов, но и крупных землевладельцев-дворян, которые могли постоять за себя.

Первый заговор против Павла 1 организовал адмирал де Рибас, имевший огромные земельные угодья. В торговле с Британией он был заинтересован еще и по той причине, что получал немалую мзду от каждого купеческого корабля, проходившего через его таможни. Вместе с ним в заговоре принимали участие граф Пьер фон дер Пален, советник императора и владелец тысяч гектаров украинской земли, засеянной коноплей и озимой пшеницей, а также другой видный царедворец граф Панин, который из за падения цен на пшеницу и сорванных контрактов мог потерять почти треть своего состояния.

Косвенно в заговоре участвовал и прославленный полководец фельдмаршал Суворов. Он также страдал от континентальной блокады Британии в финансовом плане, но деньги его в то время уже слабо интересовали. Суворов, который совсем недавно вернулся из очередного победоносного похода, получил от завистливого Павла тяжелое оскорбление. Император запретил ему являться ко двору и выпустил манифест, в котором под страхом публичной порки запрещал называть князя Суворова «его светлостью», что, по сути, можно было приравнять к лишению дворянского звания.

Главной задачей первого заговора было разрушение французской партии при русском дворе. Заговорщикам даже смогли перевербовать «мальтийского» патера Губера, который успел склонить Павла 1 к мистицизму, в результате чего император принимал важнейшие политические решения на основании его гороскопов.

Губера заставили нагадать императору, что тому не угрожают никакие опасности на протяжении ближайших 4-х лет. В результате из ссылки ко двору возвратилось много опальных дворян и екатерининских фаворитов, которые тут же присоединились к заговору. Но даже их общими усилиями не удалось убедить Павла 1 возобновить отношения с Англией. 1801 год, 11 марта — в последний день своей жизни, император узнал, что российские купцы продолжают тайно вывозить в Англию зерно через территорию Пруссии.

Тогда он подписал роковой указ, который превращал страну в закрытую экономическую зону: «…чтобы из российских портов и пограничных сухопутных таможень и застав никаких российских товаров выпускаемо никуда не было без особого Высочайшего повеления».

Убийство императора Павла 1

Убийство Павла 1 произошло в Михайловском замке в центре Санкт-Петербурга. Возведен он был на месте Летнего дворца императрицы Елизаветы. Именно в Летнем дворце Павел и появился на свет. Так вышло что император был убит на том же самом месте, где он родился 46 с половиной лет тому назад.

1801 год, 11 марта, вечер — заговорщики в количестве приблизительно 50 человек собрались у Палена. Цель визита поначалу никто не знал, но перед собравшимися стал говорить Платон Зубов. Он заявил, что этой ночью произойдет низложение императора. Санкцию на это дал его сын Александр. Именно он и есть законный правитель России, так как Екатерина II изначально желала передать власть внуку. Когда же задали вопрос, что надо будет сделать с низложенным императором, то Зубов ответил, что его арестуют и препроводят в Шлиссельбург.

За полчаса до полуночи заговорщики отправились к Михайловскому замку двумя группами. Одну возглавил Петр Пален. Со своими людьми он пошел к главному входу во дворец. Их задача была пресекать любые нежелательные случайности. Для Палена это была простая задача, потому как он был военный губернатор столицы и мог по сути арестовать любого.

Во главе второй группы был Платон Зубов. Они направились к Рождественским воротам Михайловского дворца. Эта группа должна была арестовать императора. Они проникли внутрь и поднялись на второй этаж, где были императорские покои. Но большое количество посторонних людей вызвало во дворце шум. Его услыхали солдаты, охранявшие дворец. Однако солдат успокоили офицеры-заговорщики, являвшиеся их командирами.

Был первый час ночи, то есть уже 12 марта, дюжина злоумышленников оказалась возле покоев императора. У дверей спальни Павла неотлучно дежурил часовой. Это был некто Агапеев. К нему сзади подкрался Николай Зубов и ударил саблей по голове. Часовой рухнул на пол и потерял сознание.

Злоумышленники стали пытаться открыть дверь спальни, но та была заперта изнутри. Эту возню услыхал комнатный человек Павла по фамилии Кириллов. Он открыл дверь, чтобы узнать, что там за шум. На него тут же накинулись нанеся несколько ударов по голове. К счастью, и Агапеев, и Кириллов остались живы.

Вперед выступил полковой адъютант императора Аргамаков, у него было право доступа в императорские покои, и постучал в последнюю дверь, отделявшую заговорщиков от их конечной цели. Теперь на стук отозвался камердинер. Аргамаков сказал, что уже шесть утра, и он явился с докладом к императору. Камердинер был очень удивлен, так как совсем недавно лег спать, но дверь открыл. Заговорщики накинулись на него, раздались крики, шум.

Все это услышал император. Он вскочил с постели начал метаться по комнате, а заговорщики уже ломились в его покои. Павлу ничего не оставалось, как спрятаться за занавеской. Согласно еще одной версии он нырнул в камин и там притаился.

Офицеры, которых было не меньше дюжины, ворвались в спальню государя, но постель была пустой. Злоумышленников охватило чувство паники. Они стали лихорадочно обыскивать комнату и к своей неописуемой радости нашли прятавшегося от них императора. Он предстал перед разгоряченными офицерами в ночной рубахе и ботфортах.

Платон Зубов начал требовать, чтобы Павел 1 подписал отречение и показал государю готовый текст. Однако тот напрочь отказался это сделать. Самодержец схватил лист с отречением, смял его и кинул в лицо Зубову. Обстановка накалилась до предела. Офицеры вдруг ясно осознали, что если даже император сейчас все подпишет, то уже утром его освободят верные гатчинские полки, а им не сносить головы.

Тем временем Павел 1 постарался переломить ситуацию. Он стал говорить о законности, о правосудии, тем самым намереваясь втянуть в спор присутствующих. Однако многие из них были в состоянии опьянения, потому как перед началом мятежа выпили для храбрости. В состоянии сильного алкогольного опьянения был и сам Николай Зубов. Он был физически крепким человеком. Под руку ему подвернулась золотая табакерка. Ею он и ударил Павла 1 в левый висок. Тот упал на пол и потерял сознание.

Все накинулись на лежащего и начали его бить. Заговорщик по фамилии Скарятин схватил шарф, который висел возле кровати самодержца. Этим шарфом император Павел 1 и был задушен. По времени убийство государя было совершено приблизительно в 1:40-1:50 ночи. В течении всего следующего дня знаменитый художник и архитектор Карл Росси гримировал изуродованное лицо мертвого императора, а с утра перепуганный Александр 1 объявил, что «папенька скончались от апоплексического удара, при мне все будет как при бабушке».

В тот же день русская пшеница беспрепятственно отправилась в Британию. Наполеон, который как раз оправлялся после покушения английских наемников, узнав о случившемся, закричал: «Англичане не смогли убить меня в Париже, зато убили меня в Петербурге!» В действительности, по убеждению многих историков, негласным координатором и финансовым центром заговора был глава Английского банка Вильям Питт, который разыграл интересы русских экспортеров и жизнь Павла 1 как карты в большой европейской политической игре.