Процессы плевако. Самые интересные факты о гении-ораторе федоре плевако. «15 лет несправедливой попреки»

«Вчера умолк навеки замечательный художник слова, величайший из русских судебных ораторов.»
Прочитав этот заголовок московской газеты начала 20 века, не каждый сможет понять, о ком сейчас пойдёт речь, а знающие могли уже догадаться, что речь пойдет о Фёдоре Никифоровиче Плевако – известном московском адвокате, перфекционисте ораторского дела.
Начнём же мы с самого зарождения такого понятия как ораторство и присяжное заседательство.
В ходе судебных реформ при Александре 2, когда были утверждены Новые Судебные уставы, зародилось такое понятие как суд присяжных и одновременно с этим появилось такое понятие как адвокатура. Ярким примером адвокатуры в то время в России являлся как раз тот человек, о котором сейчас и будет идти речь, а именно Фёдор Никифорович Плевако.

Родился Федор Никифорович 25 апреля (13 по старому стилю) 1842 года в г. Троицке Оренбургской губернии (ныне Челябинская область) в семье члена Троицкой таможни, надворного советника Василия Ивановича Плевака.
Почему сам Федор решил взять отчество Никифорович до сих пор неясно.
Букву «О» в конце своей фамилии Фёдор так же приставил сам уже в Университете, причём требовал, чтобы его фамилия после этого звучала с ударением именно на «О».
Интересно само происхождение фамилии «Плевак (-о) ». Скорее всего она образована от аналогичного прозвища, которое является родственным слову «плевать» в значении «смотреть свысока». Соответственно, можно предположить, что основатель рода был горделивым, важным человеком.
Возможно и то, что в основе фамилии Плевако лежит прозвище «Плевака», связанное по значению с нарицательным «плевала», то есть «человек, имеющий привычку часто плевать». В этом случае, прозвище «Плевака» указывает на особенности поведения предка. Изменение конечного «-а» на «-о» может объясняться влиянием на облик фамилии Плевако окающих говоров.
Семья будущего великого адвоката была уникальной ещё и в том, что жена Василия Ивановича была калмычкой или киргизской (не определено точно), хотя и крещёной. Их брак не был одобрен церковью, поэтому Фёдор и его брат Дормидонт, считались незаконнорожденными.

Когда Фёдору было шесть лет, он уже свободно читал известные нам всем произведения таких великих русских поэтов и писателей как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов и И. А. Крылов. Отец ежегодно уезжал в отпуск в Москву, Петербург, Казань и привозил сыновьям, Фёдору и его брату Дормидонту (который, кстати, впоследствии стал врачом), новые книги. Дети получили вначале домашнее образование, с семи лет Федор стал посещать приходское училище, а с 8 до 9 лет учился в уездном училище. За успехи в учебе был назначен классным аудитором.
Выйдя в июне 1851 г. в отставку, В. И. Плевако задумал переехать в Москву для продолжения учебы своих сыновей. 19 июня, распрощавшись с Троицком, вся семья двинулась в путь и через месяц прибыла в белокаменную. На Остоженке сняли квартиру из нескольких комнат, приобрели мебель.
Мальчиков определили в первый класс Московского коммерческого училища, располагавшегося там же, на Остоженке. Братья учились отлично, и имена их были помещены на "золотую доску почета", однако через 1,5 года, когда выяснилось, что они незаконнорожденные, их с позором изгнали из учебного заведения.
Для продолжения образования они, после долгих хлопот, были устроены в Первую (Поливановскую) гимназию, располагавшуюся на Пречистенке, сразу в третий класс. Закончил Федор гимназию, по одним данным в 1859 г. и даже с золотой медалью, по другим - в 1858 г. В годы учебы у него окончательно сформировался интерес к русской литературе, собственный стиль речи.
Возможно, столкнувшись в детстве с вопиющей несправедливостью, Плевако и выбрал свой будущий профессиональный путь – стать юристом. Именно поэтому, окончив гимназию, Фёдор поступает на юридический факультет МГУ. Первые три курса университета Ф. Плевако числился вольнослушателем и лишь на старших курсах стал учиться очно. Многие исследователи связывают это с необходимостью материально поддерживать обедневшую семью, зарабатывая репетиторством и переводами. Именно тогда Федор перевел книгу немецкого юриста Г. Ф. Пухты "Курс римского гражданского права". Позже, уже став известным юристом, он издал перевод за свой счет, сопроводив его многочисленными комментариями.
Живя в Москве у Фёдора появился огромный круг общения. В судах он показывал, что ему достоверно известны и жизнь обычной кухарки, и жизнь богатого купца.
В 1864 г. Ф. Н. Плевако окончил университет и, получив степень кандидата права, занялся поисками работы. В это же время шли Судебные реформы Александра 2. Судебная реформа, пожалуй, самая прогрессивная и последовательная из начинаний Александра II, провозглашала принципы всесословности, гласности и состязательности сторон. Формирование этих принципов в судебном процессе потребовало создания нового специального института - адвокатуры (присяжных поверенных). Плевако одним из первых записался помощником к присяжному поверенному М. И. Доброхотову. Показав себя в уголовных процессах как одаренный адвокат, Фёдор Никифорович 19 сентября 1870 г. был принят в присяжные поверенные округа Московской судебной палаты. С этого времени началось его блистательное восхождение к вершинам адвокатской славы. Первым клиентом Федора стал ростовщик, которому он отдал вещи в залог. Дело это Плевако проиграл. И это стало последним делом, которое проиграл Фёдор Никифорович.
Интересный факт: любое своё выступление на суде Фёдор Никифорович начинал словами «Господа, а ведь могло быть и хуже!». Многие старались специально подловить его, поручая сложнейшие дела, чтобы он не смог произнести эту фразу. Однажды, в суде слушалось дело человека, который изнасиловал собственную дочь. Судья, приготовившись дать слово Плевако, спросил: « Ну хоть сейчас-то Вы не сможете сказать свои знаменитые слова?».
На что Плевако ответил: «Господа, а ведь могло быть и хуже! Ему могла попасться ваша дочь!»
На данный момент в Москве ведут деятельность большое количество адвокатов. Большинство из них берут большие деньги за свои услуги, даже зная о том, что люди, которые обращаются к ним, могут их не иметь. Но если мы вспомним Фёдора Никифоровича, то увидим, что этот человек готов был браться за любое дело и часто абсолютно бесплатно. Это очень отличает его от многих нынешних адвокатов. Если говорить про защиту людей в суде, то смело можно сказать, что Фёдор Никифорович часто не придерживался сводов законов. Безусловно они присутствовали в его речи, но в большей степени он использовал собственный подход к делу, использовав слова из Евангелия и знания истории «государства Российского», он превращал свою речь в очень лёгкое и убедительное изречение, по которым уже суд выносил вердикт.
Ф. Н. Плевако отличало редкое сочетание дара импровизации и чувства юмора, которые проявлялись во множестве его острот и каламбуров. Он часто излагал свои эпиграммы и пародии на бумаге. Известно, что он печатался в московских журналах под псевдонимом Богдан Побережный. В 1885 г. попытался издавать в Москве собственную газету "Жизнь", но быстро прогорел.
В круг друзей и знакомых адвоката входили литераторы, артисты и художники, в т. ч.: М. А. Врубель, К. А. Коровин, К. С. Станиславский, В. И. Суриков, Ф. И. Шаляпин, М. Н. Ермолова, Л. В. Собинов. Время от времени Плевако устраивал дома грандиозные обеды или концерты с приглашением коллег, деятелей науки и искусства.
Удивительно, но столь известный адвокат всячески сторонился политической деятельности. Лишь в 1905 г., в пору всеобщей эйфории, охватившей общество после выхода Манифеста 17 октября, Плевако решил вступить в партию конституционных демократов. Однако кадеты отказали ему, посчитав, что Плевако и партийная дисциплина - понятия несовместимые. Тогда он записался в партию "октябристов" и был избран от нее депутатом III Государственной Думы. 20 ноября 1907 г. Плевако выступил с речью на первой сессии Думы.
Уже во время избирательной кампании Федор Никифорович сильно недомогал. В Москву из Петербурга он вернулся настолько больным, что весной 1908 г. врачи не отпустили его на лечение в Карлсбад (курорт в Чехии).
Скончался Ф. Н. Плевако утром 23 декабря 1908 г., на 65-м году жизни. В некрологе, вышедшем в журнале "Нива", сказано: "Плевако по справедливости считался блестящим адвокатом. Его звали "Московский златоуст", и этот эпитет как нельзя лучше определял Федора Никифоровича как судебного оратора и как человека... Плевако был человек огромного ума, сердца и таланта, стихийно могучий, не всегда ровный. О Плевако говорила вся Россия". Погребен Ф. Н. Плевако на кладбище Скорбященского монастыря (ныне Церковь Спаса Всемилостивого). В 1930-х гг. прах Ф. Н. Плевако был перезахоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.
В день его похорон тысячи людей пришли проводить в последний путь великого народного защитника. В нескончаемой траурной процессии шли представители всех сословий рангов.

Несмотря на огромную значимость этого человека для Москвы, память о нём сохранилась только на кладбище. 17 октября 2003 г. на Ваганьковском кладбище на могиле великого русского адвоката Федора Никифоровича Плевако был установлен памятник на аллее между 5 и 6 участками.

Слева – надписи:
Фёдор Никифорович Плевако и М.А. Плевако – его жена,

Справа – надписи:
1. Н.В.Мартынова – дочь М.А.Плевако от первого брака
(с В.Демидовым),
2. В.Е. Мартынов – муж Н.В.
3. Варвара Ф. Плевако – дочь Ф.Н. и М.А.Плевако.
Поставить памятник стало возможно благодаря совместным усилиям адвокатов, скульпторов и журналистов. Трудно было поверить, что до этого дня, под земляным холмиком, увенчанном покосившимся дубовым крестом с истертой надписью, покоится прах великого адвоката и я уверен, что все москвичи рады, что эта ошибка была наконец-то исправлена. Но его дом на Большом Афанасьевском переулке был снесен в 1993г.
Небольшой, но стильный одноэтажный деревянный дом с мезонином в одном из арбатских переулков. В «послепожарном» доме, выстроенном по «образцовому» про¬екту в 1817 году прапорщицей Е.Ф. Акинфиевой, жили ко¬гда-то участники Отечественной войны 1812 года братья Федор и Николай Акинфиевы. С 1841 года дом принадле¬жал известному в свое время историку Москвы П.В. Хав¬скому, а впоследствии, в 1870-е годы, - знаменитому ад¬вокату Ф.Н. Плевако. На рубеже XIX-XX веков дом получил модную обработку, в которой чувствовалось влияние на-рождавшегося стиля модерн. Украшением переулка слу¬жили скульптуры атлантов и кариатид на главном фасаде.
В начале 1990-х годов пустовавший дом постепенно при¬ходил в аварийное состояние: декор обваливался, мезо¬нин стал крениться в глубь здания. Несмотря на призывы историков и краеведов спасти ценный памятник истории и культуры Москвы, проект реставрации здания так и не был реализован - дом Плевако снесли. В 2003 году исключен из списка выявленных объектов культурно¬го наследия «в связи с полной физической утратой».

К сожалению, сейчас по адресу Большой Афанасьевский переулок, 35/37 находится самый обыкновенный многоквартирный дом.

В заключение, хотелось бы описать несколько его судебных дел, в которых наиболее ярко мы можем увидеть ум и талант этого человека.

1. Однажды попало к Плевако дело по поводу убийства одним мужиком своей жены. На суд адвокат пришел как обычно, спокойный и уверенный в успехе, причем безо всяких бумаг и шпаргалок. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнес:

В зале начал стихать шум. Плевако опять:
– Господа присяжные заседатели!
В зале наступила мертвая тишина. Адвокат снова:
– Господа присяжные заседатели!
В зале прошел небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять:
– Господа присяжные заседатели!
Тут в зале прокатился недовольный гул заждавшегося долгожданного зрелища народа. А Плевако снова:
– Господа присяжные заседатели!
Началось что-то невообразимое. Зал ревел вместе с судьей, прокурором и заседателями. И вот, наконец, Плевако поднял руку, призывая народ успокоиться.
– Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попреки и раздраженное зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?!
Зал оцепенел, потом разразился восхищенными аплодисментами. Мужика оправдали.
2. Однажды Плевако защищал пожилого священника, обвиненного в прелюбодеянии и воровстве. По всему выходило, что подсудимому нечего рассчитывать на благосклонность присяжных. Прокурор убедительно описал всю глубину падения священнослужителя, погрязшего в грехах. Наконец, со своего места поднялся Плевако.
Речь его была краткой: «Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грех?»
Нет надобности уточнять, что попа оправдали.
3. А вот какой случай описывает сам Фёдор Никифорович.
Раз обратился к нему за помощью один богатый московский купец. Плевако говорит: "Я об этом купце слышал. Решил, что заломлю такой гонорар, что купец в ужас придет. А он не только не удивился, но и говорит:
- Ты только дело мне выиграй. Заплачу, сколько ты сказал, да еще удовольствие тебе доставлю.
- Какое же удовольствие?
- Выиграй дело, - увидишь.
Дело я выиграл. Купец гонорар уплатил. Я напомнил ему про обещанное удовольствие. Купец и говорит:
- В воскресенье, часиков в десять утра, заеду за тобой, поедем.
- Куда в такую рань?
- Посмотришь, увидишь.
- Настало воскресенье. Купец за мной заехал. Едем в Замоскворечье. Я думаю, куда он меня везет. Ни ресторанов здесь нет, ни цыган. Да и время для этих дел неподходящее. Поехали какими-то переулками. Кругом жилых домов нет, одни амбары и склады. Подъехали к какому-то складу. У ворот стоит мужичонка. Не то сторож, не то артельщик. Слезли.
Купчина спрашивает у мужика:
- Готово?
- Так точно, ваше степенство.
- Веди…
Идем по двору. Мужичонка открыл какую-то дверь. Вошли, смотрю и ничего не понимаю. Огромное помещение, по стенам полки, на полках посуда.
Купец выпроводил мужичка, раздел шубу и мне предложил снять. Раздеваюсь. Купец подошел в угол, взял две здоровенные дубины, одну из них дал мне и говорит:
- Начинай.
- Да что начинать?
- Как что? Посуду бить!
- Зачем бить ее? Купец улыбнулся.
- Начинай, поймешь зачем… Купец подошел к полкам и одним ударом поломал кучу посуды. Ударил и я. Тоже поломал. Стали мы бить посуду и, представьте себе, вошел я в такой раж и стал с такой яростью разбивать дубиной посуду, что даже вспомнить стыдно. Представьте себе, что я действительно испытал какое-то дикое, но острое удовольствие и не мог угомониться, пока мы с купчиной не разбили все до последней чашки. Когда все было кончено, купец спросил меня:
- Ну что, получил удовольствие? Пришлось сознаться, что получил".
На этом я и закончу своё повествование. Я надеюсь, что вам было интересно узнать об этом великом адвокате Фёдоре Никифоровиче Плевако. Спасибо вам за внимание!

Имя адвоката стало нарицательным далеко за пределами Российской империи. Федор Плевако прославился не только профессионализмом и глубоким знанием законов, но и виртуозным владением слова, ораторским талантом. На судебные заседания с его участием народ приходил как на зрелищное мероприятие, увлекательное и возбуждавшее эмоции.

«Митрополит адвокатуры», «Пушкин в юриспруденции», «гений слова» - как только не называли Плевако коллеги и простонародье, которое Федор Николаевич часто защищал бесплатно. Образностью и богатством речи, искусным построением предложений, композицией текста и придаваемой ему эмоциональной окраской восхищался другой гений слова - .

«Дикция лезет в самую душу, из глаз глядит огонь... Сколько бы Плевако ни говорил, его всегда без скуки слушать можно...», - говорил писатель.

Детство и юность

Родился талантливый правовед весной 1842 года на Южном Урале, в Троицке, который в то время относился к Оренбургской губернии.

О семье и родителях знаменитого адвоката биографы продолжают спорить. Если в отношении отца пришли к общему знаменателю, назвав его ссыльным польским дворянином в чине надворного советника, то национальность матери и сегодня доподлинно неизвестна. Одни источники называют ее калмычкой, другие – киргизкой, третьи – крепостной казашкой, происходившей, тем не менее, из богатого и знатного рода.

Отца будущего светила российской адвокатуры звали Василий Плевак (позже юрист добавил для благозвучия в конце букву «о», сделав на ней ударение).

Родители жили в гражданском браке, не освященном церковью и официальными печатями. В семье появились четверо отпрысков, выжили из которых двое сыновей - Федор и Дормидонт. Дети были незаконнорожденными, что позже сказалось на биографии. Отчество они получили от крестного отца.

В начале 1850-х семья переехала в Москву. Мальчиков отдали в престижное училище на Остоженке, готовившее учеников к студенчеству в коммерческих и технических вузах России. В первый же год учебы имена братьев Плевак украсили доску почета, но спустя полгода Федора и Дормидонта, узнав об их «незаконнорожденном» статусе, отчислили.

Главе семейства пришлось немало хлопотать, чтобы устроить детей в 1-ю столичную гимназию, что располагалась на Пречистенке. Мальчиков по итогам экзаменов сразу определили в 3-й класс.

Окончив гимназию, Федор Плевак стал студентом Московского университета, выбрав юриспруденцию. В дипломе выпускника уже стояла новая фамилия, по которой адвокат известен и сегодня.

Юриспруденция

После окончания университета профессиональная карьера Плевако развивалась стремительно. В 1964-м молодой юрист с дипломом кандидата права полгода стажировался в столичном окружном суде, ожидая подходящей вакансии.

Таковая подвернулась весной 1866 года. В это время в России появилась адвокатура присяжных, и Федор Плевако стал одним из первых в столице, кого взяли помощником к поверенному присяжному. В этом звании он быстро прославился, выступая на криминальных процессах.

Примечательно, что первое дело будущий «митрополит адвокатуры» проиграл, и его подзащитного сослали в Сибирь. Но речь молодого адвоката произвела сильнейшее впечатление на судей. Федор Плевако продемонстрировал виртуозное умение работать с показаниями свидетелей.

Осенью 1870-го Плевако уже сам был поверенным присяжным судебной палаты столичного окружного суда. С этого момента в биографии юриста одна за другой начали появляться «золотые» страницы. Судебные речи «гения слова» разбирали на цитаты. Но спустя 2 года блестящая карьера Плевако едва не прервалась: правозащитник попал под подозрение начальника губернской жандармерии как активный член тайного юридического общества. Ему вменили в вину пропаганду революционных идей среди студентов.

Корифей российской адвокатуры сумел выйти победителем: дело закрыли за отсутствием доказательств. Но Федор Плевако с тех пор не рисковал и сторонился «политических» процессов. Лишь после 1905 года правозащитник начал брать дела с политической окраской.

Успешный юрист улучшил материальное положение и купил дом в Большом Афанасьевском переулке. Его слава гремела в Москве и по всей стране, причем среди поклонников таланта адвоката были все сословия граждан: Плевако с равным рвением защищал и богатых клиентов, и бедных. С последних денег не брал и даже оплачивал судебные расходы.

Об ораторском искусстве мэтра права ходили легенды, а интересные факты биографии и наиболее занимательные места судебных речей передавали из уст в уста. Позже Федор Плевако издал книгу, в которой опубликовал свои наиболее громкие выступления на процессах.

Очевидцы описывали спичи адвоката как вдохновенные и не лишенные импровизации. Он часто ссылался на Библию, приводил примеры из римского права, которое знал досконально и написал по нему научную работу.

Однажды Федору Плевако пришлось выступить против вороватой игуменьи, которую обвиняли в подлоге и краже денег. Адвокат не побоялся гнева церковников и обличил служительницу храма, указав на лицемерие и взяточничество, спрятанные под рясой монахини.

В конце 1874 года в окружном суде столицы состоялся громкий судебный процесс, на котором Федор Никифорович защитил девушку, прибывшую в Москву и поселившуюся в гостинице. Ночью в номер к несчастной ворвалась толпа выпивших мужчин, спасаясь от которых, она выпрыгнула из окна третьего этажа. К счастью, подзащитная Плевако только сломала руку, упав в сугроб.

Защитники преступной компании настаивали на невиновности подопечных, утверждая, что мужчины не причинили вреда девушке, а из окна та выпрыгнула сама.

Тогда Федор Плевако прибегнул к поучительной аналогии, рассказав о поведении горностая, спасающегося от погони. Если на пути к спасению случалась грязная лужа, зверек предпочитал погибнуть, но не испачкать белоснежный мех.

«И мне понятно, почему потерпевшая выскочила в окно», - подытожил Плевако.

Судьи наказали мужчин, вынеся им обвинительный вердикт.

На счету Федора Плевако свыше двух сотен выигранных процессов, среди которых и дело промышленника , которое слушалось летом 1900 года. Его заключили под стражу за невозвращение долгов банкам, у которых он брал деньги на строительство железнодорожной ветки. Дорога должна была соединить Вологду и Архангельск, а подряд на строительство поступил от правительства России.

Мамонтов потратил все свои сбережения, но их не хватило. Расчет на помощь правительства и «финансового» министра не оправдался.

Адвокат сумел доказать, что промышленник не присвоил ни копейки денег и не преследовал корыстных целей. Речь Плевако на суде, как и ожидалось, стала примером ораторского мастерства. Савву Мамонтова освободили из-под стражи прямо в зале суда.

Личная жизнь

Даже в личной жизни адвоката нашлось место судебной тяжбе длиною в 20 лет.

После расторжения неудавшегося первого брака с учительницей Екатериной Филипповой, родившей ему сына Сергея, Федор Плевако влюбился в подзащитную Марию Демидову, которая инициировала развод с мужем-миллионером. «Льняной король» Демидов не желал отпускать жену и разрушить семью, в которой воспитывались 5 отпрысков.

Вспыхнувший роман заставил Федора и Марию наплевать на условности и поселиться под одной крышей. Вскоре у пары родилась дочь Варвара. За ней появился мальчик - сын Сергей. По закону дети Плевако считались детьми Демидова.

Процесс по расторжению брака длился 20 лет и закончился со смертью упертого купца. Федору Плевако пришлось оформить детей как подброшенных, а затем их усыновить.

Оба Сергея стали адвокатами, как и отец, но его славы повторить не сумели.

Смерть

Мужчина скончался, прожив 66 лет, в декабре 1908 года. Причиной смерти стал сердечный приступ.

В последний путь Федора Никифоровича проводила огромная процессия, в которой смешались люди разных сословий и достатка.

Похоронили знаменитого адвоката на кладбище, примыкавшем к бывшему женскому монастырю, носившему название Скорбященский.

В конце 1920-х кладбище уничтожили, обустроив на месте погребений игровую площадку для детей. Останки Плевако перенесли на Ваганьковское, водрузив на могиле адвоката деревянный крест. Только в 2003 году российское адвокатское братство собрало деньги на надгробие и барельеф с обликом Федора Плевако.

На 2019 год анонсирован выход детективно-исторического сериала «Победители», в котором роль «Пушкина в юриспруденции» досталась .

Фёдор Ники́форович Плева́ко (25.041842 - 5.01.1909) - знаменитый адвокат и выдающийся оратор, о котором ходят легенды. Он был незаконнорожденным сыном надворного советника Василия Ивановича Плевак и крепостной Екатерины Степановой. Отчество Никифорович было взято от имени крестного отца его старшего брата. По окончании университета, к отцовской фамилии Плевак Фёдор добавил букву «о», причем называл себя с ударением на этой букве: Плевако́.
У Ф.Н.Плевако было два сына (от разных жён), которых звали одинаково - Сергеями Фёдоровичами. Позже оба Сергея Фёдоровича Плевако стали адвокатами и практиковали в Москве, из-за чего нередко возникала путаница.
Плевако владел многоквартирным доходным домом на Новинском бульваре, и этот дом получил название как дом Плевако — так и называется до сих пор.

НАИБОЛЕЕ ЯРКИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ ПЛЕВАКО:

Туфли я сняла!
Плевако защищал мужика, которого проститутка обвинила в изнасиловании и пытается по суду получить с него значительную сумму за нанесенную травму. Обстоятельства дела: истица утверждает, что ответчик завлек ее в гостиничный номер и там изнасиловал. Мужик же заявляет, что все было по доброму согласию. Последнее слово за Плевако.
"Господа присяжные," - заявляет он. "Если вы присудите моего подзащитного к штрафу, то прошу из этой суммы вычесть стоимость стирки простынь, которые истица запачкала своими туфлями".
Проститутка вскакивает и кричит: "Неправда! Туфли я сняла!!!"
В зале хохот. Подзащитный оправдан.

15 лет несправедливой попреки.
Однажды Плевако вёл дело по поводу убийства одним мужиком своей бабы. На суд Плевако пришел как обычно, спокойный и уверенный в успехе, причeм безо всяких бумаг и шпаргалок. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнес:

В зале начал стихать шум. Плевако опять:
- Господа присяжные заседатели!
В зале наступила мертвая тишина. Адвокат снова:
- Господа присяжные заседатели!
В зале прошел небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять:
- Господа присяжные заседатели!
Тут в зале прокатился недовольный гул заждавшегося долгожданного зрелища народа. А Плевако снова:
- Господа присяжные заседатели!
Тут уже зал взорвался возмущеннием, воспринимая все как издевательство над почтенной публикой. А с трибуны снова:
- Господа присяжные заседатели!
Началось что-то невообразимое. Зал ревел вместе с судьей, прокурором и заседателями. И вот наконец Плевако поднял руку, призывая народ успокоиться.
- Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента.
А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попреки и раздраженное зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?!
Зал оцепенел, потом разразился восхищенными аплодисментами. Мужика оправдали.

Отпускание грехов.
Однажды он защищал пожилого священника. По всему выходило, что подсудимому нечего рассчитывать на благосклонность присяжных. Прокурор убедительно описал всю глубину падения священнослужителя, погрязшего в грехах. Наконец, со своего места поднялся Плевако. Речь его была краткой: «Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему один его грех?» Нет надобности уточнять, что попа оправдали.

30 копеек.
Суд рассматривает дело старушки, потомственной почетной гражданки, которая украла жестяной чайник стоимостью 30 копеек. Прокурор, зная о том, что защищать ее будет Плевако, решил выбить почву у него из-под ног, и сам живописал присяжным тяжелую жизнь подзащитной, заставившую ее пойти на такой шаг. Прокурор даже подчеркнул, что преступница вызывает жалость, а не негодование. Но, господа, частная собственность священна, на этом принципе зиждится мироустройство, так что если вы оправдаете эту бабку, то вам и революционеров тогда по логике надо оправдать. Присяжные согласно кивали головами, и тут свою речь начал Плевако. Он сказал: «Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно…»

Знамение.
Однажды Плевако, выступая в провинциальном окружном суде, договорился со звонарем местной церкви, что тот начнет благовест к обедне с особой точностью. Речь знаменитого адвоката продолжалось несколько часов, и в конце он воскликнул: Если мой подзащитный невиновен, Господь даст о том знамение! И тут зазвонили колокола. Присяжные заседатели перекрестились. Совещание длилось несколько минут, и старшина объявил оправдательный вердикт.

Статья о Плевако, принадлежащая перу, как следует из подписи, кандидата исторических наук. Там излагается следующий драматический эпизод 130-летней (1890-й год) давности:

«Не удивительно, что страстные, картинно-образные выступления Плевако не только триумфально спасали, но и убивали. Показательным в этом отношении стало дело управляющего московской гостиницей «Черногория» некоего Фролова, привлеченного к уголовной ответственности за самоуправство.

Девушка приехала в Москву из провинции и остановилась в этой гостинице, заняв отдельную комнату на третьем этаже. Было уже за полночь, когда подвыпивший Фролов решил нанести ей «визит». На требование впустить его проснувшаяся от стука девушка ответила отказом, после чего по приказу Фролова полотеры начали ломать дверь. В тот момент, когда дверь затрещала, девушка в одной сорочке при 25-градусном морозе выпрыгнула из окна. На ее счастье, во дворе было много снега, и она до смерти не расшиблась, хотя и сломала руку.

При рассмотрении дела в суде обвинительная сторона «наивно» отказывалась понять, чего так испугалась девушка и почему выбросилась из окна с риском для жизни. Недоумение прокурора разрешил Плевако, защищавший интересы пострадавшей. Его речь была краткой и свелась к проведению такой параллели: «В далекой Сибири, — сказал Плевако, — в дремучей тайге водится зверек, которого судьба наградила белой как снег шубкой. Это горностай. Когда он спасается от врага, готового его растерзать, а на пути встречается грязная лужа, которую нет времени миновать, он предпочитает отдаться врагу, чем замарать свою белоснежную шубку. И мне понятно, почему потерпевшая выскочила в окно». Не добавив больше ни слова, Плевако сел. Впрочем, большего от него и не требовалось. Судьи приговорили Фролова к расстрелу».

Горностай, зимний окрас. (wikipedia.org)

Не надо быть зоологом-горностаеведом (ладно-ладно, специалистом по куньим), чтобы понимать, что-либо — непролазная грязь, либо белый горностай; разумеется, разъезженная лужа может встретиться и снежной зимой, но почему бы горностаю ее не обежать? Не надо быть узким специалистом по российской истории XIX в., чтобы понимать, что казнили в нем крайне редко, все больше за покушение на царя либо за воинские преступления в военное время, причем расстрел полагался только по второй категории деяний. Откуда же тогда что взялось?

С расстрелом выходит проще (и, надо признать, забавнее): его просто не было. Поиск довольно быстро выводит нас на бесконечную череду однообразных повторов фрагмента (в том числе и в учебных пособиях уважаемых вузов) к вполне очевидному первоисточнику: хорошо известной специалистам по адвокатуре и поклонникам Плевако книге В. И. Смолярчука «Адвокат Федор Плевако» (Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 1989). Там на страницах 86−87 вся эта история излагается, слово в слово как в цитированном выше отрывке (которой ссылки, само собой, не содержит), целыми абзацами — вплоть до знаков препинания, но с одним существенным отличием в финале: «И, не прибавив больше ни слова, адвокат сел. Да от него больше ничего и не требовалось. Если был наивен обвинитель, то этого нельзя было сказать о судьях. Признав Фролова виновным, они приговорили его к высшей мере наказания».

С судьбой Фролова проясняется, хотя и не вполне. Конечно же, его не расстреляли, его «приговорили к высшей мере наказания». Ясно, что в представлении советского человека это подразумевает расстрел, и кто-то из наших современников прочитал и осмыслил формулировку Василия Смолярчука однозначно, но сам-то Василий Иванович откуда ее взял?

А взял он ее из интереснейшей, но никому практически в 1989 году не памятной книге Е. И. Козлининой «За полвека (1862−1912). Воспоминания, очерки и характеристики», вышедшей в далеком и благополучном 1913-м в Москве, в типографии Бердоносова, Пригорина и Ко., что на Большой Дмитровке в доме № 3. «Екатерина Ивановна Козлинина — говорится о ней в аннотации на одном из почтенных букинистических сайтов — многие десятилетия проработала в московской судебной системе, начав свой трудовой путь с должности переписчицы, и была свидетелем еще дореформенных порядков ведения следствия и суда. На ее глазах прошли и сама реформа 1864−1866 гг., ознаменованная открытием Окружных судов и Судебной палаты, и работа выдающихся судебных деятелей новой формации, таких, как Д. А. Ровинский и А. Ф. Кони, и наиболее громкие уголовные и политические процессы». Вот она-то и употребила на странице 199 это выражение, простодушно полагая, что всем читателям будет ясно: речь идет о максимально возможном при данном обвинении наказании — лишении прав состояния и длительной ссылке в «места отдаленные». Так что спрос не с нее, а с доктора юридических наук, некритически у нее списавшего (тоже практически слово в слово, и тоже без ссылки) через три четверти столетия — уж он-то должен бы, казалось бы, понимать!..

Обложка первого издания. (dlib.rsl.ru)

Интереснее с горностаем. Екатерина Ивановна в «художественных красивостях» замечена была, но выдумать за Плевако зверушку от кончика носа до кончика хвоста, конечно, никогда не осмелилась бы (тем более, меньше четверти века прошло и очевидцы были живы). Значит, был «зверок» — именно так передает речь Плевако тогдашняя орфография. Откуда же он взялся?

Детство Федора Никифоровича прошло на Южном Урале, горностаи там водятся, неужели из младых лет пришло, рассказы охотников или матушки-казашки навеяли? Нет, ларчик открывается проще. Великий русский адвокат самозабвенно любил читать и хранил в своей необъятной памяти множество всякого. В том числе, судя по всему, и такого:

«Существует легенда, что один из герцогов Бретани Ален Кривая Борода (Alain Barbetorte), преследуемый норманнами, был остановлен разлившейся рекой, илистой и грязной. В это время герцог заметил горностая, убегающего от скачущих лошадей и тоже остановленного рекой. У самой воды горностай резко развернулся, предпочитая смерть грязи. Оценив мужество зверька, Ален II крикнул своим соратникам: «Лучше смерть, чем позор!», и воодушевлённые бретонцы повернулись лицом к противнику».

Ален Кривая Борода, статуя 1861 года. (bcd.bzh)

А уж побелил легендарного горностая Федор Никифорович, надо полагать, самостоятельно.

В любом случае, горностай — был. Расстрела — не было.

Старушка с чайником

Одна из самых известных баек про Плевако — о том, как он спас от сурового наказания старушку, укравшую чайник. В десятках вариантов разошлась она по просторам интернета, варьируются только степень привилегированности старушки (то ли столбовая дворянка, то ли почетная гражданка) и стоимость чайника — от 30 до 50 коп. Впрочем, первоисточник находится без труда, это очерк Викентия Викентьевича Вересаева, врача и писателя, из серии «Невыдуманные рассказы о прошлом» (Собрание сочинений в 5-и томах. Т.4. М., 1961. С.355−356):

Викентий Вересаев, фото 1913 г. (wikipedia.org)

«Прокуроры знали силу Плеваки. Старушка украла жестяной чайник стоимостью дешевле пятидесяти копеек. Она была потомственная почетная гражданка и, как лицо привилегированного сословия, подлежала суду присяжных. По наряду ли или так, по прихоти, защитником старушки выступил Плевако. Прокурор решил заранее парализовать влияние защитительной речи Плеваки и сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: бедная старушка, горькая нужда, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но — собственность священна, все наше гражданское благоустройство держится на собственности, если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.

Поднялся Плевако:

Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь… Старушка украла старый чайник ценою в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.

Оправдали.

Все в очерке хорошо, да вот только решительно не вяжется он с законодательством, как и расстрел из предыдущего сюжета. Не было ни потомственным почетным гражданам, ни дворянам более никаких привилегий в суде, это — одно из главных достоинств Судебной реформы 1864 года. И «светил» старушке любого происхождения за мельчайшую кражонку мировой суд, а стало быть — ни прокурора, ни адвоката, ни, особенно, присяжных. Что же, выдумка?

Нет, не выдумка. Только был там не жестяной чайник, а серебряный кофейник, и не 30 копеек, а 300 рублей, как и описано это у современника Вересаева знаменитого некогда журналиста Власа Дорошевича:

Влас Дорошевич, фото н. ХХ в. (wikipedia.org)

«В здании мирового съезда как раз заседало в это время «бродячее правосудие» [Так иронически называли регулярные выездные сессии окружного суда, несколько раз в год посещавшие все города судебного округа].

Выездная сессия, с кандидатами на судебные должности вместо защитников и с пятнадцатью свободными минутами на каждое дело. Проходя по коридору, Плевако увидел какую-то старушку, бедно, чисто одетую. Которая горько плакала. Материнская любовь и материнское горе всегда особенно трогали Плевако.

У вас сын судится?

Нет, я сама.

Вы? Что же такое могли вы сделать, противное законам?

История оказалась вздорной. Для всех, кроме старушки.

Все померли… Средств никаких… Украла… Кража пустячная.

Но — дворянка. Окружной суд. Плевако обратился к ее «кандидату»:

Не передадите ли мне защиты?

Федор Никифорович!..

Известие, что «в суде выступает сам Плевако», через две минуты вызвало волнение в городе. Судьи сделали перерыв, чтобы дать городским дамам время одеться и прибежать в суд. Зал переполнился. Товарищ прокурора, «набивающий руку» на выездных сессиях, заострил язык. С таким противником! Перед такой аудиторией! Судебное следствие длилось минуту.

Признаете ли себя виновной… кофейника… меньше 300 рублей…

Признаю, ваше превосходительство!

В виду сознания… отказываюсь от допроса свидетелей…

В свою очередь не вижу надобности!

Товарищ прокурора поднялся.

- …не простая кража… Когда крадет темный, неграмотный человек-Дворянка!.. по рождению принадлежащая… заветы воспитания… образования… Какой пример для простых, для темных людей?

Поднялся Плевако:

Господа присяжные заседатели! Каюсь. Я несколько легкомысленно посмотрел на дело и взял на себя защиту моей клиентки. Думал, присяжные пожалеют. Дело пустячное! Но, выслушав речь господина товарища прокурора, я увидал, что ошибся. Он так убедил меня в тяжести преступления моей клиентки, что я не нахожу ни одного слова в ее оправдание. И позволю себе только несколько развить мысль почтенного представителя обвинения. В восемьсот шестьдесят втором году, господа присяжные заседатели, Русь страдала от страшных внутренних беспорядков. Но предки наши послали за варягами. Пришли варяги, помогли, плохо ли, хорошо ли, но ввели порядок. И Русь спасена. Воскресла Русь. Потом на Русь пришли татары, разграбили, сожгли ее, полонили всю. Погибала Русь. Но не погибла! Съедаемая удельными раздорами, забыла их, сплотилась воедино, встряхнулась могучая Русь и сбросила с себя ненавистное «поганое» иго. Поднялась и воскресла святая Русь. Спаслася! В одна тысяча шестьсот двенадцатом году, под надменным игом поляков, кровью сочилась и умирала израненная Русь. Все пророчило ее гибель. Москва была взята, и уж в Варшаве, как коршун ждет добычи, ждал Мономахова венца чуждый Руси, иноплеменный царь. Но, пока поляки пировали победу в Москве, — в Нижнем Новгороде кликнул могучий русский клич Козьма Минин, простой званием, великий сердцем человек. И как слетаются орлы, слетелась Русь на его орлиный клекот, и встала как один человек, и разбила позорные цепи, и с позором прогнала надменного врага. Воскресла святая Русь И была спасена. А через двести лет победитель всей Европы, казалось, на голову ей ступил дерзкою ногой. Москва была сожжена! Сама Москва! Из Кремля победитель диктовал условия мира! Но и тут не погибла Русь. Поднялась, и огнем, и морозом своим, оружием и граблями гнала победителя — гнала, пока не утопила его славы в Березине. Воскресла Русь! Но вот в тысяча восемьсот таком-то году престарелая дворянка такая-то, от голода забыв все законы божеские и человеческие, украла серебряный кофейник, подорвала всякое уважение к священному праву собственности, подала пагубный пример всей России. И от этого удара, мне кажется, никогда не оправиться, не подняться, не воскресить бедной Руси.

«Практиковавшийся» товарищ прокурора, говорят, в ту ночь покушался отравиться…

Плевако — страшный противник. Страшный своею находчивостью».

И все встает на место. Понятно, почему прокурор и адвокат, понятно, почему присяжные. То, что старушка дворянка, — важный психологический штрих, а не изъян в законе. И грозит ей при формальном применении статей Уложения о наказании серьезная беда, кража не пустячная, 300 рублей — полугодовое жалование младшего офицера или мелкого чиновника.

А Плевако — да, молодец. Что с горностаем, что с «погибла Русь!»

Выступал защитником на крупных политических процессах:

• Дело люторических крестьян (1880)
• Дело севских крестьян (1905)
• Дело о стачке рабочих фабрики Товарищества С. Морозова (1886) и других.
• Дело Бартенева
• Дело Грузинского
• Дело Лукашевича
• Дело Максименко
• Дело рабочих Коншинской фабрики
• Дело Замятниных
• Дело Засулич (приписывается Плевако, на самом деле защитником был П.А. Александров)

Биография

Фёдор Плевако родился 13 (25) апреля 1842 года в городе Троицк Оренбургской губернии.

По некоторым данным, Ф. Н. Плевако был сыном дворянина (поляка) и крепостной киргизки кайсацкого (казахского) происхождения. Отец - надворный советник Василий Иванович Плевак, мать - крепостная Екатерина Степанова (урожденная «Ульмесек», с казахского «неумирающая»). Родители не состояли в официальном церковном браке, поэтому двое их детей - Фёдор и Дормидонт - считались незаконнорожденными. Всего в семье было четверо детей, но двое умерли младенцами. Отчество Никифорович взято по имени Никифора - крестного отца его старшего брата. Позднее, в университет Фёдор поступал с отцовской фамилией Плевак, а по окончании университета добавил к ней букву «о», причем называл себя с ударением на этой букве: Плевако?.

В Москву семья Плеваков переселилась летом 1851 года. Осенью братьев отдали в Коммерческое училище на Остоженке. Братья учились хорошо, особенно Фёдор прославился математическими способностями. К концу первого года учёбы имена братьев были занесены на «золотую доску» училища. А ещё через полгода Фёдора и Дормидонта исключили как незаконнорожденных. Осенью 1853 года, благодаря долгим отцовским хлопотам, Фёдор и Дормидонт были приняты в 1-ю Московскую гимназию на Пречистенке - сразу в 3 класс. Кстати, в этот же год в гимназию поступил и Пётр Кропоткин и тоже в третий класс. В этой же школе учились многие ставшие впоследствии известными деятели России.

Адвокатская деятельность Плевако прошла в Москве, которая наложила на него свой отпечаток. И звон колоколов в московских храмах, и религиозное настроение московского населения, и богатое событиями прошлое Москвы, и нынешние её обычаи находили отклик в судебных речах Плевако. Они изобилуют текстами Священного Писания и ссылками на учение святых отцов. Природа наделила Плевако чудесным даром слова.

Не было в России оратора более своеобразного. Первые судебные речи Плевако сразу обнаружили огромный ораторский талант. В процессе полковника Кострубо-Корицкого, слушавшемся в рязанском окружном суде (1871), противником Плевако выступил присяжный поверенный князь А. И. Урусов , страстная речь которого взволновала слушателей. Плевако предстояло изгладить неблагоприятное для подсудимого впечатление. Резким нападкам он противопоставил обоснованные возражения, спокойствие тона и строгий анализ улик. Во всём блеске и самобытной силе сказалось ораторское дарование Плевако в деле игуменьи Митрофании, обвинявшейся в московском окружном суде (1874) в подлогах, мошенничестве и присвоении чужого имущества. В этом процессе Плевако выступил гражданским истцом, обличая лицемерие, честолюбие, преступные наклонности под монашеской рясой. Обращает на себя также внимание речь Плевако по слушавшемуся в том же суде, в 1880 году, делу 19-летней девушки, Качки, обвинявшейся в убийстве студента Байрошевского, с которым она находилась в любовной связи.

Нередко Плевако выступал в делах о фабричных беспорядках и в речах своих в защиту рабочих, обвинявшихся в сопротивлении властям, в буйстве и истреблении фабричного имущества, будил чувство сострадания к несчастным людям, «обессиленным физическим трудом, с обмершими от бездействия духовными силами, в противоположность нам, баловням судьбы, воспитываемым с пелёнок в понятии добра и в полном достатке». В своих судебных речах Плевако избегал эксцессов, полемизировал с тактом, требуя и от противников «равноправия в борьбе и битве на равном оружии». Будучи оратором-импровизатором, полагаясь на силу вдохновения, Плевако произносил наряду с великолепными речами и относительно слабые. Иногда в одном и том же процессе одна речь его была сильна, другая - слаба (например, по делу Меранвиля). В молодые годы Плевако занимался и научными работами: в 1874 году он перевёл на русский язык и издал курс римского гражданского права Пухты. Помощником у него был после 1894 года известный певец Л. В. Собинов . По своим политическим воззрениям он принадлежал к «Союзу 17 октября».

Плевако владел многоквартирным доходным домом на Новинском бульваре, и этот дом получил название как дом Плевако - так и называется до сих пор.

Фёдор Никифорович Плевако умер 23 декабря 1908 года (5 января 1909), на 67-ом году жизни, в Москве. Похоронили Плевако при громадном стечении народа всех слоев и состояний на кладбище Скорбященского монастыря.

В 1929 году монастырское кладбище решено было закрыть, а на его месте организовать детскую площадку. Останки Плевако, по решению родственников, были перезахоронены на Ваганьковском кладбище. С той поры на могиле великого русского адвоката стоял обычный дубовый крест - до 2003 года, когда на пожертвования известных российских адвокатов был создан оригинальный барельеф с изображением Ф. Н. Плевако.

У Ф. Н. Плевако было два сына (от разных жён), которых звали одинаково - Сергеями Фёдоровичами. Позже оба Сергея Фёдоровича Плевако стали адвокатами и практиковали в Москве, из-за чего нередко возникала путаница.