Гибридная война: интерпретации и реальность. Гибридная война становится новой формой межгосударственного противоборства Гибридные действия технологии и будущее

О борот «гибридная война России» в последнее время регулярно используется западными СМИ. В некоторых специализированных изданиях дополнительно применяется термин «доктрина Герасимова». Смысл этих понятий и их происхождение объясняет статья бывшего профессора прикладных системных наук и члена Института технологий интеллектуальных систем (Instituts für Technik Intelligenter Systeme, ITIS ) при университете бундесвера в Мюнхене (Германия), доктора Райнера К. ХУБЕРА (Reiner K. HUBER).

«ИнВоен Info» интересно мнение читателя, поэтому заранее благодарим за Ваши комментарии.

В официальных оценках эксперты очень быстро объединились в том, что начало марта [2018 г. ] стало знаменательно хакерскими атаками на сети передачи данных правительства Федеративной Республики и других государств, прежде всего Скандинавии и Восточной Европы, вероятно, контролируемых Кремлем. Если бы это подтвердилось, это было бы еще одним подтверждением того, что путинская Россия уже давно ведет стратегическую информационную войну против Запада. Хочет ли Москва вернуть утерянные после краха Советского Союза сферы влияния через гибридные войны? Или она стремится к «Евразийскому союзу от Владивостока до Лиссабона», как оно представляется ультраконсервативным кремлевским консультантом Александром Дугиным?

В отношении термина «ведение гибридной войны»

Термин «ведение гибридной войны» впервые появляется в 2007 г. в статье Фрэнка ХОФФМАНА (Frank H OFFMAN ). В нем бывший офицер корпуса морской пехоты ВМС США описывает аналитическую концепцию объяснения успехов, которые сравнительно слабые военные противники — негосударственные участники, такие как талибы или «Аль-Каида» — могли бы достичь против численно и технологически значительно превосходящих их ВС США.

Ф. Хоффман приходит к заключению, что ведение гибридной войны является скоординированным использованием военных и невоенных средств, которые на основном поле боя (основном поле сражения) достигают синергии в физическом и психологическом измерениях конфликта (Фрэнк Хофманн: «Конфликт в XXI веке: Рост гибридных войн» – Conflict in the 21 st Century: The Rise of Hybrid Wars , — Арлингтон, В. А.: Институт политических исследований Потомака, 2007 г.). Наряду с «ведением гибридной войны» существуют другой термин, такой как «асимметричная война», рожденный Аль-Каидой в контексте нападений на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 г.

В военно-научных журналах России западная дискуссия относительно идей Ф. Хоффмана о гибридной войне первоначально была отвергнута. Но это изменилось, когда ученые на Западе попытались найти в русской военной литературе намек на концепцию успешной аннексии Крыма. При этом, они наткнулись на статью начальника Генерального штаба России Валерия ГЕРАСИМОВА от 2013 г. Хотя в ней термин «гибридная война» не упомянут, позже В. Герасимов был авансирован «отцом концепции гибридной войны» (Мария Снеговая: «Путинская информационная война в Украине: советское происхождение гибридной войны России» – Putin’s information war in Ukraine: Soviet origins of Russia’s hybrid warfare , — Институт исследования войны, Россия Доклад №1, сентябрь 2015 г.).

Концепция «ведения гибридной войны», как это было применено в Украине, упоминается на Западе, как пример использования средств государственной власти ниже военного порога. Рассматривается как средство, с помощью которого Россия пытается достичь стратегических целей российской ревизионистской внешней политики. К этим средствам относятся кибер-операции, а также информационные и пропагандистские кампании, которые проводятся международным телевизионным новостным каналом «Россия сегодня» (Russia Today ) и его агентами. К ним относятся также финансовая и идеологическая поддержка правых или левых популистских движений и партий, особенно в социальных СМИ соответствующих целевых стран.

Доктрина Герасимова

Упомянутая статья В. Герасимова основывается на речи, которую он произнес в январе 2013 г. перед офицерами Российской Академии Военных Наук. Это было провокационное обращение к военному истеблишменту. В. Герасимов сообщил инновационные военные соображения в качестве необходимого условия для дальнейшей модернизации российских Вооруженных Сил. Он сослался на китайского генерала и военного стратега Сунь-Цзы (ранее 496 г. до н.э.), который провозгласил девиз: «Лучшая стратегия — покорить врага без боя». Теперь это стало необходимой формой ведения войны — привычные правила войны изменились.

Политические цели в настоящее время могут достигаться не только обычной огневой мощью, но и путем

широкого использования дезинформации, политических, экономических, гуманитарных и других невоенных мер, которые применяются во взаимосвязи с протестным потенциалом [враждебно настроенного] населения .

Эти идеи получили реализацию в концепции «нового поколения русской войны», получившей на Западе наименование «доктрина Герасимова» (Gerassimow-Doktrin ). Американский политолог Молли МакКЬЮ (Molly McK EW ) так иронически комментирует тезисы Герасимова: «Лучше расколоть общество врага, чем атаковать его в лоб «. (Politico Magazin , сентябрь / октябрь 2017 г/).

Достаточно поздно на Западе независимым экспертам и наблюдателям НАТО стало ясно, что Россия ведет войну на Украине в соответствии с правилами этой доктрины. Кремль освещал конфликт между пророссийскими силами и ультранационалисты в Украине, начиная с протестов в Киеве против президента Януковича. Таким образом, был получен предлог для присоединения Крыма и начала войны на востоке Украины.

Русские обоснования, в обоих случаях речь идет о демократическом праве на самоопределение местного населения, подхватили пророссийские сепаратисты в регионе. При этом, возникли — и до сих пор проводятся — кибер-операции по отслеживанию обстановки, по целенаправленному влиянию на политическое руководство в Украине и на население. Кибер-операции должны приводить к саботажу и дестабилизировать Украину, а также другие государства, в том числе страны Балтии.

Фазы нового поколения русской войны

Основываясь на дневниках русской кампании в Украине — Янис БЕРЗИНЬШ (Janis B ER ZINS ), директор Центра по вопросам безопасности и стратегических исследований (Center for Security and Strategic Research, СSSR ) при национальной академии обороны Латвии, одним из первых на Западе представил общедоступное описание доктрины Герасимова.

В нем он идентифицировал восемь фаз, в каждой из которых необходимо достигать установленных целей. На каждой фазе базируется следующий этап, поэтому она является обязательной предпосылкой для успеха очередной фазы. В первых пяти некинетических фазах представлены только невоенные средства и методы, в последних трех (кинетических) только этапы и методы с применением оружия. Однако, в пяти некинетических фазах определены военные средства запугивания противника в виде ложных атак с воздуха, временных военных учений и крупных маневров вблизи границ территории противника из Восточной Европы и стран Балтии.

• Фаза 1. Создание благоприятных политических, экономических и военных условий для внутренней дестабилизации через идеологические, дипломатические и экономические операции, а также дезинформационные действия и методы психологической войны.
• Фаза 2. Введение в заблуждение политического и военного руководства противника через распространение ошибочных данных по дипломатическим каналам, СМИ, а в дальнейшем через собственное правительство и свои ВС.
• Фаза 3. Акции, которые приводят к тому, что правительственные чиновники и должностные лица противника покидают свои посты, будучи запуганными, обманутыми или подкупленными.
• Фаза 4. Нарастание недовольства населения путем активизации «пятой колонны», проникновение боевых групп и усиление подрывных действий.
• Фаза 5. Подготовка военных действий, в ходе которой в атакуемой стране создаются разного рода проблемы и забрасываются отдельные боевые группы («зеленые человечки «), которые взаимодействуют с вооруженной оппозицией.
• Фаза 6. Начало военных действий после тщательной разведки и подрывной деятельности. Все (российские) войска, включая специальные силы, должны занять свои позиции.
• Фаза 7. Уничтожение основных сил обороны противника скоординированными действиями всех сил, включая ведение электронной войны.
• Фаза 8. Разгром оставшихся очагов сопротивления и уничтожение сопротивляющихся частей путем проведения специальных операций.

Хотя с российской точки зрения аннексия Крым в марте 2014 г. успешно завершилась в фазе 5, атака поддерживаемых Россией сепаратистов на Донбассе при сопротивлении ВС Украины застряла в фазе 6. Подписанные в феврале 2015 г. канцлером ФРГ Ангелой МЕРКЕЛЬ, президентами Франции Франсуа ОЛЛАНДОМ, Украины Петром ПОРОШЕНКО и России Владимиром ПУТИНЫМ и направленные на деэскалацию и восстановление мира Минские соглашения пока мало изменили конфронтацию между ВСУ и силами сепаратистов.

За прошедшие четыре года конфликт на востоке Украины стоил более 10 тыс. человеческих жизней. Являющееся частью Минских соглашений оговоренное наблюдение за прекращением огня в регионе провалилось, поскольку ни одна из сторон не выполнила требуемых шагов. В настоящее время также не видно прогресса в так называемом Минском процессе. Поскольку указанные в Минских соглашениях договоренности формально Россию ни к чему не обязывают, нельзя исключать, что Путин, при удобной для него международной ситуации, не реактивирует фазу 6 и — если Украина раньше не сдастся — запустит фазы 7 и 8, чтобы аннексировать Донбасс, а затем также присоединить остальную Украину.

Sp-force-hide { display: none;}.sp-form { display: block; background: rgba(235, 233, 217, 1); padding: 5px; width: 630px; max-width: 100%; border-radius: 0px; -moz-border-radius: 0px; -webkit-border-radius: 0px; border-color: #dddddd; border-style: solid; border-width: 1px; font-family: Arial, "Helvetica Neue", sans-serif; background-repeat: no-repeat; background-position: center; background-size: auto;}.sp-form input { display: inline-block; opacity: 1; visibility: visible;}.sp-form .sp-form-fields-wrapper { margin: 0 auto; width: 620px;}.sp-form .sp-form-control { background: #ffffff; border-color: #cccccc; border-style: solid; border-width: 1px; font-size: 15px; padding-left: 8.75px; padding-right: 8.75px; border-radius: 4px; -moz-border-radius: 4px; -webkit-border-radius: 4px; height: 35px; width: 100%;}.sp-form .sp-field label { color: #444444; font-size: 13px; font-style: normal; font-weight: bold;}.sp-form .sp-button { border-radius: 4px; -moz-border-radius: 4px; -webkit-border-radius: 4px; background-color: #0089bf; color: #ffffff; width: auto; font-weight: 700; font-style: normal; font-family: Arial, sans-serif; box-shadow: none; -moz-box-shadow: none; -webkit-box-shadow: none; background: linear-gradient(to top, #005d82 , #00b5fc);}.sp-form .sp-button-container { text-align: left;}

Вывод

Это «новое поколение русской войны» размывает границу между войной и миром, как это наблюдалось при аннексии Крыма. Испытывает ли Россия кибер-атаками государства западного мира, их готовность и способность реагировать на подобные гибридные стратегии? Если согласиться с этим, тогда Россия находится на пути к новому конфликту — в надежде, что его можно выиграть без применения военной силы. Уже вырывание, например, государства из рядов стран Балтии было бы большим успехом для России на пути к описанной несколько лет назад «Новой России».

Если бы Запад и государства НАТО смогли бы сплоченно и своевременно отреагировать хотя бы на один «тестовый конфликт» России, проведенный согласно доктрине Герасимова. Однако, это усложняется тем, что ключевое доказательство, что на ранних стадиях конфликта кибер-атаки управляются из Кремля, вряд ли могут быть получены. В результате, политическую поддержку для эффективного ответа в настоящее время получить нелегко. Именно это является калькуляцией нового поколения русской войны.

По материалам журнала «Europäische Sicherheit &Technik »

Аналитический портал Oriental Review с радостью объявляет о начале регулярной публикации последних исследований Эндрю Корыбко на тему «Гибридные войны». В планируемых публикациях автор будет освещать стратегии, описанные им в его книге , вышедшей в свет в прошлом году. В своем труде Эндрю сформулировал новую парадигму понимания системы международных отношений и разработал соответствующую методологию для апробации своих теоретических выкладок.
В этой публикации под названием «Закон ведения холодной войны» автор отмечает, что:

« г лавной скрытой целью любой гибридной войны является препятствие построения многополярной системы международных отношений путём внешнего провоцирования конфликтов идентичности (этнической, религиозной, региональной, политической и т.д.) в государстве-мишени переходного типа» . Целями американской стратегии «гибридных войн» являются интеграционные проекты России и Китая (Евразийский экономический союз и «Шелковый путь») , что и является причиной целого ряда «географических битв». Эндрю изучает ситуацию в следующие регионы: евразийский «Хартленд», Балканы, Юго-Восточную Азию, Африку и Латинскую Америку; его задача - определение «болевых точек» каждого соответствующего государства переходного типа, которые могут быть использованы в рамках революционной формы ведения войны под названием «гибридные войны». Уникальная методология Эндрю включает такие переменные как этнический компонент, религия, история, административные границы, физическая география, а также социально-экономический дисбаланс внутригосударственного развития; столь многогранный характер предлагаемой методологии позволяет провести комплексный анализ уязвимых «точек» всех стран с позиции учения о «гибридных войнах». Задачей научного труда автора и серии публикаций на нашем портале является демонстрация возможных сценариев, к которым могут прибегнуть США для дестабилизации государств-мишеней, и предупредить лиц, принимающим решения, а также общественность, чтобы они смогли лучше подготовиться к вероятным сценариям, когда такие сценарии начнут претворяться в жизнь.

Закон ведения гибридной войны

«Гибридная война» - это наиболее значимая разработка США за всю историю их существования: неконвенциональные («гибридные») формы ведения войны (видоизмененные «цветные революции») в качестве основной тенденции по дестабилизации государств будут доминирующими еще многие десятилетия. Тем читателям, которые не привыкли смотреть на геополитику через призму «гибридных войн», может быть трудно определить, где вспыхнет очередная «гибридная война», однако в действительности определить, какие регионы или страны больше других рисуют стать жертвой этой новой технологии, не так сложно. Ключом для прогнозирования возникновения «гибридной войны» является признание того, что «гибридные войны - это спровоцированные извне ассиметричные конфликты, призванные подорвать целостность геоэкономических интересов» ; основываясь на этом факте, указать на направление вероятного удара относительно легко. Серия публикаций Эндрю Корыбко открывается материалом, который объясняет модели планирования «гибридных войн», а также углубляет знания читателей о стратегических контурах «гибридных войн». В последующих материалах Эндрю продемонстрирует, как сценарии ведения «гибридной войны» были реализованы в рамках войн, развязанных США в Сирии и на Украине - двух первых жертвах концепции «гибридных войн». В последующих публикациях автор отметит, какие уроки уже удалось извлечь из «гибридных войн» в Сирии и на Украине, а также укажет на новые вероятные жертвы «гибридных войн», и с какими основными геополитическими, стратегическими и социально-политическими рисками «новые жертвы» могут столкнуться в случае применения против них американской постмодернистской технологии ведения войны.

Моделирование «гибридной войны»

Первое, что нужно знать о «гибридных войнах», что они никогда не проводились против кого-либо из союзников США или в тех странах/регионах, где США имеют свои инфраструктурные интересы. Хаотические процессы, начинающиеся после развертывания сценария по смене режима, невозможно полностью контролировать; этот факт может иметь и обратный эффект: геополитический удар, который США прямо или косвенно направляют на своих соперников по многополярному миру, может быть нанесен по ним самим. Именно поэтому США никогда не попытаются организовать «гибридную войну» в той стране/регионе, где их интересы носят системный характер, хотя, разумеется, такие попытки могут быть вероятны и произойти очень быстро, в зависимости от геополитической обстановки. Тем не менее, общее правило все же гласит, что США не будут преднамеренно ставить под угрозу собственные интересы, если только в случае масштабного отступления США результатом не будет «эффект выжженной земли» (предположительно, такое может произойти в Саудовской Аравии, если США когда-нибудь будут вытеснены с Ближнего Востока).

Геостратегические и геоэкономические детерминанты:

Прежде, чем рассмотреть геоэкономические причины «гибридных войн», важно отметить, что e США преследуют еще и геостратегические целы, например, заманить Россию в заготовленную для нее ловушку, из которой выбраться, крайне тяжело, если вообще возможно. Мы называем такую ловушку «Разворотом Бжезинского »: одновременно нанесенные удары в Восточной Европе через Донбасс, на Кавказе через Нагорный Карабах , а в Средней Азии через Ферганскую долину ; в случае достижения синхронизированного эффекта данный тройной удар может возыметь катастрофический эффект и буквально парализовать «русского медведя». Такая схема в лучших традициях макиавеллизма всегда будет присутствовать в качестве угрозы, поскольку основывается на неопровержимых геополитических реалиях, и лучшее, что может сделать Москва - это попытаться предотвратить этот большой пожар на своей постсоветской периферии или же оперативно/должным образом отреагировать на указанные кризисы, развязанные Вашингтоном, непосредственно в момент их возникновения. Таким образом, геостратегические элементы «гибридной войны» неразрывно следуют вместе с геоэкономическими, особенно в случае с Россией, однако если рассматривать концепцию «гибридных войн» в более широком применении, например, против Китая и Ирана, описанную выше стратагему «Разворот Бжезинского» необходимо исключить, сфокусировавшись, скорее, на экономических факторах, которые для каждой указанной цели будут своими.

Главной скрытой целью любой гибридной войны является препятствие построения многополярной системы международных отношений путём внешнего провоцирования конфликтов идентичности (этнической, религиозной, региональной, политической и т.д.) в государстве-мишени переходного типа . Указанный сценарий наблюдается в Сирии и на Украине и является Законом ведения гибридной войны . Специфическая тактика и политические технологии, применяемые в каждом отдельном случае, могут отличаться, однако стратегическая концепция остается неизменной и стандартной. Помня о конечной цели, становится возможным перейти от теоретических размышлений к анализу практической реализации и начать с отслеживания географических корней различных проектов, которые США вознамерились реализовать. Многополярные транснациональные проекты против которых могут быть развязаны «гибридные войны», могут быть энергетического, институционального или экономического характера, и чем больше они пересекаются, тем больше вероятность применения против них стратегии «гибридных войн».

Социально-политические структурные риски и слабые стороны:

После того, как США определили для себя государство-мишень, они начинают искать его структурные риски и слабости, которые можно использовать в предстоящей «гибридной войне». Отметим, что это не физические объекты, на которых можно организовать саботаж, как, например, электростанции или дороги (хотя эти объекты тоже принимаются во внимание, но другими специалистами по дестабилизации), а социально-политические явления, которые должны подвергаться манипулированию, чтобы филигранно подчеркнуть «сепаратизм» некоторой части населения от общей ткани государства и, таким образом, «узаконить» последующий инспирированный извне бунт против властей. Далее указаны наиболее распространенные социально-политические структурные риски и слабые стороны, имеющие отношение к подготовке «гибридной войны»; при этом каждый из таких элементов может быть привязан к определенной географической области, после чего они, вероятно, будут выступать в качестве катализаторов при подготовке «цветной революции», а также в качестве исходных территорий-плацдармов для последующего перехода к ведению неконвенциальной войны. К числу социально-политических и структурных рисков относятся:

* Этническая принадлежность;

* Религия;

* История;

* Административные границы;

* Социально-экономический дисбаланс внутригосударственного развития;

* Физическая география.

Чем больший синергетический эффект от накладывания указанных социально-политических и структурных рисков будет достигнут, тем сильнее станет потенциал «гибридной войны»: каждый накладываемый друг на друга риск многократно усиливает совокупный эффект кампании и «сдерживает власть государства-мишени».

Этап подготовки:

«Гибридным войнам» всегда предшествует период социальной и структурной подготовки. Социальная подготовка действует в информационном пространстве с применением аспектов мягкой силы для максимального принятия населением предстоящей дестабилизации и убеждения его в том, что для изменения существующего на сегодняшний день положения вещей необходимы определенные шаги (или пассивное созерцание таковых). Структурная подготовка предполагает обращение к различным приемам, которые подталкивают правительства государств-мишеней к действиям, которые непреднамеренно, но усугубляют и без того существующие социально-политические обострения в обществе; задача стоит в создании «трещин» в целостной природе идентичности, которые сделают ее более восприимчивой к воздействию в рамках социальной подготовки «гибридной войны» и к последующему воздействию политических организаций, за которыми стоят некоммерческие организации (НКО); в большинстве случаев такие организации связаны с Фондом «Сорос» и/или «Национальным фондом в поддержку демократии». Наиболее распространенным инструментом, используемым в рамках структурной подготовки (и признанным во всем мире) являются санкции, скрытой целью которых всегда было (хотя не всегда реализовывалось на практике) «ухудшение жизни среднестатистических граждан», чтобы они все больше выступали за смену правящего режима и, таким образом, становились податливы импульсам и посылам, посылаемым извне.

Тем не менее, еще более тайным, хотя теперь и применяемым повсеместно, методом для достижения вышеуказанной цели является влияние Соединенными Штатами на некоторые функции бюджета государства-мишени, в частности, на размер его доходной части, и на что именно расходуются эти средства. Обвал цен на мировом рынке энергоносителей и сырьевых товаров в целом нанес ощутимый удар по странам-экспортерам: многие из них непропорционально сильно зависят от продаж сырья и энергоносителей, чтобы выполнять бюджетные планы. Поэтому сокращение доходов всегда ведет к сокращению государственных расходов на социальные нужды. Одновременно с этим некоторые страны сталкиваются с угрозами безопасности, которые спровоцировали США, и вынуждены реагировать на них в спешном порядке; в свою очередь, это ведет к незапланированным государственным расходам и урезанию финансирования социальных программ. Каждый из вышеописанных методов преследует цель вынудить государство-мишень сократить государственные расходы на социальные нужды, чтобы в среднесрочной перспективе подготовить почву для возможного проведения «цветной революции» - первого этапа «гибридной войны». В ситуации, когда государство-мишень сталкивается со снижением поступлений в бюджет и внезапной необходимостью нарастить расходы на оборону, создается угроза урезания финансирования социальных программ, что может приблизить реализацию сценария «цветной революции» со среднесрочной перспективы к краткосрочной (в зависимости от масштабов разразившегося внутригосударственного кризиса и успехов, которых добились находящиеся под влиянием и контролем США НКО в отношении политической организации ранее определенных антиправительственных сил).

Эндрю Корыбко - американский политический комментатор, в настоящее время работает в информационном агентстве Sputnik . Учится в аспирантуре МГИМО и является автором монографии «Гибридные войны: непрямой адаптивный подход к смене режима»
(Hybrid Wars: The Indirect Adaptive Approach To Regime Change), вышедшей в свет в 2015 г. Представленный материал войдет в его новую книгу о теории «ведения гибридных форм войны».

Публикацию и комментарий подготовил Михаил Бакалинский, кандидат филологическихнаук, доктор философии, независимый международный обозреватель

С момента окончания Второй мировой войны человечество не покидает страх начала Третьей мировой войны. Этот страх особенно усилило ставшее классическим заявление Альберта Эйнштейна: «Я не знаю, каким оружием будет вестись Третья мировая война, но в Четвёртой будут использоваться камни!». На Западе понятие «Третья мировая война» стало сначала стратагемой, а впоследствии превратилось в мифологему. Об угрозе Третьей мировой войны говорил и президент России Владимир Путин в своей второй «исторической речи», которая с легкой руки журналистско-политологического сообщества получила название «Валдайская речь»: смена мирового порядка (а явления именно такого масштаба мы наблюдаем сегодня), как правило, сопровождалась если не глобальной войной, не глобальными столкновениями, то цепочкой интенсивных конфликтов локального характера . Тем не менее, спустя 70 лет после окончания Второй мировой войны и, несмотря на кардинальные технологические и концептуальные изменения в человеческом обществе, восприятие обществом мирового конфликта не претерпело практически никаких изменений. Это пытаются объяснять масштабами трагедии Второй мировой войны, однако такая трактовка носит, скорее, бытовой характер и апеллирует к архетипу СТРАХ. Другая трактовка подобного восприятия Третьей мировой войны исходит из кризиса постмодернизма как современной философии, выраженного в отсутствии вектора дальнейшего развития человечества после окончания Холодной войны (известный тезис Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории») и изживании всех существующих политических форматов (необходимость создания т.н.

Гибридная война

На закрытой конференции в Германии, прошедшей в начале 2015 года, командующий вооруженными силами США в Европе генерал-лейтенант Бен Ходжс заявил, что Россия через несколько лет будет способна одновременно вести три операции без дополнительной мобилизации. Под операцией он имел в виду текущий конфликт на Украине, так как в блоке НАТО тщательно придерживаются надуманной точки зрения (и активно раскручивают его в западных СМИ), что именно Россия ведет войну с Киевом, отправляя на Донбасс военную технику, специалистов и поддерживая повстанцев средствами. Ходжс заявил, что Россия разработала так называемую «гибридную войну», которую успешно протестировала в Крыму с помощью «маленьких зеленых человечков». И на очереди теперь страны Балтии и Грузия.

Логика выбора этих стран, которые отметил Ходжс, вполне объяснима, так как там многие годы намеренно культивировалась русофобия, но почему именно России приписывается разработка гибридной войны?

Нужно более детально остановиться на данной концепции. В последнее время этот термин часто упоминал генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, а также представители украинской власти – от доморощенных военных «экспертов» до одиозного главы СБУ Валентина Наливайченко. Нужно прояснить, где зародилась эта концепция и что она означает.

Автором данного определения является Фрэнк Г. Хоффман – бывший офицер Морской пехоты США, а ныне научный сотрудник Министерства обороны США. Это крупный теоретик в области вооруженных конфликтов и военно-политической стратегии, к мнению которого прислушиваются проектировщики и лица, принимающие решения в высоких кабинетах Вашингтона и европейских столиц. Наряду с асимметричными конфликтами и неконвенциональной войной, которые также на устах у военных экспертов, концепция гибридных угроз широко используется в документах НАТО и Пентагона.

Итак, о чем она говорит?

Предоставим слово одному из авторов данной теории. Хоффман утверждает, что будущие конфликты будут мультимодальными (то есть будут вестись разными способами) и многовариантными, не вписываясь в рамки простой характеристики по принципу деления на черное и белое. Есть смешанные формы войны, частота которых возрастает. В гибридных войнах противник чаще всего представляет собой уникальную комбинацию угроз. Вместо отдельных соперников с фундаментально различными подходами (традиционными, нестандартными либо террористическими) ожидаются столкновения с конкурентами, которые будут использовать – не исключено, что одновременно, – все формы войны, в том числе и преступное поведение.

По Хоффману, будущие угрозы могут в большей степени быть охарактеризованы как гибридное сочетание традиционных и нерегулярных тактик, децентрализованное планирование и исполнение, участие негосударственных акторов, с использованием одновременно простых и сложных технологий в инновационных направлениях.

Гибридные угрозы включают в себя ряд различных режимов ведения войны, включая стандартное вооружение, нерегулярные тактики и формирования, террористические акты (в том числе насилие и принуждение) и криминальный беспорядок. Гибридные войны также могут быть мультиузловыми – проводимые и государствами, и различными негосударственными акторами. Эти мультимодальные/мультиузловые действия могут проводиться либо различными подразделениями, либо одним и тем же. В таких конфликтах будущие противники (государства; группы, спонсируемые государством или субъекты, которые сами финансируют свою деятельность) будут использовать доступ к современному военному потенциалу, включая зашифрованные командные системы, переносные ракеты класса «земля-воздух» и другие современные смертоносные системы; а также будут содействовать организации затяжных партизанских действий, в которых применяются засады, самодельные взрывные устройства и убийства. Здесь возможно сочетание высокотехнологических возможностей государств, таких как противоспутниковые средства защиты от терроризма и финансовые кибервойны, только, как правило, оперативно и тактически направленные и скоординированные в рамках основных боевых действий для достижения синергетического эффекта в физическом и психологическом измерениях конфликта. Результаты могут быть получены на всех уровнях войны.

Сам Фрэнк Хоффман в статье, вышедшей в июле 2014 года, обвинил Россию в том, что в 2008 году в Грузии были применены методы гибридной войны, и по этой же причине бывший генеральный секретарь НАТО Андерс фон Расмунссен в интервью газете «Нью-Йорк Таймс» в том же месяце заявил о гибридной войне в отношении Украины.

В более ранней работе Хоффман говорит, что «мое собственное определение взято из стратегии национальной обороны и фокусируется на режимах конфликта противника. Это явно исключает "прорывные технологии" и включает в себя "прорывное социальное поведение" или преступность… Многие военные теоретики избегают этого элемента и не хотят иметь дело с чем-то, что наша культура резко отвергает и указывает, что это полномочия правоохранительных органов. Но связь между преступными и террористическими организациями хорошо себя зарекомендовала, а рост нарко-террористических и гнусных транснациональных организаций, использующих контрабанду, наркотики, торговлю людьми, вымогательство и т. д., для подрыва легитимности местного или национального правительства достаточно очевиден. Важность производства мака в Афганистане усиливает эту оценку. Кроме того, растущая проблема банд как формы разрушительной силы внутри Америки и в Мексике предвещает большие проблемы в будущем».

Афганистан и Мексика могут служить примерами такой гибридной войны. В первом случае это некое сочетание местных племен, ветеранов афгано-советской войны (моджахеды), движения «Талибан» и «Аль-Каиды». Обеспечение деятельности за счет производства опиума для финансирования своей деятельности, а также сбора средств со стороны исламистов-салафитов. Методы деятельности – сочетание атак на базы НАТО и транспортные конвои с террористическими актами и убийствами отдельных лиц. При этом ответные действия со стороны США и НАТО (как правило, приводящие к жертвам среди мирного населения) способствуют поддержке боевиков со стороны местного населения. В Мексике нарковойна, в которой с 2006 года погибло более 50 тысяч человек, напрямую связана с внутренней борьбой за сферы влияния между наркокартелями, коррупцией в правоохранительных органах и вмешательством США.

Далее Хоффман определяет гибридную угрозу как: любого противника, который одновременно и адаптивно использует конденсированное сочетание обычных вооружений, нерегулярную тактику, терроризм и преступное поведение в зоне боевых действий для достижения своих политических целей.

По его мнению, существует ряд вопросов, связанных с этим определением. Они включают в себя пять отдельных элементов.

1. Модальность по сравнению со структурой. Должно ли наше внимание определять режимы боевых действий противника или его структуры (комбинации состояний, негосударственные субъекты, иностранные боевики)?

2. Одновременность. Есть ли сила, одновременно использующая четыре различных режима конфликта или продемонстрировавшая способность использовать все четыре режима во время кампании?

3. Слитность. Смешивают ли вооруженные силы различные типы, регулярные и нерегулярные, на театре военных действий или они должны смешивать различные режимы конфликта? Насколько квалифицируется координация и на каком уровне войны?

4. Комплексность. Смешивают ли акторы все четыре режима, или трех из четырех достаточно, чтобы сделать его гибридным?

5. Преступность. Является ли преступность преднамеренным режимом конфликта, или просто источником дохода или поддержки банд и талибов?

Упоминание Хоффманом талибов отсылает нас к событиям в Афганистане и соответствующему опыту, который США там получили (начиная с 1979 года).

В научной монографии «Конфликт в XXI столетии. Появление гибридной войны» (2007) Хоффман пишет, что прототипом для него послужили такие организации, как ХАМАС и «Хизбалла».

Действительно, и другие американские эксперты считают, что ливанская политическая организация «Хизбалла» во время конфликта с Израилем в 2006 году использовала гибридные методы ведения войны, ему также следовали повстанцы в Ираке, организовывая атаки на американские оккупационные силы. «Хизбалла» не является структурой ливанской армии, хотя боевое крыло этой организации имеет стрелковое вооружение. Сетевая структура этой партии, основанная на социальных и религиозных связях, послужила мощным фактором сопротивления при израильских атаках. В Ираке ситуация была еще более запутанной. Против США выступали одновременно шиитские и суннитские вооруженные формирования, а также бывшие баасисты (сторонники светского режима Саддама Хусейна). В свою очередь, «Аль-Каида» устраивала провокации в этой стране, воспользовавшись временным безвластием.

Следует отметить, что эти и другие полевые исследования указывают на связь западного способа ведения войны с относительно новой умозрительной концепцией гибридных угроз. Иными словами, США, НАТО и Израиль, с одной стороны, испытали практику гибридной войны, а с другой – прочувствовали на своей шкуре всю прелесть гибридных действий со стороны противника и разработали соответствующий план противодействия.

Очевидность такого подхода видна в том, что концепцию гибридной войны используют не только морская пехота и силы специальных операций, но и другие виды вооруженных сил, в частности ВВС, для которых, казалось бы, эта модель ведения войны вообще неуместна.

Майкл Айшервуд в монографии «Воздушная мощь для гибридной войны», изданной Институтом Митчелла Ассоциации ВВС США в 2009 году, дает следующее определение гибридной войны.

Концептуальная схема гибридной войны

Гибридная война стирает различие между чисто конвенциональной и типично иррегулярной войной. В настоящее время этот термин имеет три приложения. Гибридность может относиться, прежде всего, к боевой обстановке и условиям; во-вторых, к стратегии и тактике противника; в-третьих, к типу сил, которые США должны создавать и поддерживать. В ранних исследованиях этого явления часто использовался термин в отношении ко всем этим возможностям. В феврале 2009 года генерал Морской пехоты Джеймс Маттис говорил и о гибридных врагах, и о гибридных вооруженных силах, которые США могут разработать, чтобы противостоять им.

Айшервуд пишет, что в гибридных контекстах будущего американские силы могут противостоять государственным и негосударственным противникам, использующим широкий спектр, который можно считать «обычным» оружием – от управляемых снарядов и крылатых ракет до кибероружия, где объединяются летальное и нелетальное действие. Противники могут использовать тактические засады в один прекрасный день, а в другой перейдут к обычным атакам.

Оружие и тактика гибридной войны, таким образом, будут отражать слияние традиционного и нетрадиционного боя. Когда дело доходит до политических целей, гибридные воины, скорее всего, примут вид иррегулярной войны, где ее практики стремятся подорвать легитимность и авторитет правящего режима. Это потребует от вооруженных сил США помощи, чтобы укрепить способности правительства обеспечивать социальные, экономические и политические потребности своего народа.

Важно отметить, что гибридный контекст, о котором сказано, не что иное, как продукт глобализации, размывающей границы предыдущих норм и правил. И двигателем этой глобализации были, в первую очередь, США.

Что касается последовательности действий, то американский военный опыт в Косово, Афганистане и в Ираке вынудил Объединенный штаб переформулировать свои этапы войны. Командиры теперь планируют операции с нулевой фазы, переходящей в доминирующую операцию, а далее – в операции по поддержанию стабильности и реконструкции. Эта формула была важным продолжением основных этапов подготовки и основного боя. Тем не менее имели место и дополнительные фазы, состоящие из последовательного набора операций – от формирования и сдерживания до перехвата инициативы, основного боя и стабилизации.

А гибридная война отличается тем, что она позволяет противнику заниматься несколькими фазами в одно и то же время и выдвигает другой набор требований для вооруженных сил.

Рост гибридной войны не означает, что США должны отказаться от центрального принципа своей стратегии. Прошедшее десятилетие показывает, что асимметричные преимущества вооруженных сил США могут хорошо адаптироваться к задаче победы над врагами, которые представляют наступательные операции гибридной войны. Большая опасность заключается в доверии к стратегии значительных людских ресурсов, которая находит применение в борьбе с повстанцами, но может быть менее универсальной и менее эффективной, когда сопоставляется с требованиями гибридных сценариев войны.

Айшервуд также отмечает, что из государств потенциально гибридную войну могут вести Северная Корея и Иран.

Далее он резюмирует, что сложный характер гибридной войны требует от боевых военачальников и гражданских лидеров изысканного осознания своей операционной среды или, как говорят в Морской пехоте, «чувства боевого пространства». Они пытаются понять планирование, размещение сил, операции и потенциально смертельные угрозы, которые возникают в их операционной среде. Информация должна быть получена на фоне динамичной и сложной социальной, городской и информационной местности, а также голых гор и густых джунглей.

В этих средах гибридный противник может скрываться среди гражданского населения, быть не похожим на типичного врага и использовать «электронное убежище», созданное глобальным телекоммуникационным рынком.

Натан Фрейер из Центра стратегических и международных исследований, который также является одним из авторов термина «гибридная война», считает, что в будущем США столкнутся с угрозами четырех видов – это традиционная война, иррегулярная, катастрофический терроризм и подрывная деятельность. По версии Фрейера, гибридная угроза возникает, когда любой актор использует конфликты двух или более упомянутых видов.

Нужно отметить, что словосочетание «гибридные угрозы» использовалось и в трех последних четырехлетних обзорах по обороне, вышедших в 2006, 2010 и 2014 годах соответственно. Следовательно, это тщательно проработанная концептуальная модель, которая фактически внедрена в военную доктрину США и их партнеров по НАТО. И вооруженные силы этой страны уже применяют ее на практике там, где это им необходимо: от неприветливых гор Гиндукуша и мексиканской границы – до социальных сетей в киберпространстве.