Психоаналитическая трактовка переживаний. Психоаналитическая интерпретация человеческого существования. Смысл симптома и симптоматическая интерпретация

«Консультативная психология и психотерапия, 2012, № 4 ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ СТРАТЕГИЯ Н.П. БУСЫГИНА В статье обсуждаются методологические...»

Консультативная психология и психотерапия, 2012, № 4

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ КАК

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ СТРАТЕГИЯ

Н.П. БУСЫГИНА

В статье обсуждаются методологические особенности психоаналитической

интерпретации как исследовательской стратегии. Автор показывает, что в

психоанализе реализуется особая познавательная установка, характерными

чертами которой являются акцент на раскрытии смыслов и предпосылка са модостаточности переживания, что сближает психоанализ с феноменологи ческим и герменевтическим подходами. Особое внимание уделяется психо аналитической психобиографии и символическому характеру языка психо анализа. Обсуждается значение психоаналитической интерпретации для ме тодологии психологии.

Ключевые слова: психоанализ, интерпретация, классические и гуманитар ные методологии, переживание, смысл, психоаналитический подход в каче ственных исследованиях.

Безусловно, психоанализ создавался прежде всего как клиническая практика, нацеленная на терапевтическую работу с пациентом. Однако хорошо известно и то, что Фрейд неоднократно подчеркивал наличие в психоанализе не только терапевтической, но и исследовательской функции и говорил о неразрывной связи между лечением и исследова нием. Перспектива научного открытия, постижения глубинных аспек тов душевной жизни, которая заложена в самой аналитической работе, представлялась Фрейду одной из наиболее важных и ценных особенно стей созданного им психоанализа.

В дальнейшем вопрос о научном статусе психоанализа стал предме том множества дискуссий. Мощные философские аргументы, показы вающие несостоятельность (или, по крайней мере, логическую про блемность) введенных Фрейдом концептов и концептуальных схем, бы ли выдвинуты, в частности, Ж. П. Сартром и Л. Витгенштейном [Рут кевич, 1997]. В философской методологии науки закрепилось представ Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия ление о нефальсифицируемости психоаналитических теорий, т. е. о не возможности их независимой эмпирической проверки, что является для методологов науки критическим показателем невозможности при знания их научного статуса [Поппер, 2004].

Вместе с тем существует немало попыток осмыслить статус психо анализа в его связи не с историей и методологией естественно научно го знания, но в связи с историей гуманитарных наук (областью Humanities) и в контексте философской традиции обоснования специ фики получаемого в них знания. В частности, выдающийся немецкий философ Ю. Хабермас обвинил Фрейда в «сциентистском самонепони мании» . С точки зрения Хабермаса, основатель психо анализа верил, что строит знание по образцу естественных наук, а на са мом деле созданный им психоанализ является одной из версий «наук о Духе», движимых не технологическим интересом предсказания и кон троля над объективными процессами, но гуманитарным интересом по нимания смыслов и эмансипации. Глубокое осмысление психоанализа в контексте герменевтики предложил П. Рикёр [Рикёр, 2002].

В перспективе обоснования специфики гуманитарных наук психо анализ освобождается от многих приговоров, данных ему приверженца ми строгой научности. Психоанализ объявляется не столько наукой, сколько средством интерпретации. Безусловно, к интерпретации при меняется требование обоснованности - в том числе, обоснованности данными, «клиническими фактами», текстом и т.

П., - однако речь не идет о строгом применении по отношению к ней попперовского прин ципа фальсифицируемости. Ценность интерпретации - в разгадке смысла, в том числе и такого, который скрыт от самого автора. Как за мечает Ю. Хабермас, психопатологические состояния есть не что иное, как род отчуждения, при котором субъект оказывается оторван от сво ей субъективности, переживает себя в качестве объекта, отделенного в своих симптомах от собственных же смыслов (мотивов, желаний) - и это то, что, по мысли Хабермаса, психоанализ пытается исправить . Психоаналитическое понимание, в этом контексте, представляет собой не процесс поиска механических причин, но способ реставрации нарушенной идентичности субъекта со своей собственной субъективностью. «Опыт рефлексии - важнейший элемент культуры просвещения - есть как раз то действие, с помощью которого субъект освобождает себя от состояния, при котором он является объектом дей ствующих в нем же самом сил» . И благодаря интер претации анализант получает возможность наладить связь с потерян ными или скрытыми смыслами и вновь присвоить их себе. С некоторой Теория и методология долей условности можно сказать, что это каузальный процесс, что пси хоанализ вскрывает причины патологических симптомов, однако при чины эти лежат в области воссоздания смысловой ткани, а не в области идентификации неких особых «психических фактов». Вообще следует признать, что герменевтическая версия психоанализа оказала значи тельное влияние на современное понимание его статуса, хотя и подвер глась, в свою очередь, достаточно жесткой критике - как со стороны философов (см., к примеру, обозначение основных линий такой крити ки в [Руткевич, 2000]), так и со стороны самих психоаналитиков 1.

В психологии отношение к психоанализу тоже довольно сложное.

С одной стороны, психоанализ признается в качестве одного из важ нейших направлений, психоаналитические идеи преподают студентам психологам в рамках целого ряда образовательных дисциплин (общей психологии, истории психологии, психологии личности и др.), про граммы подготовки специалистов в области консультативной психоло гии, как правило, включают в себя отдельные курсы по психоанализу.

Можно сказать, что многими психологами признан целый ряд положе ний современной психодинамической теории - таких, как само суще ствование бессознательных мотивационных процессов, амбивалент ный характер мотивационной динамики, роль детских переживаний в Относительно критики герменевтической рефлексии психоанализа мне хо телось бы сделать краткое замечание. Психоаналитики [Кадыров, 2010; Steiner, 1995] чересчур утрируют идею «бесконечного интерпретирования», якобы при сущую представителям философской герменевтики. Даже авторы, занимающи еся лишь проблемами интерпретации текста и практически не затрагивающие реальность психоаналитического сеанса, мыслят гораздо более реалистично и как раз ограничивают интерпретацию функцией ее «программируемости текс том» . А в наиболее известной версии герменевтической интерпрета ции психоанализа, предложенной Ю. Хабермасом, прямо говорится о том, что обоснованность психоаналитического понимания всегда зависит от ситуации клинического сеттинга: о валидности интерпретативных ходов аналитика речь может идти лишь в том случае, если «они приняты в качестве знания самим ана лизантом. Поскольку эмпирическая обоснованность интерпретаций базируется не на действиях контролируемого наблюдения и последующей коммуникации в сообществе исследователей, а на продвижении процесса саморефлексии анали занта и его коммуникации с аналитиком» . Психоанали тическое знание валидизируется своей способностью продемонстрировать на практике действенность основанных на нем интервенций; будучи признанным самим пациентом, оно становится для него мощным источником расширения горизонтов самопонимания .

формировании многих личностных диспозиций, психические репре зентации «я» и «других» и отношений между ними («объектных отноше ний»), анализ нарциссической составляющей личности и др. [Дорф ман, 2003; Соколова, Чечельницкая, 2001; Westen, 1999]. С другой сто роны, однако, психоанализ остается для психологии (по крайней мере, для мэйнстрима университетской психологии) некой маргинальной об ластью, и психологические факультеты, даже знакомя с ним студентов, относятся к нему, скорее, лишь как к историческому явлению (см., к примеру, любопытный материал на эту тему: ). Более или менее серьезного анализа в психологии удостаивают ся идеи психоаналитической школы «объектных отношений». Другие же версии психоанализа подчас воспринимаются как своего рода арте факты или мифы.

Описанное отношение к психоанализу в психологии во многом свя зано с особенностями самоопределения последней в ряду естественно научных и гуманитарных дисциплин. Нельзя сказать, что психология по сей день полностью ориентируется на методологические образцы есте ственных наук - все таки у нее и своя история, и свой путь современно го развития, отличный, скажем, от пути развития физики или биологии.

Но можно с уверенностью утверждать, что вплоть до последнего време ни психология практически не обращала внимания на гуманитарные ме тодологии. Поэтому то в психоанализе, что оказалось ценным для мно гих гуманитарных дисциплин (в частности, и сам предлагаемый в психо анализе путь интерпретативного познания особого рода), в психологии не получило сколько нибудь серьезного осмысления и развития.

Несколько лет назад на страницах журнала «Консультативная пси хология и психотерапия» И.М. Кадыров [Кадыров, 2010] поставил акту альный вопрос об эпистемологическом статусе ситуации психоанали тической сессии и попытался показать, что у психоаналитика есть свой фундамент «психоаналитических клинических фактов» - «субъектив ных», «подвижных» и «эфемерных» и, тем не менее, очень реальных, ощутимых и значимых как для внутренней «экосистемы» каждого от дельного сеанса, так и для жизни пациента за пределами психоаналити ческого кабинета [Там же. С. 11]. Согласно автору, такими фактами яв ляются психологические события пациента, разыгрываемые им на «сцене» его отношений с аналитиком. Для области методологии психо логии это может означать, что в психоанализе предлагается весьма спе цифический тип познания, фактическая сторона которого развертыва ется в особом мире взаимодействия пациента и аналитика, причем по лученные таким образом «клинические факты» вполне доступны ин Теория и методология терсубъективной проверке - на сеансе с пациентом и в коллегиальном контексте. Благодаря изобретению «необычных условий аналитическо го часа», психоанализ открывает возможность глубинного исследова ния внутренней организации психики [Там же. С. 29], однако эта мето дологическая эвристичность психоанализа, пожалуй, до сих пор в должной мере не оценена научной психологией.

Я думаю, что «за бортом» интереса методологии психологии оста лось не только открытие уникальной ситуации аналитического сеанса как возможного пространства глубинного познания личности. В психо анализе реализуется особая познавательная установка, которую можно отнести к одной из форм «современного способа мысли» (в терминоло гии М.К. Мамардашвили). Лишь отчасти с этой установкой связано применение в психологии проективных методов, основанных, в том числе, на психоаналитических идеях [Соколова, 1980; Соколова, Че чельницкая, 1997], а также некоторых оригинальных вариантов автор ских клинических методов (в качестве примера можно привести метод диалогического анализа случая [Соколова, Бурлакова, 1997]). В целом же можно сказать, что методологический смысл мыслительной уста новки, подразумеваемой психоанализом, в психологии не прояснен и сама установка мало актуализирована.

Цель настоящей статьи - раскрыть особенности познавательной ус тановки, реализуемой в методе психоаналитической интерпретации, и показать, какое значение она имеет для психологических исследований личности.

В предлагаемом анализе я ориентируюсь на логику обоснования психоаналитического подхода как качественной исследовательской стратегии . В основном я обращаюсь к классической вер сии психоанализа З. Фрейда, использую я также некоторые работы Ж. Лакана. Вопрос отличия лакановской версии психоанализа от линии Фрейда здесь не ставится, как и не дается специального анализа идей Лакана. Однако мое прочтение работ Фрейда обусловлено той оптикой, которую предложили Ж. Лакан и последующие [я бы заменил на «сле дующие за ним», если это верно фактически?] французские авторы ла кановского толка (Ж. А. Миллер [Миллер, 2004; Миллер, 2011] и др.).

Я полагаю, что французские авторы (кстати, не только собственно ла канисты, но и те, которых принято относить к «постструктуралистской философии» - М. Фуко, Ж. Деррида, Ю. Кристева [Фуко, 2004; Дерри да, 2000; Кристева, 2010] и др., - своей речью задали некоторые усло вия понимания Фрейда, дали особый инструмент для изменения наше Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия го аппарата понимания - изменили настройку, или «точку сборки», этого аппарата, иными словами, сделали что то даже не с самими текс тами Фрейда, но с теми, кто эти тексты читает. Фрейд, прошедший че рез историю его французского прочтения - это и есть современный Фрейд, в смысле «современной стилистики мышления» [Мамардашви ли, 2010]2.

Смысл симптома и симптоматическая интерпретация Одно из известных и часто цитируемых положений психоанализа за ключается в утверждении смысла бессмысленных, на первый взгляд, феноменов - ошибочных действий, оговорок, описок, сновидений, на конец - симптомов. Это означает, что они имеют отношение к пережи ванию человека, встроены в содержательную ткань его душевной орга низации и могут быть раскрыты лишь в этом контексте.

К примеру, па циентка Фрейда одержима бессмысленной идеей, которую можно ква лифицировать как бред ревности [Фрейд, 2000а, с. 12-19]. Психиатр будет озадачен тем, как именно определить суть симптома, можно ли отнести наблюдаемое к бредовой идее, навязчивой мысли, галлюцина ции или иллюзии3. Фрейд же предлагает проникнуть в само содержание симптома и открывает, что бредовая идея пациентки о любви ее мужа к молодой девушке есть результат смещения, по видимому, ее собствен ной непринимаемой, неосознаваемой и потому «мертвым грузом» ле жащей в бессознательном влюбленности в молодого человека - мужа М.К. Мамардашвили предлагает называть «современным» (в отличие от «классического») нечто, что требует для своего понимания кардинальной пере стройки структур мышления [Мамардашвили, 2010, с. 27]. Например, произве дение классического искусства может быть понято посредством тех мыслитель ных инструментов, которыми мы уже владеем в жизни, в то время как произве дение современного искусства предполагает, что для того, чтобы его понять, мы должны с собой что то сделать, перестроить наши привычные навыки понима ния [Там же]. Сегодня практически невозможно читать Фрейда, исходя из не ких привычных представлений - при таком чтении возникает недоумение: где он вообще видел таких детей, которые желают свою мать, соперничают с отцом и т.п. Для того чтобы адекватно воспринять Фрейда, нужно найти подходящую позицию - «что то сделать с собой», по выражению Мамардашвили.

Кстати, подобное же мыслительное действие производит и психолог, когда квалифицирует человека как экстраверта или интроверта, «личностно зрелого»

или «незрелого», имеющего высокий или низкий «личностный потенциал» и т.п.: и в случае психиатрического диагноза, и в случае психологической оценки речь идет об определении психического/психологического статуса в рамках уже известной, условно «объективной» системы координат.

Теория и методология

своей дочери. «Фантазия о неверности мужа была, таким образом, ох лаждающим компрессом на ее жгучую рану» [Там же. С. 17] и в опреде ленном смысле освобождала ее от внутренних самоупреков. За симпто мом скрыта личностная история, особым образом формирующая симп том в качестве интенционального, смыслового образования4. Еще раз подчеркну, что Фрейд не занимается квалификацией типа симптома и не дает его причинного - в механическом смысле - объяснения (т. е.

не сводит к некоторому традиционно понимаемому закону в виде: бре довая идея возникает при таких то и таких то условиях), а занимается толкованием смысла симптома, он показывает, в приведенном приме ре, что бредовая идея пациентки действительно осмысленна, мотивиро вана и связана со всей логикой ее душевного переживания. Симптом питается силой некоторого бессознательного процесса, причем таким образом, что в некотором смысле сам является чем то желанным, свое го рода утешением.

Для Фрейда симптом выделяется среди остальных образований бес сознательного своим постоянством. Хотя сам Фрейд, говоря о симпто мах, имеет в виду, прежде всего, их клинические варианты, по сути, его логика обсуждения симптомов такова, что статус «симптома» могут по лучить очень многие особенности речи, поведения, жизненных прояв лений - то, что непосредственно не относится к собственно клиниче ским явлениям: повторяющиеся темы в творчестве, предпочтения сти В силу недостаточности материала Фрейд в анализе приведенного случая ограничивается констатацией переживаемой пациенткой бессознательной влюбленности, питающей собой посредством смещения бред ревности. Безус ловно, можно вообразить вариант дальнейшего интерпретативного движения, как если бы пациентка Фрейда была сейчас перед нами. Например, почему эта вроде бы счастливая в браке женщина вдруг начинает переживать влюбленность и именно в мужа своей дочери? И почему облегчение достигается именно таким путем - путем проекции своего состояния на мужа? Как пациентка пережива ет свой возраст, свою сексуальность, что происходит в ее отношениях с мужем и каковы ее отношения с дочерью? Важно, что в любом случае за поверхностью симптома предполагается пласт еще каких то смыслов, способных выстраи ваться в подобие повествовательных сюжетов. Семиозис этот, однако, не суще ствует сам по себе, но всегда тесно связан с процессами, имеющими отношение к «либидинальной экономике». Ж. А. Миллер [Миллер, 2004; Миллер, 2011] справедливо замечает, что в размышлениях Фрейда о симптоме везде присутст вуют две линии - линия смысла, представляющая собой развертывание цепо чек означающих, и линия наслаждения (jouissance): несмотря на феноменоло гию страдания, симптом всегда есть не что иное, как разновидность либиди нального удовлетворения.

Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия

ля и цвета в одежде, привычные позиции в коммуникации и т. п.

Я имею в виду, что Фрейд предлагает особый - «симптоматический» - способ понимания того, что мы можем непосредственно наблюдать.

П. Рикёр [Рикёр, 2002] говорит о различии между традиционной «гер меневтикой понимания» и психоаналитической «герменевтикой подо зрения», такое определение психоанализа близко размышлениям Ю. Хабермаса о психоанализе как об «эмансипатор ной науке», а также взгляду на психоанализ как «глубинную герменев тику» [Бусыгина, 2009а; Лоренцер, 1996]. Если симптомы - как в их клиническом, так и в более широком понимании - имеют смысл, то они доступны и нуждаются в толковании, идея смысловой природы симптомов, в самом деле, сближает психоанализ с позицией герменев тики, однако, в то же время, эта смысловая природа симптомов - осо бого рода, что и делает ее недоступной традиционному герменевтичес кому прочтению, а занимающемуся ею психоанализу придает особый статус. В симптоме смысл не говорит сам за себя, поверхность, на ко торой смысл выражается и наблюдается, не совпадает с той, на которой происходит само действие смыслообразования. Для того чтобы понять, с чем мы имеем дело, недостаточно двигаться в пределах герменевтиче ского круга, задаваемого структурами языкового предпонимания, все гда есть какая то ловушка, скрытая за этой поверхностью, так что по нимание смысла всегда нуждается не просто в увязывании целого и ча стей (хотя и в этом тоже), но и в расшифровке скрытых значений, не известных не только аналитику, но и самому анализанту. Мы «подозре ваем» наличие «глубинного» другого (отсюда - «глубинная герменев тика» и «герменевтика подозрения»), дискурса бессознательного, кото рый одновременно и скрывается, и приоткрывает себя в языковых и поведенческих выражениях.

Позиция «симптоматического прочтения» - это то, что психоанализ открывает методологии психологии, в особенности тех ее областей, ко торые связаны с развитием качественных методов. Возможный вариант ее применения по отношению к фрагменту интервью в ряду других ти пов качественного анализа (контент аналитического и феноменологи ческого методов) был предложен в другой моей работе [Бусыгина, 2009б]. Здесь же я приведу пример любопытной симптоматической ин терпретации материала жизни, не относящегося к собственно клиниче ской симптоматике. Интерпретацию приводит Ж. Лакан, заимствуя сам материал у одной из своих коллег [Лакан, 2002, с. 294-296]. В данном примере я вычленяю особенности того, как работает симптоматическая интерпретация.

Теория и методология Героиня рассказа Лакана - квалифицированная, высоко професси ональная женщина, к тому же прекрасная жена и хозяйка дома. Все пре красно у нее и в плане сексуального наслаждения - прекрасно до такой степени, что этого просто не бывает. «Такая случайность настолько ред ка, что не может остаться незамеченной», - фиксирует Лакан, пригла шая нас к тому, чтобы занять методологическую «позицию подозре ния». В профессиональных ситуациях женщина нередко демонстрирует «специфические акты обольщения и самопожертвования»: например, в некоторых ситуациях она вдруг начинает умалять свои силы и знания, нарочито подчеркивая при этом свои женские приоритеты, интересы и слабости. Как психолог может относиться к описываемому Лаканом материалу? Например, можно прочитывать особенности поведения как выражение специфических личностных черт, совокупность которых со здает нечто вроде «личностного профиля», или как проявление особен ностей структуры личности. В феноменологическом ключе усилие по нимания будет направлено на особенности переживаемого жизненного опыта женщины, проживаемого ею «жизненного мира» - в контексте ее собственного самопонимания. Лакан же предлагает само поведение женщины прочитывать как «симптом» - внешнее выражение процес сов, смысл которых скрыт от нее самой. Своим поведением она как буд то упреждает воображаемую мужскую агрессию, которая, в свою оче редь, может быть мотивирована тем, что в своих представлениях жен щина эта, будучи квалифицированным профессионалом и вполне зна чимым в своем деле субъектом, как бы тайком изымает у мужчин самое главное - источник и символ их могущества. Ее женственность прини мает форму своеобразного маскарада: являя свое «фаллическое могуще ство» как профессионала, она тут же «по женски» высказывает сомне ния в своей компетентности, выражает тревогу по поводу того, что де лает, прикидывается не очень знающей и т. п., она как будто тут же го ворит: посмотрите, я просто женщина, и больше ничего. Своей игрой она как бы задабривает тех, у кого может отобрать превосходство. При чем игра ее не сознательна, а является частью ее «жизненного стиля» - она таким образом живет.

Следует заметить, что именно с симптоматической интерпретацией зачастую связана проблема гиперинтерпретации - нарочитых попыток интерпретаторов вычитывать тайные смыслы везде, даже в наиболее простых вещах, смысл которых очевиден. С. Фрош и П. Эмерсон справедливо предупреждают об опасности гипер интерпретации, которую несут с собой психоаналитические толкова ния. Однако в ситуации психоаналитической сессии аналитик ориенти Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия руется на всю совокупность того, что происходит в его отношениях с пациентом, ему доступен богатый контекст реакций, эмоциональных откликов, телесных проявлений пациента и своих собственных контр переносных переживаний, и его толкование соотносится со всем этим контекстом. Сложнее дело обстоит с интерпретацией в ситуации иссле дования, поскольку исследователь, как правило, лишен всего богатства обратной связи, которой располагает практикующий аналитик. И тем не менее, несмотря на то, что проблема валидности исследовательской интерпретации, ориентирующейся на симптоматическое прочтение, в самом деле, по прежнему далека от окончательного решения, исследо вателю доступны стратегии валидизации, основанные на работе с дан ными как с целостным комплексом, когда интерпретация многократно перепроверяется посредством ее соотнесения с различными фрагмента ми данных и в случае ее несоответствия какому то фрагменту в нее вно сятся поправки. В целом же симптоматическая интерпретация, при ус ловии встроенности в нее рефлексивно критических проверок, являет ся одним из мощных источников эвристики.

Феноменологический модус психоанализа Довольно часто в психологии психоаналитическую интерпретацию как «объективирующее», «редуцирующее» толкование противопостав ляют феноменологии как способу постижения субъективности во всей ее полноте без обращения к теоретическим моделям и схемам. Я думаю, что такая точка зрения не совсем верна. В психоанализе и феноменоло гии есть некоторая общая доминанта, отличающая их от классических психологических методологий. Можно предположить, что психоанализ и феноменология имеют сходную предпосылку, начинают движение из одного пункта, но потом их пути расходятся. Чтобы понять, в чем со стоит характерный для них «мыслительный трюк», обрисуем, в общих чертах, привычное для научной психологии мыслительное движение, обратившись к нескольким примерам исследований, взятых из разных областей психологии.

Важной формой теоретической работы в психологии является созда ние объясняющих моделей. Как правило, модель не дает описания са мого реального переживания, но вводит то, что должно переживаться, согласно логике модели. Возможна оценка модели по выполняемой ею прогностической функции. Примером подобного рода теоретической работы может служить объяснение психологического кризиса, которую дает модель возрастной периодизации развития Д.Б. Эльконина. Со гласно данной модели, кризис является следствием накопившихся в оп Теория и методология ределенный жизненный период противоречий, главным из которых вы ступает рассогласование между мотивационно потребностной («лично стной») и операционально технической («интеллектуальной») сфера ми. Модель не только обрисовывает возможные причины кризисов, но и показывает неизбежность кризисов (их нормативный характер). Об ратим внимание на то, что кризис в модели дедуктивно выводится в ка честве ее необходимого звена, и модель не предполагает исследования его реальной логики, как бы изнутри него самого. Вроде получив объяс нение кризиса, мы, тем не менее, не получили понимания того, что мы уже объяснили. Какой то важный фрагмент работы оказался упущен5.

Одно из распространенных направлений эмпирических исследова ний в психологии (в которых, кстати, используются и некоторые психо аналитические представления, в особенности представления «теории объектных отношений») - поиск внешних детерминант психического развития. К примеру, просматриваются связи между недостаточной сформированностью автономии личности и дисфункциональными ха рактеристиками родительской семьи (самый простой случай - какой нибудь дефект реального отца: его реальное отсутствие, алкоголизм, не достаток собственно отцовской функции и т. п.). Хотя в этих исследова ниях речь идет не о создании целостной теоретической модели, но лишь об эмпирических поисках возможных детерминант, картина снова по лучается чисто внешняя: фактор, относящийся к реальному микросо циальному пространству, влияет на личностные характеристики. При этом внутренний субъективный мир снова оказывается упущен. К тому же фактор дисфункциональности реального отца мало что объясняет, потому что последствия его могут быть самыми разными. Чтобы понять эти последствия, необходимо выйти за пределы внешнего описания и попробовать ухватить смысл того, как образ отца оказывается представ лен во внутреннем плане, причем не только в сфере собственно созна ния исследуемого, но и в его личностной истории, как он встраивается в саму структуру переживаний и задает определенное направление «жизненному проекту» личности. Фокусируя внимание на внешних М.К. Мамардашвили [Мамардашвили, 2010] очень точно очерчивает смысл объяснения, обращая внимание на английский термин, - explain away, что означает буквально «от объяснить», «отделаться путем объяснения» [Там же. С. 318]. Речь идет не о бесполезности объяснительных моделей, а о том, что прежде объяснения должна быть еще проделана серьезная работа, в противном случае в объяснении окажется упущенной именно та реалия, которую оно и призвано объяснить.

Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия

факторах, невозможно подойти к ядру данной проблематики, для этого необходимо особым образом переориентировать взгляд.

Еще один пример распространенной эмпирической работы - ис следования «психологической причинности», т. е. поиск психологичес ких детерминант, обусловливающих определенные состояния или пове денческие паттерны (скажем, выявлена связь между депрессивными со стояниями и такими личностными факторами, как перфекционизм и враждебность к людям). В исследованиях фиксируется количественная выраженность заранее описанных конструктов (депрессивность, пер фекционизм) и затем предпринимается поиск связей между ними - корреляционных или причинно следственных, в зависимости от типа исследовательского дизайна6. И снова мы упираемся в некоторую не возможность - невозможность целостного взгляда на тот субъектив ный мир, который нас интересует. «Депрессивность» или «перфекцио низм» имеют разный смысл - в зависимости от того, компонентом ка кого целостного субъективного пространства они являются. И чтобы их понять, необходимо реконструировать это смысловое пространство, как бы изнутри описать его. А для этого опять таки нужен иной взгляд и иной язык.

Итак, во всех описанных мной примерах объект психологии - пси хический мир - как бы наблюдается извне, дедуктивно моделируется его логика, эмпирически отслеживаются объективные связи между не которыми его характеристиками, исследуются факторы, обусловливаю щие его особенности, и т. п. И везде мы наталкиваемся на препятствие, приводящее, в конечном счете, к неполноте нашего видения: рисуя фрагменты объективной картины душевного мира, мы как будто что то упускаем, как будто ходим вокруг огороженного, заколдованного про странства, не имея средств шагнуть внутрь. Живое переживание, как и живой переживающий, остаются за пределами нашего взгляда.

Я думаю, что феноменология и психоанализ по своему духу близки именно тем, что позволяют по иному, не через объективные характерис Методологически не имеет значения, используются ли простые математи ческие показатели, типа подсчета корреляций, дисперсионного анализа и т. п., или к анализу привлекаются сложные математические методы наподобие структурного моделирования, позволяющего проверять гипотезы о наличии тех или иных латентных переменных: в любом случае речь идет о выделении точеч ных показателей и поиске связей между ними - в более упрощенных или пре тендующих на формирование сложных, комплексных моделей вариантах. На правленность мыслительного движения одна и та же, отличаются лишь кон кретные методические приемы.

Теория и методология тики подойти к душевному миру, позволяют проникнуть в эту толщу субъективности. Первый шаг, который делает Э. Гуссерль в своем фено менологическом проекте [Гуссерль, 2005], состоит в том, чтобы остано вить «автоматизм понимания» - «заключить в скобки» знаемый мир.

В моих примерах психологических исследований работает установка, по хожая на ту, которая присуща нам в обыденной жизни. Обычно мы вос принимаем что либо сквозь призму привычных представлений о том, что это такое, и в психологических исследованиях восприятие и понимание похожим образом опосредуются представлениями - имеющими связь с обыденной жизнью, но концептуально проработанными. Практически сразу происходит автоматическое подключение условно «высших слоев сознания» - совокупности знаний, с которыми и идет работа (понятий ные определения, уточнения и т. п.). Гуссерль же предлагает затормозить это действие «высших слоев» и попытаться ухватить душевную жизнь в ее изначальной, до знаемой данности. Феноменология предполагает дли тельное вглядывание и вслушивание в опыт с последующей дескриптив ной реконструкцией этого опыта, как он сам себя являет.

И, на мой взгляд, Фрейд с самого начала делает то же самое - он то же как будто «подвешивает» суждение об опыте, не торопится обозначить этот опыт, а постепенно «распаковывает» смысловую реальность симпто ма или психического образования. Кризисные переживания, депрессия, особенности микросоциального климата, внешние объективные связи в этой логике на какое то время перестают быть знаемыми, вполне опреде ленными сущностями, а оказываются представлены особым образом - в виде способного к «само показыванию» неразложимого, синкретическо го, целостного внутреннего феномена. Можно сказать, что феномен в психоанализе являет себя внутри некоторой означающей цепочки. В од ном из исследований Фрейда [Фрейд, 1998] феномен загадочной улыбки, которой одарены художественные образы Леонардо да Винчи, получает свой смысл в контексте интерпретации одной фантазии Леонардо, в ко торой коршун подлетает к нему, маленькому мальчику, и несколько раз касается хвостом его рта, а также в контексте некоторых биографических данных о художнике. Улыбка на картинах отсылает к утраченным поце луям матери и, более того, странным образом раскрывает нам тип гомо сексуальной чувственности автора (не поведение, а именно тип чувствен ности), при которой индивид идентифицируется со взглядом матери и ищет в объектах любви самого себя («нарциссический выбор объекта»).

Что в этом мыслительном движении Фрейда близко феноменологии?

Фокус на смысловой составляющей, на самой реальности внутренней жизни, которая являет себя при определенных условиях - при условии Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия остановки знаемого суждения об опыте и последующей попытке экспли цировать явленное. Особенности жизни, творческого почерка, фигура матери - все предстает в виде особым образом показывающего себя вну треннего смыслового пространства. Однако на этом же примере хорошо видны и отличия фрейдовской интерпретации от феноменологического исследования. В феноменологии предполагается поиск того, что дано с очевидностью, на уровне аподиктических истин. Фрейд же предприни мает интерпретацию смысла, пользуясь символическим толкованием, прибегая к культурным знаниям, верованиям и т. п. В фантазии о коршу не он обращается к легенде, распространенной во времена Леонардо, со гласно которой все коршуны - женского пола и зачинают от ветра7. Ина че говоря, Фрейд не удерживается в феноменологической установке, яд ром которой является эпохе, а выставляет перед собой некий экран, на который проецирует багаж возможных знаний - но знаний скрытых, ак туализирующихся с некоторым временным запаздыванием. Ту же опера цию можно отследить и в толкованиях сновидений, в особенности жен ских сновидений, в которых, по сути, отражается то, как представлена женская тема в культуре (и в мужской душе)8.

Итак, начиная движение понимания из того же пункта, что и фено менолог, как бы «подвешивая» знаемое обозначение опыта, Фрейд за тем вступает на совершенно иной путь - не путь описания данности смысла сознанию, но путь расшифровки выражений смысла в сознании [Рикёр, 2002]. Я упомянула используемое Фрейдом символическое тол кование, но, безусловно, не оно составляет ядро психоаналитических интерпретаций. Как уже говорилось в предыдущем параграфе, у Фрей да интеллигибельность, т. е. умопостигаемость смысла, поставляемого Как оказалось, Фрейд ошибся с названием птицы, и вся его интерпретация строится, по сути, на ошибке перевода, однако в данном контексте факт этой ошибки нас не очень интересует.

Например, в одном из сновидений своей пациентки [Фрейд, 2000б, с. 335, 338-339, 343-344, 361-362] тема женской сексуальности, символизируемая белыми, красными и затем увядшими цветами, у Фрейда легко связывается с те мой травмы, агрессии, страха. Вот это и есть экран, на который проецируется нечто, представленное в самом Фрейде. Из культурного контекста Фрейд выби рает лишь то, что оказывается близко мужскому взгляду, и женская история по лучает определенное смысловое наполнение, при которой срывание и увядание цветов однозначно толкуется как потеря (невинности, молодости и т. п.), в дей ствительности же в таких образах, если учитывать общий тон сновидения, мо жет быть заключена и другая смысловая доминанта - переживание включенно сти в некоторый естественный цикл, пугающий и желаемый одновременно.

Теория и методология

сновидениями, симптомами, фантазмами, особенностями повторяю щихся художественных образов, не может быть достигнута на том же уровне дискурса, что и сами эти действия смысла. Сознание отрезано от собственного смысла препятствием - барьером вытесненного. Фено менолог в процессе собственного исследования тоже сталкивается с чем то таким, что выходит за пределы сознания, что являет собой ирре флексивную толщу опыта. Но феноменолог не идет в эту толщу. Чтобы туда пойти, нужно выйти из феноменологии и дать модель бессозна тельного, которая позволит доходить до смысла производимых им дей ствий.

Фрейд предлагает две известных топики психического аппарата, описывает «экономику желания» и т. д. Вся мета психология Фрейда вызвала в последующем жесткую критику, модели Фрейда были изме нены, заменены и т. п. Для меня сейчас важно отметить, откуда начина ется мыслительный ход гипостазирования моделей бессознательного, в разнице которых, по сути, и заключается основное доктринальное раз личие имеющихся версий психоанализа: психоаналитическая модель следует за феноменологией в ее повороте к субъективности и вращает ся в круге, центрированном на внутренних движениях переживания.

Безусловно, гипостазирование моделей - точка принципиального рас хождения психоанализа с феноменологией, модели бессознательного - это то, что не может быть выведено из феноменологического опыта, но одновременно это то, что делает возможным интерпретацию толщи ир рефлексивного, перед которой феноменолог останавливается. Феноме нология и психоанализ начинаются в одной и той же точке приостанов ки внешних суждений об опыте, но собственно психоанализ при этом начинается там, где заканчивается феноменология.

Особенности личности как «упаковка» психобиографической истории Психоанализ открывает особый тип исследования личности, который в гуманитарной литературе часто определяют как «археологию субъекта»

[Рикёр, 2002], предлагаемый психоанализом метод - это «генетическое толкование», т. е. реконструкция прошлого по оставленным психическими процессами следам [Руткевич, 1997]. В приведенном примере исследова ния жизни Леонардо да Винчи Фрейд фиксирует целый ряд загадочных следов: специфическую исследовательскую любознательность, характер ную не только для научных, но и для художественных опытов Леонардо, скудость сексуальной жизни, особенности художественного почерка (уже упоминавшаяся улыбка Джоконды и других образов художника), наконец, еще один любопытный след - то ли сон, то ли воспоминание, то ли позд няя фантазия о коршуне. «Следы симптомы» провоцируют на воссоздание Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия смыслового целого, которое Фрейд производит путем реконструкции про шлого: Фрейд обрисовывает ранние годы жизни Леонардо, проведенные им со своей родной матерью, с которой он потом, еще в детском возрасте, в силу особых обстоятельств, был разлучен. Жизнь ранних переживаний оставляет свой след таким образом, что последующая психическая жизнь оказывается фиксированной на моменте инфантильной сексуальности, связанной с фигурой матери. И загадочная улыбка на полотнах Леонар до - «археологический след» в его душе нежной улыбки матери, а возмож но, и собственной улыбки, связанной с высшим и в то же время запрещен ным блаженством, - в любом случае утраченная фигура матери в прове денной Фрейдом реконструкции особым образом собирает вокруг себя смысловое пространство, в свете которого становятся понятными отдель ные проявления описываемой жизни и судьбы.

Прошлое, о котором идет речь у Фрейда - это не объективное реаль ное прошлое, т. е. не прошлое объективных фактов, доступных внешней проверке, но прошлое, внутренне переработанное, оставившее свой след в субъективности, переплавившееся в эту субъективность.

Происходит интерпретация того, что, в, некотором смысле, уже было проинтерпретировано - средствами, доступными детской, инфантиль ной организации. За фигурой матери обнаруживается, строго говоря, не реальность, а фантазм, т. е. то, что уже является своеобразной интерпре тацией. То же самое можно сказать о «первичной сцене»: наблюдение первичной сцены - фантазм, «переплавленная субъективностью» ре альность. «Гомосексуальная чувственность» Леонардо отсылает не к объективной реальности отношений с матерью как означающее к озна чаемому, а к некой археологической фигуре блаженства, «говорящему телу»9. За следом, оставленным психическим процессом, невозможно обнаружить чего то условно первичного, аналогического вещи, по скольку сами первичные психические процессы, к которым, в частнос ти, апеллирует Фрейд, по своему статусу представляют собой не «сы рую» материальность, а интенциональные процессы.

Итак, в психоанализе речь идет о реконструкции особого прошлого.

И сама реконструкция происходит путем использования особого сред Еще более рельефный пример - отсылка не к факту отнятия от груди, а к враждебной материнской груди в работах М. Кляйн. Или следующее ироничное замечание Ж. Лакана: реального отца, который в фартуке жены моет посуду, недо статочно, чтобы получить шизофрению, иными словами, этот отец еще должен быть особым образом представлен в психическом плане. Факты прошлого - от нятие от груди, особенности отцовского поведения - реконструируются в плане их внутренней представленности, как факты внутренней инфантильной жизни.

Теория и методология ства - приемов «сценического понимания» [Лоренцер, 1996]. В отно шениях пациента и аналитика можно наблюдать «жизненные инсцени ровки», в терапевтической практике получившие название переноса и контрпереноса: в переносе происходит своеобразное «сценическое представление» пациента, «разыгрывающего» характерные для него паттерны отношений и поведения во взаимодействии с аналитиком, а далее следует «сценическое толкование» аналитика.

Реконструкция жизненных сцен характерна и для психоаналитичес кой работы с биографией. «Археология субъекта» раскрывается путем реконструкции прошлого посредством воссоздания важнейших жиз ненных сцен, определяющих собой саму структуру субъективности. Ре конструированные сцены любви и нежности матери встраиваются во внутреннее психическое пространство Леонардо, определяя, в рассказе Фрейда, особенности психического облика художника.

В одной из своих интерпретаций Ж. Лакан обрисовывает патогра фию Андре Жида [Лакан, 2002, с. 299-303], давая яркий пример психо аналитического «сценического понимания». Лакан упоминает о специ фической гомосексуальной фиксированности желания Жида, свиде тельства о которой тот оставил на страницах своих дневников, об эро тическом характере осуществляемых им действий чтения и письма, о необычных отношениях с женой и том особом значении, которое при давал Жид переписке с нею. Раскрывая смысл этих особенностей (сле дов), Лакан реконструирует психобиографическую сцену, в свете кото рой ряд упомянутых характеристик жизненного мира личности обрета ют свой психологический смысл. 13 летний Андре Жид, испытывав ший явный недостаток общения с матерью (которая, по его словам, то появлялась в его жизни, то вновь исчезала, а в периоды ее присутствия Андре чувствовал себя потерянным и дезориентированным), сталкива ется с чем то вроде соблазнения со стороны своей тети. Однажды, при дя к кузине (дочери тети и своей будущей жене), он застает там тетю с любовником, а этажом выше - кузину в слезах, и в этот момент, по его собственному свидетельству, переживает «чувство любви, энтузиазма, скорби, преданности» и решает посвятить себя «защите этого ребенка»

(кузине, его будущей жене, 15 лет). Лакан описывает сцену с точки зре ния внутренней жизни переживания, оставившего свой след (жить - значит оставлять следы, по выражению В. Беньямина), раскрывает смысл ситуации соблазнения и последующего предательства, вокруг которого, в конечном счете, и оформляется ядро интересующей Лакана субъективности. Лакан показывает, как в сцене с тетей запоздало и не типично оказывается Андре Жид в роли желанного ребенка (вспомним, Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия что его собственная мать нередко пропадала на годы). Ничто не могло смягчить травматичность соблазнения и предательства именно потому, что для самого соблазнения была почва - бессознательное желание быть желанным ребенком. В этой ситуации 13 летний Андре, благодаря кузине, идентифицируется с субъектом желания, влюбляясь в того, кто однажды был любим тетей (нарциссическая фиксированность желания на юношах). И с другой стороны, как личность, он теперь может скла дываться в других отношениях - в отношениях с кузиной женой; как человек и литератор, он может всецело пребывать только в том, что он ей сообщает (особое отношение, придаваемое переписке с женой), не желанная женщина становится для него предметом высшей любви.

Как можно видеть, в психоанализе реконструируется смысловая струк тура жизненных сцен, не просто фиксируются жизненные события, но посредством событий вскрывается внутренняя история переживания.

Нельзя сказать, что отслеживается причинная связь событий (сцен) и на блюдаемого психического облика. Сами события существуют в контексте определенной структуры субъективности: история как бы раскрывает смысл этой субъективности и в то же время мы получаем возможность по нимать саму историю благодаря пониманию структуры субъективности.

Приемы воссоздания психобиографии посредством «раскручивания»

жизненных сцен, конституирующих личность, сближают психоанализ с литературой. Однако можно полагать, что психоаналитическая психоби ография дает начало особому типу «психологической герменевтики», ко торый в методологии психологии практически не ассимилирован. От крытые психоанализом приемы «генетического толкования» посредст вом реконструкции жизненных сцен (и прежде всего сцен, связанных с отношениями с ранними объектами) дают психологам один из возмож ных путей выхода за пределы непродуктивных объяснений поведения, отношений и т. п. путем ссылки на те или иные свойства, при которых аг рессивное поведение объясняется агрессивностью, демонстрируемая че ловеком способность длительно выносить ситуацию неопределеннос ти - толерантностью к неопределенности и т. п. Набор черт, «профиль»

или «психограмма» личности - это не то, к чему достаточно отослать, чтобы что либо в личности понять. Фрейд открывает такое движение мысли, при котором черты, свойства личности обращаются в след исто рии, перестают быть данностью, но предстают в качестве «психобиогра фической проблемы», в которую «упакована» история. «Раскручивае мые» из отдельных особенностей личности жизненные сцены, истории «позволяют постичь как проект внутреннюю связность жизненного ми ра» [Лоренцер, 1996, с. 180]. М.К. Мамардашвили демонстрирует, как Теория и методология идею проектов продумывает в психоаналитическом духе Ж. П. Сартр, показывая, что свойство человека, которое психология часто принимает за конечную точку объяснения, есть не что иное, как «след прошедших событий, продукт закрепления определенной динамики» [Мамардашви ли, 2010, с. 299]. Если жизненные сцены «упаковались» в некоем свойст ве, посредством которого человек как бы «осмыслил мир и сделал его возможным для себя» (там же), то нужно «обернуть проблему: взять то, что мы застаем на поверхности, как материал, раскручивая который мы можем идти обратно к тому, что произошло» [Там же. С. 300] - к набору жизненных сцен. Для этого нужно придать свойству смысл, т. е. рассмат ривать его как смысловое образование - симптом чего то другого.

Символический характер психоаналитического языка В работе «Недовольство культурой» З. Фрейд [Фрейд, 1992] предлага ет метафорическую аналогию между психическим миром и каким ни будь древним городом наподобие Рима. Величественный город состоит из множества культурных слоев, удивительным образом уживающихся друг с другом. Более современные постройки находят себе место рядом со следами древности, архаическое принимает иной облик, включаясь в но вый архитектурный ансамбль, и в то же время оно как будто продолжает жить своей жизнью, в свою очередь определяя то, что приносит с собой каждая новая эпоха. Подобным же образом продолжает существовать психический след пережитого, вовлекаясь в сложные связи с вновь пере живаемым. И в таком случае понять психический мир - значит найти язык, который позволил бы аутентично описывать переживания, вклю чая и те из них, которые происходили давно, в инфантильный период жизни, но которые оставили свой след, продолжающий существовать.

Как я попыталась показать выше, психоанализ наряду с феномено логией «заключает в скобки» внешний мир, сосредоточиваясь на самом переживании. М.К. Мамардашвили очень точно говорит о том, что пси хоанализ, как и феноменология, исходит из предпосылки самодоста точности переживания [Мамардашвили, 2010, с. 298]. Есть опыт, пере живание, которое сообщает нечто такое, чего нет в объективной пер спективе мира. «Проблема смысла (смысла не в обыденном значении этого слова) возникает тогда, когда мы пытаемся, анализируя ощуще ние и переживание, анализировать его, оставаясь в его собственных рамках, или, скажем, не трансцендируя его, т. е. не выходя из пережива ния к некоему известному вне самого переживания миру, а оставаясь внутри этого переживания и считая, что внутри его впервые и рождает ся мир» (там же). Оральная сексуальность, эдипов комплекс, комплекс Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия кастрации - это все компоненты того метафорического языка, кото рый позволяет схватывать живую реальность переживания, находясь как бы внутри него самого. И поскольку этот язык не описывает объек тивного содержания переживания, которое может быть истинным или ложным, бессмысленно ставить вопрос о верификации психоаналити ческих описаний при помощи внешнего критерия. «Эдипов комплекс»

не может быть верифицирован просто потому, что он не может быть ис тинным или неистинным (как не может быть истинным или ложным, например, культурный миф), он описывает такую реальность, по отно шению к которой возможен лишь вопрос о ее смысле и функции в об щей организации психики (как в отношении мифа возможен лишь во прос о его смысле и функции в организации культуры).

Маленький ребенок не знает, что такое «сексуальная сцена», не знает отношений между родителями, однако, как говорит Мамардашвили, не знание ребенка отнюдь не является пустотой, ждущей своего наполне ния, его непонимание есть продуктивное непонимание, и то, что пере жито - необратимо [Там же. С. 328-329]. Подобно тому, как новый Рим не замещает собой полностью Рима архаического, но различные куль турные слои города продолжают сосуществовать друг с другом, новые, взрослые психические образования не приходят со временем на место инфантильных переживаний, просто замещая их собой. Нельзя сказать, что вместо инфантильного незнания сексуальности приходит его взрос лое знание, - это место уже занято необратимо пережитым, и динамика детских переживаний сохраняется и за фасадом так называемой пра вильной взрослой жизни. Динамика прошлых переживаний такова, что она имела смысл для самого переживающего и этот смысл закрепился, «упаковался» в образованиях бессознательного, с которыми и работает Фрейд, как бы «раскручивая» их назад - к смыслу пережитых сцен.

И язык психоанализа - найденный Фрейдом язык описания этих смыс лов пережитого. А это значит, что его нельзя прочитывать натуралисти чески - как обозначение некоторых эмпирических сущностей или фак тов. В психоанализе мы сталкиваемся с понятийным аппаратом, имею щим «символический характер» [Там же. С. 353]: язык психоанализа описывает не реальные события, а процессы их психической переработ ки и интерпретации, и в этом смысле «эдипов комплекс» - не репрезен тация реального положения дел, факта, но инструмент внутренней рабо ты переживания, «орудие интерпретации» [Там же. С. 344-348].

Если пережитое необратимо и кристаллизуется в некоторых образо ваниях бессознательного, то просто сказать о пережитом, вербально от реагировать его недостаточно. Его нужно заново пережить в особого ро Теория и методология да ситуации переноса. Но заново пережить не значит просто повторить, это значит переработать нечто в иной структурной динамике, чтобы расцепить образовавшиеся сцепления. Психоанализ обращается к про шлому, чтобы изменить судьбу [Кристева, 2010], чтобы распутать вы кристаллизовавшиеся смыслы прошлого опыта пациента и, быть мо жет, дать ему возможность иного будущего.

*** Подведу некоторые итоги. Я попыталась показать, что в психоанали тической интерпретации реализуется особая познавательная установка, наиболее характерными чертами которой являются центрированность на смыслах и допущение самодостаточности переживания, или опыта.

По своей «стилистике мышления» психоанализ близок феноменологи ческому и герменевтическому подходам, в то же время в нем предлага ются оригинальные приемы работы со смыслами, не сводимые к движе нию внутри герменевтического круга. Психоаналитическая психобио графия - это возможность средствами символического языка ухватить структуру и динамику глубинных слоев переживания и тем самым по дойти к описанию того в психике, что является недоступным для клас сических объективистских методологий.

Отсутствие в статье анализа методологических проблем психоаналити ческой интерпретации отнюдь не является показателем того, что, с моей точки зрения, психоанализ эпистемологически безупречен. Разумеется, это не так. Однако такой анализ - отдельная задача, с учетом еще и того, что в научной литературе в адрес психоанализа уже давно накопилось немало критики и сегодня необходим взвешенный анализ еще и самой критики.

Здесь же для меня было важным очертить место психоанализа в ряду гума нитарных методологий и показать, скорее, не его проблемы, но его значе ние для методологии психологии. Следует признать, что развитие методов и методологий в психологии в основном шло по пути развития психологи ческого экспериментирования, наращивания арсенала стандартизованных методик и усложнения методов математической обработки. Однако в по следние десятилетия психология стала очень активно включаться в целый ряд междисциплинарных проектов и направлений исследований, таких как качественные, визуальные, культурные, гендерные исследования, исследо вания тела и телесности и др. И именно в контексте подобных междисцип линарных проектов стал расти спрос на неклассические типы методологий, позволяющие адекватно схватывать новые, сложные, концептуально нео Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия пределенные объекты. В этой связи мне видится актуальным более плотное обращение психологии не только к внешним, созданным вне ее методоло гиям (как это часто происходит в рамках направления качественных иссле дований в психологии, где активно применяются, в частности, социологи ческие методы), но и к методологиям, которые были открыты в контексте ее собственной истории. Психоаналитическая интерпретация и психоана литическое исследование случая, как и психоаналитическая сессия в ее не только терапевтической, но и исследовательской ипостаси - самый яркий пример такого рода методологий.

ЛИТЕРАТУРА Бусыгина Н.П. Феноменологический и герменевтический подходы в качествен ных психологических исследованиях // Культурно историческая психоло гия. 2009. № 1. С. 57-65.

Бусыгина Н.П. Феноменологическое описание и интерпретация: примеры ана лиза данных в качественных психологических исследованиях // Москов ский психотерапевтический журнал (Консультативная психология и психо терапия). 2009. № 2. С. 52-76.

Гуссерль Э. Феноменологическая психология // Гуссерль Э. Избранные работы.

М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. С. 297-340.

Деррида Ж. Фрейд и сцена письма // Деррида Ж. Письмо и различие / пер. с фр.

Д. Кралечкина. М.: Академический проект, 2000. С. 319-369.

Дорфман Л.Я. Эмпирическая психология: исторические и философские предпо сылки. М.: Смысл, 2003.

Кадыров И.М. Психоаналитический сеанс и психоаналитические клинические факты // Консультативная психология и психотерапия. 2010. № 4. С. 8-32.

Кристева Ю. Черное солнце: Депрессия и меланхолия. М.: Когито Центр, 2010 / пер. с фр. Д. Кралечкина.

Лакан Ж. Образования бессознательного. Семинары: Книга V (1957/1958) / пер.

с фр. А. Черноглазова. М.: ИТДГК «Гнозис», Издательство «Логос», 2002.

Лоренцер А. Археология психоанализа: Интимность и социальное страдание / пер. с нем. А. Руткевича. М.: Прогресс Академия, 1996.

Мамардашвили М.К. Очерк современной европейской философии. М.: Про гресс Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2010.

Миллер Ж. А. Семинар в Барселоне, посвященный лекции З. Фрейда «Die Wege der Symptombildung» / пер. с фр. А. Черноглазова // Московский психотера певтический журнал (Консультативная психология и психотерапия). 2004.

№ 3. С. 147-182.

М.: АСТ, Ермак, 2004.

Теория и методология Рикёр П. Герменевтика и психоанализ // Рикёр П. Конфликт интерпретаций.

Очерки о герменевтике / пер. с фр. И. Вдовиной. М.: КАНОН пресс Ц, Куч ково поле, 2002. С. 142-270.

Руткевич А.М. Психоанализ. Истоки и первые этапы развития: Курс лекций. М.:

Инфра М, Форум, 1997.

Руткевич А.М. Научный статус психоанализа // Вопросы философии. 2000.

№ 10. С. 9-14.

Соколова Е.Т. Прективные методы исследования личности. М.: Изд во МГУ, 1980.

Соколова Е.Т., Бурлакова Н.С. К обоснованию метода диалогического анализа случая // Вопросы психологии. 1997. № 2. С. 61-76.

Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П. О метакоммуникации в процессе проективно го исследования пациентов с пограничными личностными расстройства ми // Московский психотерапевтический журнал. 1997. № 3. С. 15-39.

Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П. Психология нарциссизма. М.: УМК Психоло гия, 2001.

Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции 16-35 / пер. с нем. СПб.: Алетейя, 2000а.

Фрейд З. Леонардо да Винчи. Воспоминания детства // Фрейд З. Тотем и табу.

СПб. М.: Олимп, АСТ, 1998. С. 217-278.

Фрейд З. Недовольство культурой // Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура.

М.: Ренессанс, 1992. С. 65-134.

Фрейд З. Толкование сновидений / пер. с нем. Минск: Попурри, 2000б.

Фуко М. (2004) Ницше, Фрейд, Маркс / пер. с фр. Е. Городецкого. [Электрон ный ресурс]. URL: http://knigo.com/f/FUKO/nfm.html Eco U. 1992. Interpretation and Overinterpretation. Cambridge, U.K.: Cambridge University Press.

Vanheule S. 2002. Qualitative Research and Its Relation to Lacanian Psychoanalysis.

Journal for the Psychoanalysis of Culture & Society. 7 (2): 336-342.

Westen D. 1999. The Scientific Status of Unconscious Processes: Is Freud Really Dead? Journal of the American Psychoanalytic Association. 49: 1-30.

Бусыгина Н.П. Психоаналитическая интерпретация как исследовательская стратегия

PSYCHOANALYTIC INTERPRETATIONAS RESEARCH METHODOLOGY N. BOUSSYGUINA

The article is concerned with particular methodological features of psychoanalytic interpretation as psychological research strategy. The main argument is that psy choanalysis tends to special cognitive attitude based on the idea of self sufficiency of personal experience. The similar cognitive attitude is characteristic of the phe nomenological and hermeneutic approaches. The particularities of psychoanalytic psychobiography are described and the symbolic nature of psychoanalytic language is argued. The value of incorporating more psychoanalytic interpretation into sci entific psychology is discussed.

Keywords: psychoanalysis, interpretation, classical and humanitarian methodolo gies, experience, meaning, psychoanalytic approach in qualitative research.

Busygina N.P. Fenomenologicheskij i germenevticheskij podhody v kachestvennyh psiho logicheskih issledovanijah // Kul"turno istoricheskaja psihologija. 2009. № 1. S. 57-65.

Busygina N.P. Fenomenologicheskoe opisanie i interpretacija: primery analiza dannyh v kachestvennyh psihologicheskih issledovanijah // Moskovskij psihoterapevtich eskij zhurnal (Konsul"tativnaja psihologija i psihoterapija). 2009. № 2. S. 52-76.

Gusserl" Je. Fenomenologicheskaja psihologija // Gusserl" Je. Izbrannye raboty. M.:

Izdatel"skij dom “Territorija budushhego”, 2005. S. 297-340.

Derrida Zh. Frejd i scena pis"ma // Derrida Zh. Pis"mo i razlichie / per. s fr. D. Kra lechkina. M.: Akademicheskij proekt, 2000. S. 319-369.

Dorfman L.Ja. Jempiricheskaja psihologija: istoricheskie i filosofskie predposylki. M.:

Kadyrov I.M. Psihoanaliticheskij seans i psihoanaliticheskie klinicheskie fakty // Konsul"tativnaja psihologija i psihoterapija. 2010. № 4. S. 8-32.

Kristeva Ju. Chernoe solnce: Depressija i melanholija. M.: Kogito Centr, 2010 / per. s fr. D. Kralechkina.

Lakan Zh. Obrazovanija bessoznatel"nogo. Seminary: Kniga V (1957/1958) / per. s fr.

A. Chernoglazova. M.: ITDGK “Gnozis”, Izdatel"stvo “Logos”, 2002.

Lorencer A. Arheologija psihoanaliza: Intimnost" i social"noe stradanie / per. s nem.

A. Rutkevicha. M.: Progress Akademija, 1996.

Mamardashvili M.K. Ocherk sovremennoj evropejskoj filosofii. M.: Progress Tradicija, Fond Meraba Mamardashvili, 2010.

Miller Zh. A. Seminar v Barselone, posvjashhennyj lekcii Z. Frejda «Die Wege der Symptombildung» / per. s fr. A. Chernoglazova // Moskovskij psihoterapevticheskij zhurnal (Konsul"tativnaja psihologija i psihoterapija). 2004. № 3. S. 147-182.

Miller Zh. A. (2011) Chitat" simptom / per. s fr. M. Strahova. .

URL: http://freudien.com/id 4/id 3/id.html

Теория и методология

Popper K. Predpolozhenija i oproverzhenija: Rost nauchnogo znanija / per. s angl. M.:

AST, Ermak, 2004.

Rikjor P. Germenevtika i psihoanaliz // Rikjor P. Konflikt interpretacij. Ocherki o germenevtike / per. s fr. I. Vdovinoj. M.: KANON press C, Kuchkovo pole, 2002.

Rutkevich A.M. Psihoanaliz. Istoki i pervye jetapy razvitija: Kurs lekcij. M.: Infra M, Forum, 1997.

Rutkevich A.M. Nauchnyj status psihoanaliza // Voprosy filosofii. 2000. № 10. S. 9-14.

Sokolova E.T. Prektivnye metody issledovanija lichnosti. M.: Izd vo MGU, 1980.

Sokolova E.T., Burlakova N.S. K obosnovaniju metoda dialogicheskogo analiza slucha ja // Voprosy psihologii. 1997. № 2. S. 61-76.

Sokolova E.T., Chechel"nickaja E.P. O metakommunikacii v processe proektivnogo issledovanija pacientov s pogranichnymi lichnostnymi rasstrojstvami // Moskovskij psihoterapevticheskij zhurnal. 1997. № 3. S. 15-39.

Sokolova E.T., Chechel"nickaja E.P. Psihologija narcissizma. M.: UMK Psihologija, 2001.

Frejd Z. Vvedenie v psihoanaliz. Lekcii 16-35 / per. s nem. SPb.: Aletejja, 2000a.

Frejd Z. Leonardo da Vinchi. Vospominanija detstva // Frejd Z. Totem i tabu. SPb. M.:

Olimp, AST, 1998. S. 217-278.

Frejd Z. Nedovol"stvo kul"turoj // Frejd Z. Psihoanaliz. Religija. Kul"tura. M.: Renes sans, 1992. S. 65-134.

Frejd Z. Tolkovanie snovidenij / per. s nem. Minsk: Popurri, 2000b.

Fuko M. (2004) Nicshe, Frejd, Marks / per. s fr. E. Gorodeckogo. .

URL: http://knigo.com/f/FUKO/nfm.html Eco U. 1992. Interpretation and Overinterpretation. Cambridge, U.K.: Cambridge University Press.

Freud is Widely Taught at Universities, except in the Psychology Department. The New York Times (2007. November 25). http://www.nytimes.com/2007/11/25/ weekinreview/25cohen.html?_r=4&ref=education&oref&oref=slogin& Frosh S. and Emerson P.D. 2005. Interpretation and Overinterpretation: Disputing the Meaning of Texts. Qualitative Research Vol. 5 (3): 307-324.

Froch S. and Young L.S. 2008. Psychoanalytic Approaches to Qualitative Psychology.

Handbook of Qualitative Research in Psychology. Ed. by C. Willig, W. Stainton Rogers. L.: Sage: 109-126.

Habermas J. 1987. Knowledge and Human Interests. Cambridge: Polity.

Hinshelwood R.D. 2010. Psychoanalytic Research: Is Clinical Material Any Use? Psy choanalytic Psychotherapy. 24 (4): 362-379.

Hollway W. and Jefferson T. 2000. Doing Qualitative Research Differently. London: Sage.

Steiner R. 1995. Hermeneutics or Hermess Mess? International Journal of Psycho analysis. 76: 435-445.

СЛУЖБА ПО ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ (12) ОПИСАНИЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ К ПАТЕНТУ 2013120897/13, 06.05.2013 (21)(22) Заявка: (72) Автор(ы): Трухачев Владимир Иванович (RU), (24) Дата начала отсчета срок...» психологии. – М., 1954.7. Гиппенрейтер Ю.Б. О воспитании детей. Пособие для родителей. –...» 2011103476/15, 20.06.2009 (21)(22) Заявка: (72) Автор(ы): ХАРДЕР Ахим (DE), (24) Дата...»

«А. Черпинска Помощь британского флота при обороне Риги в 1812 г. В период наполеоновских войн отношения между Англией и Россией пережили период неопределенности и резких колебаний. Н о, несмотря ни на что, были явления, которые объединяли эти государства, враждебность к Франции и торговые отношения i. Пенька, лен, м...»

«СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ MODERN PROBLEMS OF PSYCHOLOGY УДК 159.9:2 ББК 88.58 К 95 К.С. Кучмистов Аспирант кафедры психологии Волгоградского государственного университета; E-mail: [email protected] ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ВКЛЮЧЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ В ДЕСТРУКТИВНЫЕ СЕКТЫ: К ПО...»

«Вопросы психологии, 2005, № 3, с. 52-56. Процедура профессионального отбора на оперативные должности. (На материале отбора персонала для АЭС) Машин В.А., Машина М.Н. Нововоронежский Учебно-тренировочный це...» И.о. проректора по научной работе _ А.Н. Малолетко ПРОГРАММА кандидатского экзамена по специальности Социальная психология Код по Наименование направления п...» рассматривается политизация религии как понятие и социально-политический феномен, представлены осн...» образования "Южный федеральный университет"ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ...» начала игры и строить сво поведение, придерживаясь роли. Игровое взаимодействие сопровождается речью, соответствующей и по содержанию, и интонационно взятой роли. Речь, сопр...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - различные документы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Наверняка каждый из нас не раз задумывался о своем жизненном пути, о том, что его определяет. Понятие судьбы и вера в судьбу знакомы, наверное, каждому человеку. Судьба относится к числу древнейших универсальных понятий нашей культуры. Всемирно известный лингвист А.Вержбицка писала: «Люди не всегда могут делать то, что им хочется, и они знают об этом. Их жизни формируются – во всяком случае, до какой-то степени – силами, которые им неподвластны, и это представляется фактом столь же очевидным и универсальным, как и то, что они должны умереть. Поэтому у нас есть основания предполагать, что концепт судьбы или что-то в этом роде можно обнаружить во всех культурах и что он находит выражение во всех языках – подобно тому, как это происходит с концептом смерти».

В самом общем виде содержание понятия судьбы традиционно сводится к следующему. Жизнь отдельного человека, как и жизнь социального коллектива в целом, не является абсолютно свободной. Она подчинена действию неких сил, которые обусловливают (детерминируют) протекание жизненных событий. Действие этих сил во всей их масштабности человеку не известны, и он не может предсказать ход своего жизненного пути. Таким образом, в понятии судьбы констатируется, прежде всего, факт существования детерминирующих сил и зависимость от их действий, как отдельных событий, так и всей жизни человека, момент несвободы. В концепции судьбы подчеркивается также момент принципиальной непознаваемости предопределяющих сил для человека. По сочетанию этих двух признаков – наличия сил, детерминирующих нечто, и непознаваемости этих сил, закрытости их для человеческого разума – и опознают судьбу.

В европейской культуре существуют противоположные интерпретации понятия судьбы. В рамках одной из них судьба понимается как внешняя сила по отношению к человеку, как абсолютная предопределенность, исключающая свободу воли. В другой интерпретации судьба представляется как продукт сознательного созидания ее человеком. Это отражено в многочисленных пословицах, например, «посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу». Об этом идет речь и в известном марксистском лозунге: «Человек – сам творец и хозяин своей судьбы». Идея судьбы связана также с двумя различными измерениями человеческого существования: биологическим и социальным. В первую очередь, понятие судьбы выражает несвободу человека перед ограничениями его биологической природы, представления о судьбе связаны с рождением и смертью. Но, помимо объективной несвободы человека от его физического естества, существует и его зависимость от социальных сил. Это социальная среда, в которой человек появляется на свет, его профессиональный и материальный статус, политическое и религиозное мировоззрение, воспитание, возможность получения образования и т.п.

Психотерапия и, в частности, психоанализ, утверждают, что человек в определенной мере продукт не только биологических и социальных, но и психических детерминаций.Психоанализ позволил по-новому взглянуть на движущие силы, стоящие за нашими поступками, на причины, побуждающие человека поступать так, а не иначе. В отличие от тех, кто причину человеческого поведения пытался отыскать во внешней среде, вызывающей ответную реакцию человеческого организма, Фрейд поместил силу, предопределяющую ход жизни человека, внутрь него самого. Он во многом перевернул существовавшее до него взгляды на человека, отказавшись от привычного представления о том, что наши мышление, желания и поступки носят произвольный характер.

Согласно Фрейду, существуют душевные явления, которые недоступны осмыслению, но могут не только влиять на наши сознательные представления, действия и решения, но даже определять их. Сознательное "Я" является только вершиной могучей, бессознательной душевной жизни. Психикой человека в большей или меньшей степени руководят бессознательные влечения, побуждения и желания. Для иллюстрации этого положения часто используют аналогию с айсбергом. Если сравнить с надводной частью айсберга все то, что является сознательным, то бессознательное будет ассоциироваться с гораздо большей невидимой массой льда, которая находится под водой. Именно эта невидимая масса определяет как центр тяжести, так и курс движения айсберга. Аналогично этому бессознательное является ядром нашей индивидуальности. Бессознательные психические силы действуют на каждого человека и в той или иной степени предопределяют многие его действия, которые на поверхности могут казаться результатом волевых решений. Человек может быть убежден в том, что сознательно решает, какую из возможных альтернатив ему выбрать. То, к чему, в конечном счете, он склоняется, можно рассматривать как результат действия многочисленных факторов, часть из которых находится вне сферы сознания.

Согласно Фрейду, в бессознательном находятся элементы, которые никогда не были доступны сознанию, соответственно, они никогда не будут осознанны. Кроме того, там существуют содержания, которые, в силу своей неприемлемости, были подвергнуты цезуре и отделены (вытеснены) из области сознания. Этот материал не забыт и не потерян, но он никогда не вспоминается. Тем не менее, эти содержания косвенным образом воздействуют на сознание. С классической психоаналитической точки зрения на поведение и самочувствие человека влияют вытесненные бессознательные конфликты. Конфликт в психоанализе - это существование во внутреннем мире человека противоречивых, порой противоположных друг другу, требований. Конфликт может быть явным (например, между желанием и нравственным требованием) или скрытым. Скрытый конфликт искаженно выражается в явном конфликте – в симптомах, в нарушениях поведения, в трудностях характера и пр. В классическом психоаналитическом понимании участники конфликта – это сексуальные и агрессивные влечения, которые стремятся к удовлетворению, и требования внешнего мира. Сейчас считается, что не менее важными являются и другие основные человеческие потребности. Это потребности в зависимости, принятии и привязанности, с одной стороны, и самостоятельности, независимости, автономии, с другой стороны, потребности во власти, контроле, в самовыражении. Чтобы уладить конфликты между этими потребностями, человек, часто бессознательно, формирует внутренние компромиссы. Некоторые из них вполне адекватны, другие имеют тормозящий и ограничивающий его свободу характер, приводят к нанесению себе вреда, к болезням, социальной неуспешности. Симптомы, нарушения поведения, трудности характера понимаются в психоанализе как подобные «компромиссные образования».

Последователями Фрейда теория конфликта была дополнена теорией дефицита. В психоанализе считается, что опыт всех этапов жизни, в том числе проблемы детства, присутствует во взрослой жизни человека и активно влияет на него. Во многих отношениях мы так никогда и не выходим из детства. На вопрос, почему нам не удается этого сделать, исчерпывающего ответа нет. Одна из возможных причин - долгий период биологической зависимости человеческого младенца от помощи взрослых. Известно также, что помимо конституции и наследственности, к факторам, оказывающим решающее воздействие на развитие, относятся наши самые ранние переживания. Этот опыт присутствует в нас не столько в виде воспоминаний о конкретных событиях и фактах, сколько как определенные стереотипы мышления, поведения, эмоциональных реакций, определенные типы взаимоотношений с людьми.

Начиная с детства, наша психика может развиваться и укрепляться лишь в отношениях с другими людьми, в общении сначала с членами семьи, потом с ровесниками. Важно то, как ближайшее окружение ребенка, прежде всего, мать, строит с ним отношения, как родители умеют выполнять свои обязанности, могут ли они удовлетворять нужды ребенка, помогает ли это росту ребенка или затрудняет его. То, как мать кормит ребенка, прикасается к нему, как приспосабливается к его ритмам, как реагирует на его нужды, запоминается ребенком не в форме слов, а как физические ощущения. Это то, на основе чего формируются потом первичное доверие к миру и представления о безопасности, самоуважение и вера в собственные силы, способность к устойчивым близким отношениям.

Недостаток или ошибки в заботе о ребенке, травматический опыт на ранних этапах развития (внезапное оставление или смерть одного или обоих родителей, грубые враждебные или сексуальные действия по отношению к ребенку, несчастные случаи, тяжелые заболевания) могут наложить отпечаток на всю его последующую жизнь, исказив или затруднив развитие ребенка или даже воспрепятствовав ему. Так дерево, посаженое в плодородную почву, получавшее достаточно влаги, света и тепла, будет выгодно отличаться от своего собрата, выросшего в суровых условиях - на бедных почвах, в холодном или засушливом климате.

Психоаналитическая практика говорит о настойчивом стремлении «забытых» бессознательных конфликтов проникнуть в настоящее. Они могут принимать форму снов и симптомов, определять наиболее важные решения в жизни человека. Бессознательные мотивы могут повлиять на то, как человек выбирает себе объект любви, берет на себя выполнение определенной задачи, начинает какое-то дело. При этом сам человек не осознает, что он повторяет свой прежний опыт, а убежден, что его поведение и самочувствие полностью обусловлено настоящим моментом. Травматические переживания, даже относящиеся к прошлому, могут доминировать в психике человека годами. Это приводит к тому, что он с роковой неизбежностью снова и снова будет попадать в сходные неприятные ситуации, сталкиваться с одними и теми же конфликтными отношениями. Некоторые мужчины, например, неоднократно влюбляются и женятся на одном и том же типе женщин, хотя им известно из предыдущего опыта, что такой брак закончиться катастрофой. Сходным образом, определенные женщины, по-видимому, неспособны выбирать иных мужчин, чем тех, которые будут их обижать, оскорблять и унижать. Другие люди бессознательно устраивают свою жизнь таким образом, что за любым успехом следует еще большая неудача.

Фрейд пишет, что о таких людях можно подумать, «что их преследует судьба, что их жизнью управляют дьявольские силы». Он поэтически сравнивает этот неконтролируемый бессознательный процесс, названный им навязчивым повторением, с неизбежным возвращением неприкаянного духа, «который обретет покой лишь тогда, когда тайна разгадана, и колдовские чары больше не властвуют над душой».

Отношения пациента и психоаналитика также свидетельствуют о настойчивом стремлении вытесненного конфликта к актуализации. В основе всех явлений переноса лежит феномен повторения. В психоанализе под переносом понимается, как правило, процесс воспроизведения стереотипов мышления, поведения, эмоциональных реакций, что приводит к установлению определенного типа межличностных отношений. При этом ранее присущие пациенту чувства, фантазии, страхи, способы защиты, которые имели место в детстве и относились к значимым родительским фигурам, перемещаются на аналитика. Наблюдение над повторением в переносе, с одной стороны, ведет к реконструкции происхождения болезни, а с другой – к акценту на воспоминаниях как лечебном факторе.

Модель аналитического процесса нашла свое выражение в триаде Фрейда «воспоминание, воспроизведение, проработка». Проработка постоянно происходит во время лечения и представляет собой психическую работу, посредством которой пациент принимает некоторые вытесненные содержания и освобождается таким образом от власти механизмов повторения. Она позволяет « …преодолеть силу, принуждающую к повторению, или, иначе, притяжение бессознательных прообразов, воздействующих на вытесненные влечения». Проработка, которой способствуют истолкования аналитика, выступает как процесс, способный прекратить настойчивую повторяемость бессознательных образований, ставя их в связь с личностью пациента в целом.

Например, если пациентка ведет себя с психотерапевтом-мужчиной как со своим отцом, внешне покорно и почтительно, а в завуалированной форме враждебно, психоаналитик может разъяснить эти чувства пациентке. Он может обратить ее внимание на то, что не он, терапевт, вызывает эти чувства, а они возникают у самой пациентки и отражают неосознаваемые аспекты ее отношений с отцом.

Феномен переноса является решающим в психотерапевтическом процессе, поскольку перенос переводит события прошлого в новый контекст, который благоприятствует их пониманию. Психотерапия помогает хотя бы частично освободиться от власти механизмов повторения. В ходе психотерапевтического лечения пациент может достичь лучшего понимания своего становления, основных конфликтов и препятствий на этом пути, восполнить дефициты в развитии, выработать новые, более адекватные способы взаимодействия с окружающим миром. Такое «самопознание» не только облегчает страдания, оно меняет весь характер человека. Пациент теперь способен лучше решать возникающие проблемы, гибко выбирать, он реже попадает под власть старых, неадекватных способов реагирования. Это переживается как освобождение, душевное раскрепощение, открываются закрытые ранее пути и горизонты, обычная жизнь приносит теперь больше удовлетворения. Можно сказать, что психотерапия усиливает способность человека управлять своей судьбой и своим счастьем, хотя, разумеется, это не чудодейственное средство от всех проблем.

Психоанализ как метод лечения неврозов

Психоанализ – инструмент, дающий возможность Я добиваться поступательной победы над Ид.

Обзор психоаналитических теорий дает общее представление о психоанализе как научном знании, но оставляет открытым вопрос о том, в чем заключается работа психоаналитика. Данная глава посвящена обсуждению методических аспектов психоанализа. При описании психоаналитической техники мы опирались прежде всего на труды З. Фрейда, Е. Гловера, О. Фенихеля, Р. Гринсона, Х. Томэ и Х. Кэхеле, О. Кернберга, М. М. Решетникова, А. И. Куликова, а также личный опыт тренингового анализа (обучающего анализа у сертифицированных аналитиков) и собственную многолетнюю практику психоаналитически ориентированной психотерапии.

Психоанализ по праву можно отнести к одному из наиболее технологичных направлений современной психологии, поскольку вопрос о методе лечения всегда был и продолжает оставаться его центральной темой. Организованная в 1957 году в Париже (в рамках XX конгресса Международной психоаналитической ассоциации) дискуссия «Разновидности классической психоаналитической техники» убедительно продемонстрировала многообразие точек зрения в отношении терапевтических процедур, используемых психоаналитиками . В настоящее время термин «психоанализ» применяется к разным методам, нередко основанным на личных предпочтениях их авторов.

В связи с существующими различиями в современном психоанализе выделяются два основных варианта – классическая техника и психоаналитическая терапия, – к которым примыкают динамическая психиатрия и психодинамическая психотерапия. В отношениях между отдельными группами отмечаются выраженная фракционность, закрытость вплоть до взаимного неприятия. Аналитики не склонны к открытому обсуждению своей практической деятельности в силу разных причин, в том числе вследствие сугубо конфиденциальных терапевтических отношений с пациентом и сложных контрпереносных (возникающих в ответ на реакции пациента) чувств самого терапевта. И хотя необходимая консолидация психоаналитического сообщества пока еще не достигнута, между перечисленными подходами изначально существует общая рабочая платформа , основные положения которой рассматриваются далее на примере классического психоанализа и психоаналитической терапии .

Психоанализ появился как метод изучения и лечения неврозов. В предыдущих разделах было показано, что в соответствии со структурной теорией психоневрозы базируются на невротическом конфликте – столкновении между импульсами Ид, стремящимся к разрядке, и защитами Эго, предотвращающими одновременно и нежелательные действия, и доступ болезненного материала к сознанию. Внешний мир также играет важную роль в формировании невроза, но для того, чтобы возник невротический конфликт, он должен переживаться как внутреннее противоречие между производными Эго и Ид. Супер-Эго выполняет более сложную задачу. Эта инстанция делает инстинктивные импульсы и социально неодобряемые действия запретными для Эго, вызывая болезненное чувство вины даже за символическую разрядку. Эго вынуждено постоянно тратить энергию на то, чтобы не дать опасным тенденциям пробиться к сознанию. Эго становится все менее способным справляться с усиливающимися напряжениями и в итоге оказывается переполненным ими, переходя в состояние «запруженности». Непроизвольные разрядки переживаются личностью как снижение сознательного контроля, а клинически – как симптомы психоневроза. Термин «невротический конфликт» используется в единственном числе, хотя у каждого пациента на каждом этапе жизни имеется более чем один конфликт .

В процессе накопления клинических данных Фрейд неоднократно вносил изменения в собственный метод лечения неврозов. На самых первых порах он ограничивался использованием общепринятых терапевтических процедур того времени – электростимуляцией, водолечением, массажем и т. д. Не удовлетворенный результатами, в 1887 году Фрейд начал использовать гипноз, обучившись этому у Жана-Мартена Шарко.

Своим возникновением в том виде, в котором мы его знаем, психоанализ обязан катартическому методу Йозефа Брейера , основанному на открытии, что истерический симптом исчезал всякий раз, когда пациент мог вспомнить о событии, которым этот симптом был спровоцирован. Терапевт гипнотизировал пациента и пытался заставить его вспомнить травматическое событие, чтобы вызвать исцеляющий катарсис (очищение). У Анны О., которую Брейер лечил в 1880–1882 годах, бывали спонтанные гипнотические трансы, во время которых она переживала вновь прошлые травматические события, вследствие чего наступало частичное исцеление. Таким образом, опыт Анны О. проложил путь для метода катартической терапии, сама она называла это «лечение разговором», или «прочисткой труб» .

В случае Эммы фон Н. (1889 год) Фрейд впервые использовал гипноз с целью достижения катарсиса. Его терапевтический подход состоял в следующем: он гипнотизировал пациентку и приказывал ей рассказать о происхождении каждого из ее симптомов. Он спрашивал, что испугало ее, что вызвало рвоту или опечалило ее, когда происходили те события, и т. д. Пациентка отвечала серией воспоминаний, что часто сопровождалось сильным аффектом. В конце сеанса Фрейд внушал пациентке, чтобы она забыла расстраивающие ее воспоминания.

К 1892 году Фрейд осознал, что его способность гипнотизировать пациентов ограничена. Он вспомнил, как Бернхейм продемонстрировал, что пациентов можно побудить вспомнить забытые события просто путем внушения в бодрствующем состоянии. Фрейд пришел к предположению, что пациенты знают все, что имело для них патогенное значение, и вопрос только в том, чтобы побудить их сообщить это. Он предлагал пациентам лечь, закрыть глаза и сконцентрироваться. Он надавливал на лоб и настойчиво говорил, что воспоминания должны появиться. Элизабет фон Р. (1892 год) была первой пациенткой, которую Фрейд вылечил внушением в бодрствующем состоянии. К 1896 году он совершенно отказался от гипноза в пользу внушения наяву .

Не совсем ясно, когда Фрейд отошел от использования внушения в качестве основного терапевтического инструмента. Вследствие работы со сновидениями Фрейд получил возможность все более и более полагаться на свободные ассоциации – спонтанное продуцирование материала пациентом. Э. Джонс описывает случай, когда Фрейд настойчиво расспрашивал Элизабет фон Р. и она упрекнула его в том, что он прерывает ход ее мыслей. Позже Фрейд последовал ее совету, что означало отказ от метода внушения и переход к технике свободных ассоциаций. Сам Фрейд так описывал открытую им процедуру: « Не оказывая какого-либо давления, аналитик предлагает пациенту лечь удобно на софе, тогда как сам он сидит на стуле за ним, вне поля зрения пациента Для того чтобы добиться идей и ассоциаций, аналитик просит пациента “позволить себе войти” в такое состояние, “как если бы они беседовали бесцельно, бессвязно, наугад” » .

В 1896 году в статье «Об этиологии неврозов» Фрейд ввел в научный обиход понятие «психоанализ». В ходе дальнейшей работы он сформулировал основные принципы и положения метода, который мы сегодня называем классический психоанализ , или просто анализ .

Процедура свободной ассоциации составляет основное правило психоанализа, которое заключается в том, что пациент должен говорить все, что приходит ему в голову (без стыда, страха негативной оценки или стремления произвести хорошее впечатление). Это единственный метод коммуникации для пациентов в ходе психоаналитического лечения. Со стороны же аналитика наиболее важным инструментом со времен Фрейда и до наших дней продолжает оставаться интерпретация . Эти две технические процедуры – свободные ассоциации и интерпретация – выделяют психоаналитическую терапию на фоне множества иных методов. Другие способы взаимодействия используются как вспомогательные средства, но не являются основными и типичными для классического психоанализа.

Одним из теоретических «столпов психоанализа» является положение, в соответствии с которым невротический конфликт берет свое начало в раннем периоде жизни индивидуума, вследствие чего для его разрешения требуется движение назад. В связи с этим феномен регрессии имеет для терапии особое значение. Согласно современным взглядам, под регрессией понимается возврат к менее зрелому уровню психического развития . Иными словами, это появление того способа функционирования, который был характерен для психической деятельности индивида на ранних этапах его развития. Многие формы регрессии появляются только временно и являются обратимыми.

Фрейд ввел понятие регрессии в своем исследовании сновидений в связи со сформулированной им топологической моделью психического аппарата: « Мы говорим о регрессии, если в сновидении представление снова преобразуется в чувственный образ, из которого оно когда-то возникло » .

Что касается психоаналитических методов лечения, то в 1914 году Фрейд писал о том, как открытие психического процесса, который он позже назвал регрессией, существенно видоизменило развитие аналитической техники. « Мы направляли внимание больного непосредственно на травматизирующее событие, во время которого впервые появился данный симптом, старались разгадать в нем психический конфликт и освободить подавленный аффект » .

Другой важный технический момент состоит в том, что отношения между пациентом и врачом признаются главным терапевтическим фактором в процессе психоаналитической терапии. Фрейд отмечал: « Первой целью лечения остается задача расположить его [пациента] к лечению и к личности врача. Для этого нельзя сделать ничего иного, как только предоставить пациенту достаточное количество времени. Если к пациенту выказывают серьезный интерес, тщательно устраняют появляющиеся в начале лечения различные проявления сопротивления и избегают явных промахов, такое расположение появляется у него само собой; в своем воображении он причисляет врача к тем лицам, в которых он привык видеть проявления любви » .

Еще более важным психоаналитическим понятием и одновременно терапевтическим фактором является рабочий альянс . Р. Гринсон характеризует рабочий альянс как относительно неневротический, рациональный прямой контакт между пациентом и его аналитиком. Эта разумная часть эмоций пациента, направленных на аналитика, создает рабочий союз, отличный от невроза переноса. Фактическое проявление рабочего альянса состоит в готовности пациента выполнять различные процедуры психотерапии, в способности работать аналитически с теми инсайтами, которые вызваны регрессией или причиняют страдание .

Для успешного прохождения анализа отношения между терапевтом и пациентом должны преобразоваться в рабочий альянс. Альянс формируется между сознательным Эго пациента и анализирующим Эго аналитика. Это важное условие успешного анализа, поскольку рациональные установки позволяют пациенту доверять терапевту и сотрудничать с ним, несмотря на дезорганизующее влияние интенсивных «иррациональных» реакций переноса. Важной вехой прогресса в развитии отношений рабочего альянса является временная и частичная идентификация пациента с отношением аналитика и его методами работы, которые пациент начинает применять во время терапевтических сессий. Р. Гринсон подчеркивает, что способность пациента формировать относительно мягкие, то есть десексуализированные и лишенные агрессии, отношения зависит от наличия в его прошлом опыте паттернов подобного рода . Сказанное не означает, что в рабочем альянсе должны отстутствовать любые негативные чувства. Угрозу для анализа представляют не чувства вообще, но трудноконтролируемый прорыв влечений, не поддающихся компромиссу, не терпящих фрустрации и стремящихся утвердиться в анализе, вытесняя, таким образом, осознанные цели терапии, подменяя их собой .

Фрейд признавал, что при определенных условиях отношение пациента к врачу может нарушаться, создавая сопротивление – «наихудшее препятствие» для терапии. Это может произойти, если пациент почувствует к себе пренебрежение, станет сексуально зависимым или перенесет на фигуру врача переживания из своего прошлого. Проявления сопротивления и переноса следует выводить на сознательный уровень, после чего необходимо побуждать пациента к общению, несмотря на его противоречивые чувства. Таким образом, Фрейд открыл явления сопротивления и переноса, рассматривая их как помехи в терапевтической работе. На начальных этапах своего развития психоанализ был нацелен на восстановление травматических воспоминаний с последующим отреагированием болезненных переживаний и достижением катарсиса, в связи с чем реакции переноса и сопротивления следовало обойти или преодолеть.

Постепенно Фрейд перешел от симптоматической терапии к комплексному анализу невроза. Он более не старался прояснить каждый симптом, а предлагал пациенту самому выбирать тему сессии, начиная терапевтическую работу с очевидных проявлений бессознательного в данный момент. Новый акцент был теперь сделан на том, чтобы бессознательное стало сознательным, на устранении амнезии и восстановлении вытесненных воспоминаний. Сопротивление было соотнесено с теми силами, которые вызывают вытеснение. Гипноза и внушения следует избегать, поскольку последние маскируют сопротивления и мешают выявить психические силы, действующие в пациенте. В случае игнорирования сопротивления можно получить лишь неполную информацию и достичь временного терапевтического успеха. Аналитик должен использовать искусство интерпретации для того, чтобы преодолеть сопротивление и устранить вытеснение.

В 1905 году Фрейд впервые подчеркнул решающую роль переноса. « Перенос, которому, кажется, предопределено было быть самой большой помехой психоанализу, становится его самым могучим союзником, если каждый раз его присутствие может быть обнаружено и объяснено пациенту » .

С 1912 года последовательный анализ переноса и сопротивления стал центральным элементом терапевтического процесса. Фрейд предостерегал против удовлетворения переноса (отход аналитика от терапевтических отношений посредством его вовлечения в привычные для пациента переносные отношения), для чего он предлагал терапевту быть непроницаемым и сохранять свою анонимность. В «Лекциях по введению в психоанализ» Фрейд предпринял попытку раскрыть взаимосвязь отыгрывания, переноса и сопротивления, показывая, что перечисленные терапевтические процессы возникают в обход сознания пациента (автоматически) как результат навязчивого повторения .

Фрейд использовал термин «невроз переноса» для обозначения того, что во время психоанализа пациент проецирует свои прежние конфликты и переживания на личность аналитика, разыгрывая привычные для него сценарии отношений. Этот процесс становится возможен благодаря тому, что пациент мало знает о терапевте, который занимает относительно нейтральную и анонимную позицию. В результате анонимности терапевта и склонности к навязчивому повторению пациента у последнего формируется невроз переноса – своеобразное повторение детского невроза .

Фрейд признавал, что при анализе переноса становится возможной перестройка Я. Таким образом, в ходе развития психоаналитического метода отреагирование перестало быть главной задачей терапии и внимание аналитика переместилось на область переноса и сопротивления. Конечной целью психоанализа стало увеличение относительной силы Эго по отношению к Супер-Эго, Ид и внешнему миру .

Описывая технику психоанализа, Р. Гринсон использует два основных понятия – техническая процедура и терапевтический процесс . Под технической процедурой понимаются: приемы, инструменты, действия и средства, используемые терапевтом или пациентом в целях содействия терапевтическому процессу. Гипноз, внушение, свободная ассоциация, интерпретация – примеры технических процедур, применяемых Фрейдом на начальных этапах психоанализа. Термин «терапевтический (аналитический) процесс» используется применительно к взаимосвязанным событиям, происходящим внутри пациента в ходе терапии. Регресс, отреагирование, восстановление вытесненного материала, инсайт – терапевтические процессы .

От других методов психотерапии анализ отличается специфическими требованиями и ограничениями. Аналитическая ситуация определяется тем, что терапия происходит в заданных условиях, в определенное время и с определенной частотой (в классическом варианте 4–5 раз в неделю). Такие условия стимулируют аналитический процесс , способствующий возникновению у пациента временной регрессии, при которой пробуждаются прежде бессознательные (вытесненные) воспоминания, запретные детские желания и фантазии.

Проведение терапии в условиях, когда пациент находится в положении лежа и максимально расслаблен, а воздействие внешних раздражителей сведено к минимуму, лучше всего подходит для того, чтобы направить внимание пациента на его внутреннее состояние, на внутреннее пространство его переживания. Располагаясь за пределами поля зрения пациента, терапевт облегчает развитие уже заключенных в нем фантазий переноса, обращенных к личности терапевта, не препятствуя им своим реальным присутствием. Благодаря такому расположению внимание обоих участников аналитического процесса направляется на внутренний мир пациента. Такое расположение также означает исключение невербальной коммуникации (мимики и жестов), что нередко становится предметом критических замечаний оппонентов психоанализа .

Наряду с обстановкой для понимания скрытого материала служит заключение терапевтического контракта, состоящее в достижении четкого соглашения относительно реальных условий, в которых проводится лечение. Так, в начале терапии должны быть оговорены предполагаемая длительность лечения, периодичность и продолжительность сеансов, вид финансирования, специальные финансовые вопросы (оплата сессии в случае пропуска встречи без предварительного предупреждения), границы дозволенного и другое.

Необходимое для терапевта соблюдение правила воздержания (абстиненции ) означает, что он, в свою очередь, отказывается от удовлетворения желаний пациента, например в личной информации о терапевте или более близких отношениях с ним. Нейтральная позиция терапевта позволяет снизить проявления отыгрывания (повторения прежних паттернов поведения), выявить перенос и вербализовать фантазии и переживания пациента. Нейтральность психоаналитика требует от него усилий, особенно на первых этапах терапии, когда пациент учится принимать ее правила и ограничения, невольно пытаясь побудить терапевта действовать по своим «правилам».

Х. Томе и К. Кехеле, отмечая дискуссионный характер вопроса, разделяют современные терапевтические методы на специфические и неспецифические средства. Примерами специфических аналитических средств, по мнению авторов, являются: инсайт, интерпретация переноса и сопротивления, конфронтация, прояснение, реконструкция личности через вопоминание прошлых переживаний. Одновременно с этим авторы анализируют многочисленные «неспецифические подходы», в том числе терапию, основанную на эмоциональном опыте (Ференци, Ранк, Кохут), в рамках которых упор делается на удовлетворение нарциссических потребностей пациента и компенсацию дефицитов в его объектных отношениях. Авторы приходят к выводу, что между перечисленными средствами не существует антагонизма, что они взаимно дополняют друг друга, а их применение зависит от ситуации .

По мнению Р. Гринсона, техники работы можно разделить на аналитические, неаналитические и антианалитические .

В анализе используются четыре основные аналитические процедуры: конфронтация, прояснение, интерпретация и проработка . При этом различные авторы единодушно признают интерпретацию самой важной технической процедурой психоанализа, обеспечивающей достижение главной его цели – повышения способности пациента понимать самого себя.

Конфронтация обычно составляет первый шаг анализа. Конфронтация имеет место всякий раз, когда терапевт помогает пациенту обнаружить какой-либо факт (феномен), который впоследствии должен стать осознанным. Например, терапевт может обратить внимание пациента на избегание им какой-либо темы, или опоздания, или конкретные противоречия в его рассказе, или повторяющиеся события в его жизни. Постепенно пациент перестает отрицать очевидные факты, определяя для себя прежде неосознаваемые конфликтные зоны.

После того как избегаемый феномен становится «видимым», можно перейти к прояснению значимых деталей: в каких ситуациях проявляется то или иное действие, к чему приводит, как именно это происходит, как реагируют окружающие и т. д. Данная техническая процедура требует терпения и деликатности от аналитика, который не должен спешить и всякий раз должен идти за пациентом, используя каждый удобный случай для прояснения важных деталей. После того как конфронтация и прояснение были осуществлены в достаточной для пациента мере (при условии достигнутого к этому моменту терапевтического альянса и контролируемого сопротивления), пациент оказывается подготовленным к главной процедуре анализа – интерпретации . Р. Гринсон подчеркивал: « Интерпретировать означает делать бессознательный феномен сознательным. Более точно это означает делать осознанным бессознательное значение, источник, историю, форму или причину данного психического события. Это обычно требует не одного, а нескольких вмешательств » .

Интерпретация может предлагаться в форме предположения, утверждения, вопроса или метафоры. В психоанализе используют три основных вида интерпретации: генетическую, символическую и структурную . В первом случае явление анализируется в контексте инфантильного опыта клиента. Например, обсуждая ситуации, когда пациент утрачивает контроль над употреблением алкоголя, терапевт может предположить: «Похоже, что у вас появляется трудноконтролируемое желание выпить всякий раз, когда вы испытываете чувство отвержения, подобно тому как в детстве вы прятались в шкаф и ели конфеты, когда родители оставляли вас одного». При символической интерпретации обсуждается скрытое значение симптома или иного феномена, например: «На символическом уровне алкоголь становится для вас объектом, который идеально заботится о вас – успокаивает, поддерживает, согревает». В свою очередь, структурная интерпретация предполагает анализ явления сквозь призму взаимодействия трех психических инстанций. Это может выглядеть, например, так: «Алкоголь становится единственной мерой, с помощью которой можно снизить тревогу и примирить вашу агрессию к близким людям и чувство вины перед ними».

Для интерпретации аналитик использует собственное бессознательное, свои эмпатию и интуицию, а также глубокие теоретические знания. Интерпретация порождает инсайт – мгновенное «озарение», догадку, новое видение, которое соединяет бессознательные проявления и осознанные факты в одно целое. Благодаря систематическим инсайтам происходят искомое понимание и интеграция различных частей Эго пациента.

Четвертый шаг при анализировании – проработка . Это та аналитическая работа, которая направлена на углубление понимания и создание условий для реальных изменений. Проработка прежде всего связана с детальным исследованием сопротивлений – того, что препятствует достижению желательных изменений. Она также предполагает углубленное исследование интрапсихического конфликта, тревоги, защит и переносных реакций. Часть работы выполняется пациентом вне сессий. Проработка требует наибольшего времени по сравнению с другими процедурами психоанализа. Инсайт не приводит к моментальным изменениям в поведении. Быстрые изменения обычно непродолжительны. Как правило, требуется много времени, чтобы преодолеть значительные силы, которые сопротивляются изменению, и создать прочные структурные сдвиги. Перечисленные процедуры могут следовать одна за другой в любом порядке в зависимости от особенностей пациента и его способности воспринимать интерпретации.

Неаналитические процедуры также используются в анализе, например на начальных этапах или в качестве предварительных мер для решения основных задач. Так, в ходе отреагирования, в соответствии с другой терминологией – «отыгрывания вовне» (повторения в терапии привычных непродуктивных паттернов поведения), пациент достигает некоторой разрядки влечений, частично освобождая Эго и «расчищая дорогу» для последующего инсайта.

Антианалитическими процедурами являются те, которые блокируют или уменьшают способности к инсайту и пониманию. В качестве подобных действий можно назвать назначение некоторых медикаментов и интоксикантов, советы, быстрое и легкое утешение, некоторые виды удовлетворения переноса пациента, отвлечение внимания и т. д. .

Возникающее в терапии неудовольствие анализируемый может выносить только тогда, когда его отношения к аналитику окрашены положительно, то есть когда он заново переживает в аналитике ранний объект, от которого он, по Фрейду, «привык получать любовь». Другими словами, должны возникнуть отношения достаточного доверия между ним и психоаналитиком, чтобы осуществились отношения ожидания целительного изменения. Без такой надежды анализируемый не сможет полностью включиться в довольно трудоемкий психоаналитический процесс и достичь ожидаемого успеха в решении поставленных задач.

Поскольку аналитическая работа определяется конкретными аналитическими целями, постольку анализ не может быть «бесконечным». По мере разрешения симптомов становится возможным окончание лечения. Завершение анализа является непростым делом. Х. Томе и Х. Кехеле указывают на различные драматические коллизии, подстерегающие аналитика и пациента на финальной фазе терапии. К числу негативных проявлений относятся: прерывание терапии пациентом без достижения взаимного согласия; разочарование в работе с одной или обеих сторон и обесценивание ее результатов; невозможность пациента сепарироваться от терапевта; стремление терапевта к слишком длительному лечению для «полного» разрешения невроза переноса и другие .

В наиболее благоприятном варианте вопрос о завершении терапии должен быть результатом взаимного согласия. В работе 1937 года «Конечный и бесконечный анализ» Фрейд сформулировал два основных условия, необходимых для завершения анализа: « Первое, пациент не должен больше страдать от своих симптомов и должен преодолеть свои тревоги и торможения; и второе, аналитик должен прийти к заключению, что так много вытесненного материала дошло до сознания, так много из того, что было неразборчивым, теперь объяснено и так много внутреннего сопротивления побеждено, что нет необходимости опасаться повторения связанных с этим патологических процессов » .

Признавая важность замечаний Фрейда, различные авторы ориентируются на разные критерии завершения лечения. К последним относятся: структурные изменения, возникшие благодаря глубокой проработке бессознательных конфликтов; повышение способности пациента к самоанализу; умение справляться с тревогой; способность понимать себя и достигать необходимых изменений; повышение способности ориентироваться на требования реальности; разрешение невроза переноса .

Таким образом, в наиболее общем виде цель психоанализа определяется как повышение сознательного контроля пациента над его собственной психической жизнью. Невроз переноса, возникающий в аналитическом процессе, позволяет аналитику понять, какие установки, чувства, конфликты и компромиссные образования пациента проявляются как остатки вытесненных впечатлений, отношений и травм. Аналитик интерпретирует представленный материал, доводя его тем самым до сознания пациента, вызывая его инсайты. В ходе длительного лечения (от года до пяти – семи лет) выявленная бессознательная продукция подвергается проработке, достигается интеграция прошлого с настоящим, устраняя ограничения (симптомы), вызванные бессознательными конфликтами. Аналитическая ситуация предполагает некую стабильную систему, внутри которой пациент и аналитик взаимно мобилизуют интрапсихические процессы, побуждающие пациента к изменению, по мере того как возникающее в нем напряжение отслеживается и интерпретируется аналитиком.

К основным терапевтическим факторам, обеспечивающим успех терапии, относятся: терапевтические отношения и ограничения, свободные ассоциации и анализ сновидений, интерпретации аналитика и инсайты пациента, анализ переноса и сопротивления, нейтральность терапевта и повышение чувства реальности пациента. Достижение анализируемым все более высокого уровня зрелости Эго посредством формирования невроза переноса и его проработки в аналитической ситуации может рассматриваться как суть анализа.

Перенос, сопротивление и контрперенос

Преодоление сопротивлений является той частью нашей работы, которая требует наибольших затрат времени и усилий. Однако она стоит этого, так как ведет к благоприятному изменению Я.

Понятия «перенос», «сопротивление» и «контрперенос» составляют главную теоретико-методическую базу для проведения психоаналитической терапии и требуют дополнительного обсуждения.

Как отмечалось выше, под переносом (трансфером ) в психоанализе понимают « перемещение чувств, мыслей и поведения, первоначально относившихся к значимым людям из детства, на человека, включенного в текущие межличностные отношения » . Другими словами, это воспроизведение в аналитической ситуации значимых (положительных, негативных или травматичных) отношений из прошлого опыта, и прежде всего с родительскими фигурами. Данный феномен носит преимущественно бессознательный характер и определяет сущность аналитической ситуации. Явными признаками переноса считают неадекватность чувств пациента по отношению к действиям аналитика и аналитической ситуации, чрезмерную интенсивность переживаний пациента, явное сходство актуальных психических проявлений с чувствами, мыслями и действиями в прошлом.

По преобладающим в переносе переживаниям различают позитивный перенос с доминированием положительных чувств пациента, эротизированный – наполненный явными сексуальными фантазиями и переживанями, негативный – с преобладанием агрессивно-деструктивных влечений и аффектов. На практике часто имеют место различные варианты и сочетания перечисленных форм: сложные смешанные, амбивалентные, или чередующиеся, паттерны переноса. Очевидно, что подобная классификация является упрощенной, тем не менее она общепринята .

Р. Гринсон, так же как А. Фрейд, предлагает соотносить паттерны переноса со стадиями психосексуального развития: « Это означает, что мы можем распределить по категориям реакции пациента на его аналитика с точки зрения инстинктивных целей, инстинктивных зон и тревог, отношений и ценностей в соответствии с этими инстинктивными компонентами » .

Например, оральный перенос будет проявлять себя преувеличенным вниманием к каждому слову и взгляду аналитика, стремлением как можно больше «впитать», ненасыщаемостью, страхом отделения, страхом быть брошенным, ревностью к другим пациентам (а также родственникам и другим занятиям терапевта). При этом у пациента ярко проявляются чувства любви и ненависти, доверия и недоверия, а также такие оральные защиты, как интроекция, расщепление, проективная идентификация, отыгрывание вовне привычных паттернов поведения.

Другими основаниями классификации трансфера могут стать соотнесение последнего со структурами Оно, Я и Сверх-Я. В этой связи особые трудности в анализе доставляет перенос по типу «карающего Супер-Эго», при котором пациент проецирует на аналитика враждебность и страх, которые он переживал по отношению к родительским фигурам до того, как они были четко отделены от его Я. Эти переживания оживают в переносе благодаря недостаточно сформированным границам Я – Другой, вследствие действия примитивных механизмов расщепления и проективной идентификации .

Во всех перечисленных случаях успех терапии зависит от способности терапевта не вовлекаться в переносные отношения, удерживаясь от того, чтобы отвечать на проекции пациента. Аналитик должен стремиться сохранять доброжелательные рабочие отношения. Способность сохраняться, несмотря на производимые пациентом разрушения, составляет основу техники контейниирования (В. Бион), применение которой позволяет возвратить пациенту все то, что он «изверг» из себя на терапевта, но в значительно смягченном, очищенном виде, не вызывая излишней тревоги .

Таким образом, реакции переноса представляют собой оживление бессознательных конфликтов прошлого в ситуации анализа. Повторение инфантильных импульсов и защит во взаимоотношениях с аналитиком способствует проявлению актуального содержания невроза и других психопатологических черт. Это обстоятельство позволяет считать перенос центральным аналитическим процессом и специфической особенностью психоанализа. Терапевтический эффект достигается по мере выявления переноса, постепенного осознания пациентом собственных переносных реакций, их проработки в ходе терапии вплоть до достижения частичного или полного освобождения от его власти.

Другим ключевым понятием и одновременно аналитическим процессом выступает сопротивление , или все то, что препятствует аналитической работе. В «Лекциях по введению в психоанализ» З. Фрейд писал: « Если мы стремимся вылечить больного, освободить его от болезненных симптомов, то он оказывает нам ожесточенное, упорное сопротивление, длящееся в течение всего лечения » .

Вопрос о происхождении сопротивления не был до конца ясен Фрейду. Он считал, что основным источником сопротивления является стремление Эго (Я) избежать тревоги. Помимо сопротивления Эго препятствие терапии также исходит из некоего глубинного сопротивления Ид, о сущности которого Фрейд высказывал различные гипотезы, подчеркивая, однако, его несводимость к психозащитам.

В работе «Торможение, симптом и страх» (1926 год) Фрейд назвал пять форм сопротивления. Три из них связаны с Я: сопротивление-вытеснение, сопротивление переносу и феномен вторичной выгоды от болезни. Две другие формы: сопротивление-Ид и сопротивление сверх-Я .

1. Сопротивление-вытеснение связано с потребностью индивида защитить себя от импульсов, воспоминаний и ощущений, которые в случае проникновения их в сознание, вызвали бы болезненное состояние или, по крайней мере, угрозу его появления.

2. Сопротивление-перенос (трансферентное сопротивление) отражает борьбу против инфантильных импульсов, которые возникли в прямой или модифицированной форме как реакция пациента на личность аналитика.

Сначала Фрейд описал перенос как сопротивление и главную помеху терапии. Впоследствии понимание переноса изменилось от представления о нем как о препятствии работе к положению о том, что он является самым мощным терапевтическим инструментом до тех пор, пока не превращается в негативный или излишне позитивный либо эротизированный перенос. Эти две формы переноса, как говорил Фрейд, становятся сопротивлением, когда препятствуют процессу воспоминания.

В целом же в понятие трансферентного сопротивления входят сопротивление осознанию переноса, сопротивление в форме трансферентной любви или негативного переноса и сопротивление разрешению переноса. Сопротивление-перенос включает в себя и сознательное утаивание пациентом мыслей об аналитике, а также бессознательные трансферные мысли, от которых его психика стремится защититься.

Р. Гринсон выделяет следующие варианты сопротивления-переноса . В первую очередь это поиск удовлетворения переноса . Самые простые и наиболее часто встречающиеся источники сопротивления переноса имеют место, когда пациент развивает сильные эмоциональные и инстинктивные побуждения по отношению к аналитику и стремится к их удовлетворению больше, чем к выполнению аналитической работы. Для многих пациентов источником сопротивления является желание быть любимыми. Это желание может блокировать и вытеснять терапевтические цели. Страх потери любви и уважения со стороны терапевта является всегда источником сопротивления работе. Существуют также пациенты с сильными разрушительными импульсами, которые бессознательно стремятся уничтожить аналитика и анализ, вместо того чтобы анализировать свои конфликты. Другим вариантом сопротивления переносу являются защитные реакции , которые проявляются в виде привычных форм поведения в затруднительных ситуациях, например рационализация, сексуализация или проекция. Защитные реакции переноса связаны со страхом какого-либо инстинктивного побуждения или аффекта, например депрессии или чувства вины. Генерализованные реакции переноса – еще одна форма сопротивления. В данном случае пациент реагирует на аналитика так, как реагирует на многих или большинство людей своей жизни. Такое поведение типично и привычно. Это поведение было названо Райхом «характерным переносом» . Гринсон же полагает, что определение таких реакций переноса, как «генерализованные реакции переноса», является более точным, поскольку термин «характерный» имеет и другие значения. Отыгрывание вовне реакций переноса – четвертый вариант сопротивления переносу – проявляется под влиянием навязчивого стремления к повторению. В данном случае препятствием могут выступать: сильные переживания из прошлого, симптоматическое поведение (например, употребление алкоголя), отыгрывание сексуальных желаний за пределами терапии.

Х. Томэ и Х. Кэхеле указывают, что конкретные формы, которые принимают различные элементы сопротивления переноса, зависят от особенностей пациента и от интерпретаций аналитика. Например, параноидный пациент быстро развивает негативный перенос, а нимфоманка – эротизированный. Интенсивность этих форм переноса делает их сопротивлением. Между переносом, полезным для лечения, и переносом, разрушающим его, располагается широкий спектр, и внутри него аналитик решает, какие формы поведения интерпретировать как сопротивление .

3. Сопротивление как результат вторичных преимуществ болезни также широко распространено. Симптом является компромиссным образованием, которое снижает тревогу, обеспечивая тем самым первичный выигрыш от болезни. Вторичный выигрыш заключается в возможности повлиять на других или управлять ими с помощью болезни. Например, первичным выигрышем при агорафобии (страх открытых пространств с отказом выходить на улицу) является отвлечение (освобождение) от тревоги, связанной с амбивалентностью к родительским фигурам, а вторичной выгодой – возможность избежать неприятных обязанностей или заставить других повсюду сопровождать себя. Родственники пациентов фактически осознают вторичные выигрыши невроза, но остаются в неведении от его первоначальных источников .

Типичными проявлениями подобных вторичных преимуществ являются польза, извлекаемая из болезни, – преимущество находиться в положении больного и быть предметом забот и жалости окружающих, а также удовлетворение агрессивных и мстительных импульсов, возникающих по отношению к тем, кто вынужден разделять страдания больного. Вторичные преимущества могут также ощущаться пациентом как удовлетворение его потребности к наказанию или скрытых мазохистских тенденций. В некоторых случаях это может быть стремление получать льготы и пособия, гарантированные обществом в случае болезни. Трудность расставания с этими вторичными преимуществами своей болезни составляет особую форму сопротивления.

4. Сопротивление-Ид – это сопротивление инстинктивных импульсов любым изменениям в их способе и форме выражения. Трудности возникают, когда инстинктивный процесс, в течение десятилетий протекавший по определенной схеме, вдруг пытаются заставить пойти по совершенно новому пути. Для устранения этой формы сопротивления необходимо то, что Фрейд называл проработкой . Сандлер считает, что данный вид сопротивления может рассматриваться как следствие более общего психологического сопротивления отказу от приобретенных ранее привычных паттернов функционирования. В этой связи одним из аспектов проработки, может быть процесс обучения новым паттернам функционирования и способам подавлять, сдерживать старые, более устойчивые поведенческие схемы .

5. Сопротивление Супер-Эго проистекает из чувства вины пациента или его потребности в наказании. Фрейд считает, что этот вид сопротивления труднее всего обнаружить и труднее всего с ним справиться. Так, пациент, который переживает бессознательное чувство вины по поводу каких-то сексуальных желаний, может отреагировать сильным сопротивлением ситуации раскрытия и освобождения этих желаний в ходе аналитической терапии. Как наиболее интенсивную форму сопротивления Супер-Эго можно рассматривать так называемую негативную терапевтическую реакцию (ухудшение состояния пациента в ходе лечения).

Сандлер считает важным делать различие между внутренним психическим состоянием сопротивления и наблюдаемыми признаками сопротивления, которые обычно и называют «сопротивлением» . Гловер (1955 год) описывает «грубые» (очевидные) и «слабо проявляющиеся» сопротивления. Очевидные сопротивления включают в себя срывы лечения, опоздания и пропуски, молчание, уход от прямых вопросов терапевта, автоматическое неприятие всего, что говорит аналитик, демонстрацию непонимания, рассеянности и засыпания. Менее ярко проявляющиеся сопротивления скрываются за фасадом внешнего принятия требований терапии. Это может выражаться в форме формального согласия со всем, что говорит аналитик, в охотном предоставлении необходимого материала (например, описании сновидений), к которому, как представляется пациенту, аналитик проявляет интерес, и во многих других формах .

Большое клиническое значение имеет выделение Эго-синтонного и Эго-дистонного сопротивлений. Эго-дистонные сопротивления переживаются пациентом как препятствующие успеху терапии. Эго-синтонные ощущаются не как сопротивления, а как некие нормальные проявления. Как правило, в начале анализа работают с чуждыми Эго сопротивлениями, после этой предварительной работы и формирования терапевтического альянса становится возможен переход к работе с Эго-синтонными сопротивлениями .

Обсуждая общие факторы сопротивления, Х. Томэ и Х. Кехеле отмечают следующее:

Сопротивление относится к сознательно желаемому изменению, которое бессознательно страшит;

Сопротивление проявляется не столько в оговорках, ошибках и другой бессознательной продукции, сколько в отношениях между терапевтом и пациентом;

Терапия страдает, если сопротивление превышает определенный уровень интенсивности, что может отразиться в широком круге явлений (интенсификация переноса до степени безрассудной страсти так же опасна, как и чрезмерная рационализация в терапии);

В оценке сопротивления необходимо использовать количественно-качественные критерии, например положительный или отрицательный перенос становится сопротивлением, если достигает интенсивности, блокирующей интеллектуальное сотрудничество .

Игнорирование сопротивления пациента в любой его форме разрушает терапию. Несмотря на то что интерпретация признается главной аналитической процедурой, она не всегда доступна и полезна для пациента. Для того чтобы избавить пациента от вытеснения, недостаточно рассказать о смысле его симптомов, но в первую очередь нужно преодолеть его сопротивление. Фрейд подчеркивал, что в связи с этим главными особенностями аналитической техники являются истолкование переноса и сопротивления .

Чтобы эта работа была успешна, необходимо соблюдать определенные правила. О. Фенихель дает следующие рекомендации: 1) всегда начинать интерпретацию с поверхности; 2) предоставлять пациенту самому определять тему сессии; 3) интерпретировать сопротивление до интерпретации содержания; 4) избегать как слишком грубых, так и слишком поверхностных интерпретаций. Типичными ошибками, усиливающими сопротивление, могут быть: преждевременная (поспешная) интерпретация; интерпретация материала без учета особенностей пациента; несистематическая интерпретация переноса; противоречивые интерпретации .

Р. Гринсон предлагает следующую логику анализирования сопротивления :

1) осознать сопротивление;

2) продемонстрировать его пациенту в случае появления (конфронтация);

3) прояснить мотивы и формы сопротивления (какой специфический болезненный аффект заставляет пациента сопротивляться; какое специфическое инстинктивное побуждение является причиной болезненного аффекта; какую конкретную форму и способ использует пациент для выражения своего сопротивления);

4) интерпретировать сопротивление (с точки зрения фантазий или воспоминаний, стоящих за ним, с точки зрения истории отношений пациента в прошлом и настоящем);

5) интерпретировать форму сопротивления (анализировать формы в настоящем и прошлом; проследить историю и бессознательные цели этой деятельности);

6) тщательно проработать (повторение и углубление шагов 4 и 5) .

Успех преодоления сопротивления зависит от умения терапевта работать с сопротивлением и его способности укреплять терапевтический альянс. Для того чтобы пациент смог доверять аналитику и не сомневался в успехе анализа, аналитик должен транслировать достаточные теплоту, искренность и эмпатию . Эмпатия является главным источником терапевтически точных и полезных интерпретаций.

Для выполнения данных задач аналитик должен осознавать свои собственные эмоциональные реакции и бессознательные процессы, возникающие в процессе терапии. В их основе, как правило, лежит контрперенос – «ситуация, при которой чувства и установки аналитика по отношению к пациенту являются дериватами прежних ситуаций жизни аналитика, перемещенных на пациента » .

М. Кан предлагает различать четыре вида контрпереносных чувств терапевта: 1) реалистические, свободные от конфликта реакции терапевта на чувства и поведение пациента внутри и вне сессии; 2) реалистические реакции терапевта на собственные превратности судьбы; 3) чувства, являющиеся результатом стимуляции пациентом неразрешенных конфликтов терапевта; 4) чувства, являющиеся результатом интенсивных и регрессивных переносных реакций пациента и его примитивных защит .

К последнему виду относятся и контрпереносные чувства, «вкладываемые» пациентом в терапевта в процессе проективной идентификации. Вслед за П. Хайманн (1950 год), утверждавшей, что такие контрпереносные чувства создаются пациентом и являются частью личности пациента, большинство авторов склонны видеть в них инструмент исследования бессознательного пациента. При этом, во-первых, привлекается внимание к проблеме распознавания такого вида контрпереносных чувств, к необходимости супервизий либо «внутренней супервизии» для прояснения их природы. Во-вторых, обсуждаются вопросы повышения эффективности использования «вложенных» контрпереносных чувств в диагностических и терапевтических целях. В-третьих, рассматриваются особо интенсивные контрпереносные чувства, возникающие в процессе взаимодействия с пациентом с личностным расстройством .

Таким образом, эмпатия терапевта к собственным чувствам и его способность к «самосупервизии» в терапевтической ситуации позволяют различать и использовать контрпереносные чувства для углубленного понимания трудно выразимых в словах смутных чувств и неясных, неоформленных переживаний пациента.

Эффективность использования контрпереносных чувств на пользу терапии зависит от целого ряда факторов, среди которых: восприимчивость психотерапевта к воздействию, оказываемому на него пациентом в процессе проективной идентификации; способность психотерапевта к адекватному обращению с проецированной на него частью Я пациента; умение психотерапевта реконструировать послания пациента и другое.

По сути, решающее значение восприимчивости психотерапевта как фактору, обеспечивающему продвижение лечения, придавал уже З. Фрейд, когда подчеркивал, что ни один психоаналитик не продвинется дальше, чем позволяют его собственные конфликты и внутренние сопротивления.

Восприимчивость психотерапевта к бессознательной коммуникации пациента проявляется, с точки зрения П. Кейсмента, в его резонансе на интерактивное давление. Подобная реакция возникает в результате совпадения того, что относится к личности психотерапевта, и материала, исходящего от пациента. Для того чтобы стать более восприимчивым к пациенту, психотерапевту необходимо получить доступ к бессознательным резонансам в пределах как можно более широкого диапазона чувств. Психотерапевту следует стремиться к расширению диапазона эмпатического резонанса и особенно к открытию «инаковости» другого человека. Чем более свободно, по мнению П. Кейсмента, резонирует психотерапевт на незнакомые «ключи», или диссонирующие «гармонии», других, тем сильнее это будет повышать чувствительность к тому, что бессознательно передается пациентом в процессе проективной идентификации .

Адекватное обращение с контрпереносными чувствами предполагает, что, с одной стороны, они не должны отыгрываться вовне, а с другой – могут свободно выражаться, если это способствует прогрессу в лечении. Х. Томэ и Х. Кехеле обращают внимание на тот существенный, по их мнению, момент, когда сообщения о чувствах следует давать с точки зрения комплиментарности, то есть с позиции наблюдения и реалистического опыта, доступной терапевту, но не достающей пациенту .

Само понятие «комплиментарная позиция» было введено в употребление Э. Дейч (1926 год); различать же комплиментарные (дополнительные) и конкордантные (согласующиеся) контрпереносные чувства предложил Дж. Ракер (1957 год), основываясь при этом на кляйнианских представлениях о проективной и интроективной идентификации. О. Кернберг (1989 год) подчеркивал, что конкордантная идентификация помогает тонкому эмпатическому пониманию пациента, а комплиментарная – значимого Другого. В то же время, отмечает О. Кернберг, конкордантная идентификация несет в себе риск сверхидентификации, а комплиментарная – снижения эмпатии к текущему центральному переживанию пациента. Такие риски следует учитывать при реконструкции взаимодействия с опорой на контрпереносные чувства .

Одной из попыток расшифровки метакоммуникативных требований является их формулирование на языке ролевой теории. Дж. Сандлер (1977 год) констатирует, что важную часть отношений с объектом составляют манипуляции, с помощью которых пациент старается склонить аналитика вести себя желательным для него образом. Сандлер отмечает, что осознавание навязываемой роли позволяет проследить взаимодействие до интрапсихических ролевых отношений. По существу, в терминах ролей обсуждается, от кого к кому адресовано метакоммуникативное (скрытое) требование.

Способности психотерапевта к адекватному обращению с контрпереносными чувствами и к расшифровке метакоммуникативного (скрытого) требования хорошо тестируются во взаимодействии с пациентом, страдающим личностным расстройством. Особенности контрпереноса на пациента, страдающего личностным расстройством, обсуждаются в работах О. Кернберга (1989 год), Р. Урсано и др. (1992), Р. Чессика (1993), В. Мейсснера (1993 год) и других авторов, привлекающих внимание к интенсивности, некоторой хаотичности контрпереносных чувств и необходимости их «утилизации». Для такого пациента типично использование примитивных защитных механизмов, в том числе проективной идентификации .

О. Кернберг считает, что в процессе проективной идентификации на психотерапевта проецируется часть Я, от которой следует защищаться (вину за «плохость» которой пациент стремится разделить с терапевтом). Пациент при этом выискивает в Другом признаки поведения, подтверждающие, что тот находится под влиянием спроецированной части. Пациент бессознательно пытается спровоцировать терапевта на воплощение патологических проекций. В этих условиях терапевту следует быть особенно внимательным, не допуская ни отрицания, ни отреагирования вовне «вложенной» в него «плохости» .

О. Кернберг придает решающее значение супервизии, в процессе которой становится возможным использовать контрпереносные чувства для лучшего понимания пациента, в том числе и его метакоммуникативных требований. Он особо подчеркивает, что стремление уйти от профессиональной экспертизы, отказ от записей и обсуждения случая следует рассматривать в качестве признаков выраженного контртрансфера. В целом Кернберг считает, что контрпереносные чувства являются «окнами» во внутренний опыт пациента. Аналогичной точки зрения придерживаются большинство современных исследователей контрпереносных чувств, полагая, что последние выполняют «критическую сигнальную функцию» .

Организация и техника психоаналитической психотерапии

Цель наших усилий мы можем сформулировать по-разному: осознание бессознательного, уничтожение вытеснений, восполнение амнестических пробелов – все это одно и то же.

Под влиянием определенных исторических и социальных обстоятельств клинический психоанализ разделился на два тесно взаимосвязанных направления – классический психоанализ и психоаналитическую терапию. Традиционный подход фокусируется на оказании помощи определенной группе людей, имеющих невротическую симптоматику, развитую способность к рефлексии, к формированию переноса. Других пациентов, например с нарциссическими расстройствами, Фрейд считал недостаточно подходящими для психоанализа. В отличие от своих предшественников современные психоаналитики успешно работают с широким кругом пациентов и самым разнообразным спектром ситуаций, включая психологические проблемы, неврозы, психосоматические и пограничные расстройства, психозы. При сохранении общей цели и методологии психоаналитическая техника может подвергаться большей или меньшей модификации и становится психоаналитической психотерапией .

Под психоаналитической терапией понимают психологическую работу, основанную на теории и принципах психоанализа, но допускающую использование условий и техник, отличных от тех, что применяются в классическом психоанализе. В общем смысле целью психоаналитической терапии является обнаружение и снижение бессознательных ограничений. В то время как в ортодоксальной парадигме пациент «подбирается под метод», не предполагающий изменений существующих правил, в современной психотерапии используются более гибкие подходы и разнообразные условия.

Психоаналитическая терапия отличается от анализа по организации, технике и процессу. В случае психоаналитической терапии пациент может не ложиться на кушетку, а сеансы могут быть не столь частыми. Не всегда используются основное правило и метод свободных ассоциаций. В большей степени поощряется свобода общения. Между пациентом и терапевтом устанавливается доверительный альянс, при этом аналитик может избегать невроза переноса. Терапевт в аналитической терапии более активен в выборе методических приемов; помимо интерпретации (или вместо нее) он может использовать методы организации среды, указания, разъяснения, оценку реальности и другое. Аналитическая терапия в большей степени направлена на реальные и непосредственные переживания пациента. Обычно она короче психоанализа и имеет своей целью не реорганизацию структуры личности или характера, а снятие симптомов и разрешение специфических затруднений индивида. Аналитическая терапия может широко варьировать – от приближенной к классическому варианту до поддерживающей. В целом аналитическая терапия рассматривается специалистами как важный метод, применимый при лечении пациентов, которые не могут или не желают подвергаться психоанализу .

Обобщенную схему аналитической работы составляют следующие моменты:

Установление терапевтических отношений, большое значение в которых придается сеттингу – условиям, целям и правилам аналитической работы;

Диагностика типа и уровня нарушений пациента, в результате чего определяется терапевтическая стратегия (например, невротическим пациентам предлагается анализ или аналитическая терапия, пограничным пациентам рекомендуется аналитическая или психодинамическая психотерапия, психотическим – поддерживающая и т. д.);

Исследование симптомов и истории их появления;

Обнаружение и проработка повторяющихся бессознательных паттернов поведения; установление их происхождения; выявление травматических событий в личной истории пациента и определение точек фиксации на конкретных переживаниях, фантазиях, стадиях развития;

Обнаружение реакций сопротивления терапии; интерпертация и проработка сопротивления;

Активизация эмоциональных реакций переноса пациента; обнаружение и интерпретация переноса при готовности к этому пациента; прояснение значений проявившегося в переносе бессознательного материала; проработка паттернов переноса на примере отношений со значимыми другими в настоящем и прошлом пациента; интерпретация переноса как препятствия (сопротивления) терапии; проработка переноса;

Периодические возвраты к наиболее значимым интерпретациям на разных этапах терапии; достижение инсайта, раскрывающего связь переноса с интрапсихическим конфликтом, составляющим питательную среду болезненных симптомов; разрешение переноса;

Идентификация типичных конфликтов личности и индивидуальных защит от тревоги;

Фокусировка на старых болезненно-инфантильных защитах и попытка обнаружить возникшие в ходе терапии новые, более конструктивные и творческие способы жизни и т. д. .

В каждом отдельном случае могут использоваться все или несколько из перечисленных задач. На практике они, безусловно, подвергаются разнообразной модификации.

Психоаналитическая терапия представляет собой достаточно структурированный процесс, в котором выделяются следующие этапы: первичное интервью и пробные встречи, начало терапии; средний этап; окончание терапии. Дополнительно к этому некоторые аналитики (Х. Томэ, Х. Кехеле) рассматривают в качестве важной задачи сопровождение пациента в постаналитический период, в то время как другие (Э. Тихо) настаивают на том, что для повышения уверенности в своих силах пациент не должен рассчитывать на помощь терапевта и стараться впоследствии справляться с трудностями самостоятельно .

Для каждого из выделенных этапов терапии описываются специфические особенности сопротивления, переноса и контрпереноса, характерные для данной стадии работы, а также типичные терапевтические дилеммы. Данная тенденция наиболее наглядно представлена в работе М. М. Решетникова «Трудности и типичные ошибки начала терапии» .

Психоаналитическая терапия, как и любой другой метод психологической помощи, имеет свои показания и противопоказания. В связи с этим Р. Гринсон подчеркивает: « Первый и наиболее важный вопрос, на который мы должны ответить: доступен ли пациент психоанализу? Второй вопрос зависит от обстоятельств: будет ли психоаналитическое лечение наилучшим для пациента? » .

Современные знания позволяют не только ответить на данные вопросы, но и на основе диагностики подобрать адекватные методы работы с пациентами, не подходящими для традиционного анализа. Изменение терапевтической стратегии зависит от характера проблемы, с которой обратился пациент, и уровня его функционирования. Современные психоаналитики придают большое значение психоаналитической диагностике с целью определения уровня нарушенности пациента и структуры его личности (характера). Наиболее принято выделение трех уровней психической организации – невротического, пограничного и психотического. Данная классификация позволяет дифференцировать пациентов в соответствии с диагностически значимыми критериями, что облегчает их понимание и повышает эффективность работы. В каждом из перечисленных случаев определяется соответствующий терапевтический подход .

Одновременно с этим предпринимаются активные попытки классифицировать пациентов по типу их характера или личностной структуры на основе различий в интрапсихических конфликтах, фиксациях и защитах . Так, например, обсуждая проблему психоаналитической диагностики, Н. Маквильямс выделяет такие типы организации характера, как психопатический, нарциссический, шизоидный, параноидный, депрессивный – маниакальный, мазохистический, обсессивно-компульсивный, истерический и диссоциативный. Каждый тип описывается по следующим критериям: конституция и типичные аффекты, защитные и адаптивные процессы, объектные отношения, особенности переноса и контрпереноса, критерии для дифференциальной диагностики и терапевтические стратегии .

Стивен М. Джонсон интегрирует общепринятую классификацию с анализом объектных отношений, предлагая следующие типы характера: шизоидный характер – ребенок, которого ненавидели; оральный характер – брошенный ребенок; симбиотический – присвоенный; нарциссический – ребенок, которого использовали; мазохистический – покоренный ребенок; истерический (истрионический) – совращенный; навязчиво-компульсивный – дисциплинированный .

Аналогично тому, что происходит в психоанализе, в психоаналитической терапии должны быть раскрыты ставшие неосознаваемыми конфликты и противоречащие друг другу тенденции. Продолжать работу в условиях собственного сильного сопротивления пациенту помогают терапевтические отношения, основанные на взаимном доверии и общих целях. Благодаря распознанию защит и снятию сопротивления вытесненный материал проникает в сознание в форме неожиданных идей (инсайт), обеспечивая все большую интеграцию психического функционирования.

Современная психоаналитическая терапия испытала значительное влияние двух современных концепций – теории объектных отношений и эго-психологии, интегрировав их с классическими взглядами. По мнению Р. Гринсона, благодаря возникновению рабочего союза пациент становится способен к образованию особой формы объектного отношения .

Экспрессивная психотерапия Кернберга является одним из наиболее ярких примеров интегрированного подхода, ориентированного на оказание помощи широкой группе пациентов, в том числе с пограничной патологией, для которых не подходит классический анализ. Метод Кернберга имеет ряд отличительных особенностей, а именно – более четкую формулировку целей терапии, более свободное выражений эмоций пациента и терапевта, акцент не столько на прошлых отношениях пациента, сколько на терапевтических отношениях между пациентом и терапевтом, отступление от принципа нейтральности терапевта и принятие им на себя более активной роли, большую искренность и честность терапевта, в том числе в раскрытии собственных переносных чувств.

Переход к классической психоаналитической технике в работе с такими пациентами возможен, по мнению Кернберга, лишь на поздних этапах лечения, когда структура их личности становится преимущественно невротической. Лишь тогда терапевт может обратиться к анализу невротических, эдиповых конфликтов пациента и интерпретациям «там и тогда», касающимся текущей жизни пациента и его прошлого, и более твердому соблюдению технической нейтральности.

Настаивая на принципиальной важности интерпретации как основного инструмента анализа, Кернберг придерживается мнения, что при тяжелых формах самодеструктивности нужна поддерживающая психотерапия с проработкой защитных механизмов «неинтерпретативным» способом. Поддерживающая психотерапия позволяет улучшить понимание отношений с другими, сформировать более реалистические притязания, увеличить толерантность к переживаниям пустоты и скуки.

О. Кернберг подчеркивает важность ограничений при проведении сессий с пограничными пациентами. Ограничения в звонках по телефону, запрет на отреагирование агрессии вовне, запрет частой критики психотерапевта пациентом являются важными условиями при проведении психотерапии с пограничным пациентом. Только в том случае, когда в терапевтических отношениях сочетается эмоциональная поддержка с ясными правилами, клиенты могут начать осознавать и реинтегрировать ранее расщепленные части своего Я. Напротив, без упорядочивания терапевтического процесса, без определения безопасных границ терапии расщепленные части Я и объектов могут нести угрозу дезинтеграции как интраиндивидуальных, так и терапевтических отношений .

Термин «проработка» был введен в психоаналитический обиход Фрейдом в отношении особенных усилий, которые успешны при повторяющихся попытках терапевта изменить создаваемое пациентом сопротивление. С сегодняшней точки зрения речь идет об аналитической работе со всеми сопротивлениями и прочими факторами, которые препятствуют тому, чтобы приобретенные в ходе терапии инсайты оказывали влияние на структурные изменения. Проработку в психоаналитической терапии можно обозначить как работу по примирению.

В то время как психоанализ Фрейда был сугубо индивидуальным и строго стандартизированным методом лечения, аналитическая психотерапия имеет различные формы и модификации. По объекту аналитической работы различают индивидуальную, групповую и семейную аналитическую терапию. Два последних направления представляют собой относительно новые подходы, гармонично интегрирующие психоаналитическую теорию и методы с практикой групповой работы.

Психоаналитическая семейная терапия

Любое общение с людьми – непрерывный процесс обучения и изменений.

Д. Фримен

Супружество и семья представляют собой ту социальную реальность, в которую включены большинство современных людей. На психологическом уровне семья ассоциируется с личными отношениями, любовью и привязанностью. Данные темы доминируют в материале большинства пациентов. Все, кто приходит в аналитический кабинет, так или иначе испытывают фрустрацию, связанную с любовью («любовный голод») в прошлом или настоящем, к себе или другим. Психоаналитическая терапия, подобно лучу прожектора, фокусируется на сфере бессознательных интрапсихических конфликтов, примиряя человека с его собственной психической реальностью.

Положительные результаты индивидуальной работы нередко растворяются, как только пациент возвращается в дисфункциональную семейную среду. Вопреки терапевтическим усилиям прогресс в лечении может не наблюдаться, поскольку семья пациента, оставшаяся за пределами аналитической ситуации, бессознательно препятствует любым изменениям. С другой стороны, имеют место случаи, когда в ходе индивидуальной терапии ухудшаются парные и семейные отношения. Психоаналитическая кушетка формирует доверительный альянс пациента с психотерапевтом, некий «психоаналитический брак», а благодаря эротическому переносу – в ряде случаев и скрытый любовный роман. Супруги, оставшиеся по ту сторону терапевтического кабинета, испытывают брошенность, зависть, ревность или освобождение от близости, означающие кризис супружеской интимности .

Неудивительно, что по мере становления психоанализа как метода оказания психологической помощи обнаружились его явные ограничения в работе с семьей и другими социальными группами. В связи с этим Сальвадор Минухин (1989 год) писал: « Мы поняли, что вырванный из социального контекста индивид – это мифическое чудовище, иллюзия, созданная нашими психодинамическими представлениями » .

Семейная терапия появилась в 1940–1950-х годах. Десятки людей могут претендовать на роль ее основателей. Родоначальники семейной терапии по большей части были психиатрами, искавшими новые подходы к диагностике и лечению шизофрении, депрессии и других психических расстройств. Многие из инициаторов семейной терапии, такие как Натан Аккерман, Ян Алгер, Мюррей Боуэн, Лайман Уинн, Теодор Лидз, Израэл Цверлинг, Айвен Божормений-Неги, Карл Витакер, Дон Джексон и Сальвадор Минухин, имели предварительную психоаналитическую подготовку. Будучи увлеченными новаторами, они отказались от парадигмы психодинамики и обратились к новой динамике систем; некоторые из них, например Джексон и Минухин, довольно далеко отошли от своих психоаналитических истоков, другие, подобно Боуэну, Лидзу и Уинну, сохранили в своих работах явное влияние психоанализа .

В качестве исторических предпосылок семейной терапии выступили три, к тому времени уже достаточно развитые системы: психоанализ, кибернетическая теория систем и практика групповой работы. Подобно другим социальным практикам, семейная терапия прошла непростой путь, который с определенной долей условности может быть разделен на несколько исторических этапов.

1. Подготовительно-исследовательский этап, отказ от индивидуальной парадигмы (начало XX века – 1940-е годы).

2. Рождение семейной терапии и создание основных идей (1950-е годы).

3. Этап «взросления» и распространения, появление сотен семейных терапевтов (1960-е годы).

4. «Золотой век», или время расцвета школ семейной терапии, триумф харизматических личностей (1970 -1980-е годы).

5. Время критического пересмотра идей, возвращение к признанию важности роли индивидуальных изменений (1990-е годы).

6. Этап интеграции идей и методов (настоящее время).

За годы своего существования семейный подход оформился в относительно самостоятельную научно-практическую систему. В настоящее время под семейной терапией понимают совокупность теорий и методов, основанных на понимании людей в семейном контексте . В формате психотерапии семья рассматривается как единая психологическая реальность, интерперсональная система, функционирующая по принципу круговой связи. Если обычный психотерапевт работает с индивидом (его переживаниями, фантазиями, прошлым опытом), то семейный терапевт фокусирует свое внимание на семье как на целостном образовании и отношениях. Семейная реальность описывается через системные характеристики, такие как структура семьи (состав, иерархия, подсистемы, коалиции); внутренние и внешние границы; стиль коммуникации; семейные роли; история брака и семьи; ценности; мифы и ритуалы; скрытая динамика отношений.

В зависимости от того, на какой семейной характеристике фокусируется внимание терапевта, выделяются различные виды семейной терапии: структурная (в фокусе внимания – структура и границы); интеракционная (коммуникация и роли); когнитивно-поведенческая (убеждения, навыки и умения); гуманистическая (смыслы и ценности); психоаналитическая (скрытая индивидуальная и групповая динамика). В силу определенных исторических причин в России наибольшее распространение получила системная семейная психотерапия, рассматривающая семью как живую систему в совокупности ее целостных характеристик (параметров семейной системы).

Семейный подход предполагает участие в терапевтической работе двух и более членов семьи. В зависимости от того, кто является объектом воздействия, выделяют три основные формы психотерапии: 1) парная (супружеская); 2) детско-родительская; 3) собственно семейная. Семейная терапия может быть самостоятельной формой психологической помощи, а также дополнительным методом работы, сопровождающим индивидуальную терапию. Она может проводиться в различных формах: например, один терапевт работает с парой или семьей одновременно; два терапевта работают параллельно с каждым из супругов (бифокальная терапия); один терапевт работает с несколькими семьями в рамках одной сессии (семейные группы) и т. д.

Примерно с начала 1990-х годов семейные терапевты вновь обратились к психоанализу. Возрождение интереса к психоаналитическому мышлению было связано с привлекательными для семейных терапевтов изменениями, когда на передние рубежи психоаналитического движения вышли теория объектных отношений и эго-психология, уделявшие принципиально иное внимание человеческим взаимоотношениям. Возвращению к психоанализу также способствовали изменения в самой семейной терапии, особенно растущая неудовлетворенность механистическими элементами кибернетической модели. Новые психодинамические подходы нашли множество сторонников, поскольку многие считали, что, хотя семейные терапевты открыли глубокие истины системных отношений, они необоснованно игнорировали факты глубинной психологии.

Главная проблема всегда заключалась в объективном противоречии между психоанализом и семейным подходом: если психоанализ – это теория и терапия отдельных личностей, а семейная терапия – это теория и терапия социальных систем, то возможно ли их объединение? На наш взгляд, вся история психоаналитической семейной терапии является попыткой более или менее успешного разрешения данной дилеммы .

Как объект исследования семья не интересовала Фрейда. В своих работах он рассматривал последнюю как среду, где люди в прошлом приобрели свои невротические конфликты. Описывая семейные отношения (например, в случае страдающего фобией маленького Ганса), Фрейд прежде всего интересовался анализом эдипова комплекса ребенка, но отнюдь не семейной динамикой .

В результате того, что в метапсихологии Фрейда не нашлось места для семейной теории, в первые годы семейной терапии психоаналитический подход признавался бесполезным. Семейная терапия находилась под властью кибернетического взгляда на семью как систему. Тем не менее деятельность психоаналитически ориентированных семейных терапевтов с самого начала вызывала всеобщее обсуждение.

Исторической базой психоаналитической семейной терапии по праву считается Тэвисток (Англия). В 1940-х годах Генри Дикс организовал в Тэвистокской клинике отделение семейной психиатрии, в котором группы социальных психиатров пытались примирить семейные пары, направленные туда по решению суда о разводе. К началу 1960-х годов Дикс уже применял теорию объектных отношений к исследованию и решению супружеских конфликтов. Также работая в Тэвистоке, Джон Боулби считал совместные семейные интервью важным дополнением к индивидуальной психотерапии .

В 1950–1960-х годах в американском психоанализе доминировала эго-психология (которая сосредоточена на интрапсихических структурах), в то время как теория объектных отношений (концентрирующаяся на интерперсональном анализе) господствовала за океаном в Британии. Эдит Джекобсон и Гарри Стэк Салливан были самыми влиятельными учеными, которые способствовали переходу американской психиатрии на интерперсональные позиции.

Натан Аккерман основал Институт семьи в Нью-Йорке, теперь носящий его имя. Его книга «Психодинамика семейной жизни», опубликованная в 1958 году, была первой работой, посвященной диагностике и лечению семей. Аккерман исходил из того, что поскольку люди живут вместе, их и лечить следует совместно. Свой метод Аккерман называл «щекотанием защит», подчеркивая важность вскрытия секретов и деструктивных защит .

Божормений-Неги создал центр семейной терапии в Психиатрическом институте Восточной Пенсильвании в 1957 году. Не менее важными для развития семейной терапии стали исследования семей шизофреников, проведенные в Национальном институте психического здоровья (Ирвинг Рикофф, Роберт Кохен, Джулиана Дэй, Лайман Уинн, а затем Родни Шапиро и Джон Циннер). В 1950–1960-х годах для описания патологических паттернов семейного взаимодействия были опубликованы серьезные работы, в которых вводились такие понятия, как псевдовзаимность, стереотипизация ролей, оперирование диссоциациями, делинеация. Но, вероятно, самым важным клиническим вкладом было применение концепции проективной идентификации (М. Кляйн, У. Бион) к семье как к группе.

В 1960-х годах Рикофф и Уинн ввели курс семейной динамики в Вашингтонской школе психиатрии, который привел к появлению программы обучения семейной терапии. К ним присоединились Шапиро, Циннер и Роберт Винер, а в 1975 году были также приглашены Джил Сэвидж (ныне Шарфф) и Дэвид Шарфф. К середине 1980-х годов Вашингтонская школа психиатрии под руководством Дэвида Шарффа стала одним из ведущих центров психоаналитической семейной терапии. В 1994 году супруги Шарфф покинули ее и основали собственный институт. Характерной особенностью их работы является четкая ориентация на объектные отношения и психоаналитический подход к семье .

В настоящее время семейная терапия активно развивается, приобретая все более разнообразный опыт и собственную идентичность. В России большая часть семейных терапевтов продолжает придерживаться системного подхода, психоаналитическая семейная терапия пока еще не получила широкого распространения. Существуют проблемы как в профессиональной подготовке психоаналитически ориентированных семейных терапевтов, так и в процессе формирования профессионального сообщества. В последнее время наметились обнадеживающие тенденции. С 2005 года на базе Восточно-Европейского института психоанализа (Санкт-Петербург) организован и систематически проводится цикл переподготовки для врачей и психологов по направлению «Системно-динамическая семейная психотерапия», а также цикл усовершенствования по психоаналитически ориентированной парной терапии. Опыт обучения семейных терапевтов свидетельствует о повышении интереса специалистов к этому направлению, а также о возрастающем социальном спросе на данный вид психологической помощи.

По аналогии с индивидуальным анализом в рамках семейного подхода различают психоаналитическую и психодинамическую терапию . Первая основана на классической или современной психоаналитической теории, вторая – на ее дочерних модификациях, например трансактном анализе Эрика Берна или адлерианской семейной психотерапии.

С точки зрения организации психоаналитическая семейная терапия реализуется в трех основных формах: 1) терапия диадных отношений мать – дитя, основанная на теориях объектных отношений (например, в рамках теории сепарации – дифференциации М. Маллер); 2) групповая семейная терапия, основанная на классической теории, теории объектных отношений и эго-психологии (например, терапия «щекотанием защит» Натана Аккермана); 3) супружеская (парная) психоаналитическая терапия, базирующаяся на теории объектных отношений (например, терапия объектных отношений Шарфф).

Предметом психоаналитического исследования выступает семейное бессознательное , или скрытые аспекты семейной жизни. В соответствии с психоаналитическими представлениями истоки брачно-семейных отношений лежат в иррациональных процессах. Многое из того, чему мы ежедневно становимся свидетелями, непросто объяснить: как происходит выбор брачного партнера, почему влюбленность проходит, а идеализация партнера непременно сменяется его обесцениванием, почему люди оказываются вместе и почему для них становится невозможным быть вместе, почему в одних случаях дети в точности повторяют судьбу родителей, а в других – существенно отклоняются от родительского образца?

Бессознательные процессы (фантазии, защиты, конфликты) доминируют над сознательным контролем. Удачливы те, кому удается найти партнера с идентичными сознательными представлениями и бессознательными фантазиями о браке. По точному замечанию Генри Дикса, « мы вступаем в брак не с конкретным человеком, но с бессознательными фантазиями о нем » . Если представления и ожидания супругов не совпадают, то возникают конфликты и непреодолимые трудности.

Работающие с семейными парами психоаналитики фокусируют свои исследования в следующих направлениях:

1) скрытая индивидуальная динамика – уровень семейной тревоги; переносы; доминирующие аффекты; фантазии; страхи; преобладающие защиты; повторяющиеся паттерны поведения; интрапсихические конфликты; симптоматическое поведение; жизненные сценарии;

2) история этих переживаний – личная и семейная;

3) то, как партнер вызывает эти переживания, – проективная идентификация;

4) скрытая групповая динамика – мотивация вступления в брак; семейная история (история брака); межпоколенное наследование какого-либо события или проблемы (развод в трех поколениях, синдром годовщины); «треугольники»; семейные мифы; семейные ритуалы;

5) то, как обстановка сеанса терапии и участие терапевта могут способствовать происходящему в семье – сопротивление терапии; реакции переноса; реакции контрпереноса; динамика терапии;

6) характер отношений в семье и терапии – тип отношений; степень конструктивности – деструктивности отношений; стиль коммуникации; способы выражения любви и агрессии; способы разрешения конфликтов; роли; сплоченность; сферы конфликтов и зоны, свободные от конфликтов.

В рамках семейного подхода также рассматривается вопрос об отношениях в норме и патологии.

Психоаналитическая модель нормального развития семьи содержит концепции, взятые из теории Фрейда, теории объектных отношений, эго-психологии. Согласно моделям Фрейда, психологическое благополучие зависит от: а) удовлетворения инстинктов; б) реалистичного контроля примитивных влечений; в) координации психических структур. Согласно теории объектных отношений, ключом к психологической согласованности являются достижение и сохранение психической целостности посредством установления достаточно хороших объектных отношений.

С точки зрения теории объектных отношений брак – это диалог внутренних (воображаемых ) объектов . Режиссерами брачных отношений выступают не столько сами супруги, сколько их значимые другие из далекого и ближайшего прошлого. Точнее, не реальные люди из прошлого, но их воображаемые фигуры – частично неосознаваемые образы, или фантазмы . Последние предопределяют и выбор супруга, и сценарий развития отношений.

В «Очерках по теории сексуальности» З. Фрейд писал, что выбор объекта любви осуществляется по двум механизмам: по опорному типу мы выбираем партнера, напоминающего нам любящую (кормящую) мать или заботливого (поддерживающего) отца; по нарциссическому типу мы выбираем партнера, как мы сами или часть нас – какими мы были, есть или хотели бы стать . Современные семейные терапевты внесли коррективы: выбор супруга происходит на основе не реальных родителей, но их фантазийных репрезентаций по двум основным принципам:

1) зеркальности – совпадения внутренних объектов и бессознательных фантазий;

2) комплиментарности – их полярности и взаимодополняемости. Примеры зеркальной позиции реальных отношений: у обоих супругов зависимые родители; оба единственные дети в семье; оба отвергались матерью и имеют плохой внутренний объект. Примеры комплиментарности реальных отношений: он – младший ребенок в семье, она – старший; у нее – зависимый от алкоголя отец, у него – подчеркнуто дистантный и независимый. Примеры зеркальности внутренних объектов: у обоих «злая преследующая мать»; оба имеют эдипальную фантазию о любви родителя противоположного пола. Примеры комплиментарности внутренних объектов: у нее – отвергающая холодная мать; у него – заботливая и жертвенная.

В 1921 году З. Фрейд указывал, что, когда мы влюбляемся, переоценка объекта любви заставляет нас делать неправильные суждения, основанные на идеализации . Кульминация влюбленности отражает избыток нарциссического либидо, так что объект нашей любви становится заменителем нашего недостижимого Эго-идеала, в результате чего наша идентичность начинает светиться в отраженном свете идеализированного спутника .

Влияние родительских фигур и отношений с ними (к ним) наиболее полно изучено в психоанализе. В то же время работа с супружескими парами показывает, что на отношения супругов в такой же степени могут оказывать воздействие и другие персонажи из их биографии. Например, женщины, вступая в повторный брак, нередко ищут не оптимально подходящего мужа для себя, а нового отца своему ребенку, что становится главной детерминантой удовлетворенности браком и его стабильности. Другой момент: если в первом браке отыгрываются в полной мере главные конфликты детско-родительских отношений, то повторные браки нередко заключаются под влиянием предыдущих браков для отыгрывания их неразрешенных супружеских конфликтов.

В последнее время чаще говорят о частичном совпадении и взаимозависимости бессознательных фантазий и осознаваемых представлений. Некоторые авторы называют это взаимной проективной идентификацией , другие – невротической комплементарностью, супружеским сговором, взаимной адаптацией, сознательными и бессознательными контрактами.

Важной причиной проблем взаимоотношений в семье является формирование у людей искаженных представлений друг о друге за счет приписывания одному человеку качеств, которыми обладал в прошлом значимый Другой (перенос). Наиболее часто мы проецируем на членов семьи качества первичных объектов – матери, отца, бабушки. Также нередко имеет место сиблинговый перенос.

На разных этапах брака активизируются различные бессознательные механизмы и защиты. Так, выбор брачного партнера осуществляется под влиянием расщепления образа значимых фигур на плохие и хорошие качества с последующей фиксацией на плюсах. При влюбленности воспроизводятся расщепление и идеализация (фиксация на положительных качествах и их переоценка). При длительном формировании отношений проявляются расщепление образа партнера, фиксация на минусах, проективная идентификация (побуждение партнера делать то, что делали ранее значимые Другие с тобой). Механизм расщепления целостного объекта на отдельные свойства с последующей фиксацией на каком-либо из них является ведущим как в позитивных процессах идеализации, идентификации супругов, так и в мучительных конфликтах и разочарованиях. Расщепление переживается как конфликт амбивалентности (сомнения, раздражение, двойственное отношение). В итоге именно оно оказывается повинно и в неудачном выборе парт нера, и в пресловутых «иллюзиях» партнеров, и в хронической неудовлетворенности браком, и в иррациональной любовной зависимости.

В результате перечисленных закономерностей интрапсихической динамики в браке с фатальным постоянством воспроизводятся прошлые конфликты супругов, привычные отношения и фиксированные сценарии.

На основе своей работы с шизоидными пациентами (1952 год) Фербейн разработал концепцию расщепления (сплиттинга). Его взгляд на расщепление заключается в том, что Эго индивида подразделяется на структуры , которые содержат: а) часть Эго; б) часть объекта; в) аффект, связанный с взаимоотношениями. Пример простейшей Эго-структуры: недовольство матери (внутренний объект) – ощущение собственной (часть Эго) плохости – тревога и вина (аффект).

Реальный (внешний) объект (супруг, родитель, ребенок) воспринимается одним из трех способов: как идеальный объект, дающий удовлетворение; как отвергающий объект, который вызывает негативный аффект (гнев); как возбуждающий объект, который вызывает сексуальное влечение.

В нормальной ситуации любящие родители являются объектами избирательной и частичной идентификации, при которой усваиваются только те черты, которые гармонируют с образом Я. Как отмечает О. Кернберг, « на самом деле главным источником эмоциональной глубины и благополучия является обогащение личной жизни путем избирательных, частичных идентификаций с людьми, которых мы любим и которыми восхищаемся в реальности без необходимости интериоризировать весь их опыт » .

Неудачная попытка ребенка сформировать цельное Эго и дифференцированную идентичность вызывает длительную и крайне эмоциональную привязанность к семье (симбиотические отношения). Эта зависимая привязанность препятствует способности человека сформировать собственную социальную и семейную жизнь. Это, говоря языком объектных отношений, объясняет спутанность , характерную для многих симптоматийных семей. В целом продиктованное страхом внутренних объектов стремление уйти от реальных отношений считается сейчас самой глубокой причиной психологических проблем в семье. При этом важно понимать, что объектные отношения изменяются в течение жизни. Иногда юношеская любовная травма определяет стиль последующих сексуальных отношений. С другой стороны, отыгрывание прежних объектных отношений с другими людьми может снижать остроту интрапсихического конфликта, достигая спонтанного самоисцеления.

Еще одним фактором, осложняющим выбор супруга и супружескую жизнь, является то, что люди обучены скрывать свои реальные потребности и чувства . Возникает ощущение фальши и обмана. Дональд Винникотт назвал это явление фальшивым Я – дети ведут себя как настоящие ангелы, притворяясь теми, кем они в действительности не являются. Во время процесса ухаживания оба партнера полны желания угодить друг другу и поэтому выставляют себя в наилучшем свете. Мощные потребности в зависимости, нарциссизм и непокорные импульсы могут отойти на второй план до свадьбы, но чужую роль трудно и невозможно играть долго. Постоянное пребывание друг с другом приводит к тому, что супруги проявляются в истинном свете с последующим неизбежным разочарованием.

Как и отдельные личности, семьи могут проходить от одной стадии к другой, не решив полностью проблем предыдущего периода. Поэтому во время одной или нескольких стадий жизненного цикла в семьях могут существовать разнородные связи (фиксации). Во время стресса семья не только повторно переживает старые конфликты, но и возвращается к старым моделям их разрешения.

Интересна трактовка супружеских соглашений, предложенная Сагером (1981 год): брак как контракт. В его интерпретации каждый контракт имеет три уровня осознания: 1) сформулированный, хотя и не всегда услышанный; 2) осознаваемый, но не сформулированный, обычно из-за опасений гнева или неприятия, и 3) бессознательный. Каждый ведет себя так, будто его партер должен знать все условия контракта, и испытывает горечь и гнев, если другой не живет согласно этим принципам .

Семейные мифы выполняют ту же функцию в семье, упрощая и искажая реальность. Мифы защищают членов семьи от определенных болезненных истин и служат для того, чтобы помешать раскрыть неприятные факты. Типичным является миф о хорошей семье (все делают вид идеальной ситуации, тщательно скрывая от себя и от окружающих людей истинные проблемы).

В наиболее общем виде целью психоаналитической семейной терапии является освобождение членов семьи от бессознательных ограничений, которые мешают им развиваться и получать удовлетворение от совместной жизни. Другие варианты: обнаружение деструктивных защит и их преобразование (Аккерман); сепарация – дифференциация (Маллер); достижение безопасной близости (Боуэн); баланс между способностью отдавать и принимать (Божормений-Неги); нейтрализация и интеграция агрессивных и либидозных потребностей (Надельсон).

К более конкретным задачам (и одновременно этапам ) терапии можно отнести :

1) снятие тревоги и связанного с ней сопротивления;

2) определение наиболее конфликтных зон;

3) выявление и проработку деструктивных паттернов поведения супругов;

4) освобождение подавленных аффектов;

5) обнаружение примитивных и укрепление зрелых защитных реакций (особенно проективной идентификации);

6) вскрытие и выражение подавленных потребностей и влечений;

7) исследование и понимание бессознательных фантазий супругов и их переносов;

8) восстановление границ (установление оптимальной интенсивности взаимодействия);

9) достижение более дифференцированных и зрелых форм функционирования.

Показаниями для терапии выступают : трудно контролируемые супружеские и семейные конфликты; повторяющиеся негативные события (например, измены); невротические расстройства и психосоматические расстройства у детей или у супругов, если они появились в ходе семейной жизни; симптоматическое поведение, например пищевые аддикции или химические зависимости, поддерживаемые созависимым поведением членов семьи.

Противопоказаниями для аналитической работы с семьей или парой являются : негативное отношение к психотерапии одного или нескольких участников; отсутствие мотивации к развитию отношений (например, один или оба приняли решение расстаться и выстраивать новые отношения); насилие в семье; психозы; глубокий жизненный кризис; острое горе в связи с потерей близкого человека; химические зависимости в остром периоде.

К семьям, переживающим жизненный кризис, подходят с пониманием и поддержкой, первоначально создавая условия для разрешения кризисной ситуации. Как только кризис оказывается преодоленным, психоаналитик стремится провести с семьей долговременную глубинную психотерапию. Однако многие семьи в большей степени ориентированы на краткосрочную терапию (5–10 встреч). Если члены семьи настроены на непродолжительную работу – терапия направляется на ослабление конкретного симптома или актуальной проблемы в отношениях. Терапевт также должен поддержать решение семьи о завершении процесса терапии (чтобы ее члены не почувствовали себя неудачниками), но предупредить о возможных негативных последствиях преждевременного завершения работы.

В психоаналитической индивидуальной терапии принято выделять три этапа: начало терапии, средний этап и завершение терапии. Данное разделение может быть применимо и к семейной терапии в целом. Многолетний опыт работы с семьями позволяет нам говорить о следующих организационных этапах семейной терапии .

1. Диагностический этап (1–5 встреч):

– первый контакт (договор о встрече);

– первичное интервью, заключение терапевтического контракта;

– пробно-диагностические встречи.

2. Этап терапевтического вмешательства (10–30 встреч):

– начало терапии;

– средний этап;

– окончание терапии.

3. Посттерапевтическое сопровождение семьи или пары (по договоренности):

– контрольно-диагностические встречи;

– посттерапевтическая поддержка;

– индивидуальная терапия наиболее дисфункциональных членов семьи.

Большинство психоаналитически-ориентированных клиницистов предпочитают уделять внимание взрослому ядру семьи, потому что это согласуется с их вербальным и интеллектуальным уровнями. В связи с этим психоаналитическая семейная терапия чаще проводится с супругами, актуальный конфликт между которыми является отправной точкой для изучения интрапсихической и интерперсональной психодинамики.

Современные семейные аналитики также уделяют существенное внимание вопросу о критериях и признаках «здоровых семей» .

Относительно семьи в целом выделяются следующие критерии психического здоровья: 1) функциональность семьи (успешное совместное решение жизненно важных задач); 2) гармоничность отношений (взаимная удовлетворенность); 3) отсутствие симптомов психосоматических, поведенческих и психических расстройств; 4) хорошая социальная адаптация членов семьи; 5) конструктивное разрешение конфликтов; 6) зрелые защиты; 7) развитая способность тестировать реальность; 8) прогрессивное развитие семьи.

В литературе выделяют перечень психологических факторов успешного брака :

1) психофизиологическая совместимость – эротическое влечение; общая сенсорная доминанта; совместимость ритмов; сходство чувственности; комплементарность эротических фантазий;

2) сплоченность и парная идентичность – желание быть вместе; преданность; эмоциональное принятие друг друга; идентификация – ощущение сходства; чувство «мы»;

3) ценностное единство – общие ценности, интересы и предпочтения;

4) ролевая согласованность – взаимодополняемость ролей;

5) достижение безопасной близости – оптимальная для обоих психологическая дистанция; баланс сепарации – интеграции, совпадение в этом; сепарация без угрозы распада;

6) гибкость и стрессоустойчивость;

7) синхронное развитие.

Дэвид Шарфф приводит одно из наиболее интересных определений здорового супружества: « Брак – это психосоматическое партнерство » .

Р. Валлерштейн с коллегами проводили специально организованное исследование счастливых супружеских пар. Критериями гармоничности брака выступали: стабильность отношений (длительность брака более десяти лет); наличие здоровых детей с успешной социальной адаптацией; взаимная удовлетворенность браком (оба супруга должны были считать свой брак счастливым). Не подтвердилась гипотеза о том, что у счастливых супругов имеются собственные хорошие отношения с родителями и положительный пример родительской семьи. В изучаемых семьях с той же частотой, что и в контрольных (несчастливых), встречались и смерть родителей, и насилие, и разводы .

В то же время исследователями были выявлены психологические особенности счастливого брака , к которым относятся:

Одинаковая ценность брака для обоих;

Разделяемая фантазия о том, что этот брак наилучший для них; представление, что они лучше всего подходят друг другу;

Желание быть вместе;

Концентрация на достоинствах друг друга; отношение к браку как к прогрессирующей работе, требующей внимания в течение всей жизни;

Удовлетворительные сексуальные отношения;

Уверенность, что связь на стороне разрушит брак;

Уверенность, что брак требует внимания, усилий и развития.

Для достижения гармоничного супружества, по мнению Р. Валлерштейн, супруги должны решить ряд важных задач .

1. Эмоциональное отделение от родительских семей (во втором браке – от предыдущего партнера и призраков первого брака).

2. Достижение психологической интимности (разделяемой близости и ощущения общности).

3. Создание полноценных и приносящих радость сексуальных отношений и их защита от неблагоприятных воздействий среды (работы, детей, родственников, конкурентов).

4. Сохранение близости при рождении ребенка.

5. Умение противостоять внешним стрессорам и преодолевать кризисы жизни.

6. Создание безопасного пространства внутри семьи для выражения разногласий и разрешения конфликтов.

7. Использование смеха и юмора при выяснении истинного положения вещей, а также чтобы избежать скуки и отчуждения.

8. Обеспечение условий ухода и комфорта в отношении партнера, а также удовлетворение постоянной потребности партнера в получении эмоциональной и иных типов поддержки.

9. Сохранение романтических отношений и идеализированного образа друг друга.

Идеальные супружеские отношения скорее редкость, чем распространенная практика. На деле большинство супругов переживают временные кризисы или хронические трудности в парных отношениях, на которые оказывают существенное влияние проблемы в отношениях с детьми и собственными родителями.

Семейная терапия выступает современным методом повышения качества жизни семьи, своеобразным камнем преткновения при этом является вопрос о том, кого приглашать на первую встречу и с кем должен работать психотерапевт. В отличие от представителей системного подхода, выдвигающих требование одновременной работы со всей семьей, психоаналитически ориентированные семейные терапевты предпочитают сочетать индивидуальные и совместные встречи.

Существует четыре основных метода психоаналитической терапии : слушание, эмпатия, интерпретация и аналитическая нейтральность. В случае работы с семьей индивидуальные методы работы гармонично дополняются техниками работы с группой , такими как организация людей в пространстве, организация диалога, работа с правилами, сплочение, техники конструктивного разрешения конфликтов и другие. Особую роль в работе с семьей играют специальные методы семейной терапии : генограмма, семейные метафоры, циркулярное интервью, техники гашения семейной тревоги и агрессии, способы стимулирования изменений.

Психоаналитическая терапия действует посредством инсайта (понимания ), но идея, что инсайт исцеляет, является обманчивым упрощением. Инсайты должны быть проработаны – преобразованы в продуктивные способы поведения и реагирования. Большинство терапевтов работают в обоих направлениях – поощряют инсайт и способствуют выражению сдерживаемых импульсов.

Сеансы обычно начинаются с того, что терапевт приглашает членов семьи обсудить имеющуюся ситуацию, чувства и мысли. Последующие встречи он может начать либо молча, либо спрашивая: «Что вы хотите обсудить сегодня?» Затем он позволяет клиентам говорить, минимально направляя их и вмешиваясь в разговор. Когда первоначальные ассоциации и спонтанные взаимодействия прекращаются, терапевт организует диалог, выясняя мысли, чувства и опасения людей. Количество интерпретаций ограничивается.

Явные взаимодействия членов семьи считаются замаскированными версиями скрытого за ними латентного содержания. Неаналитические терапевты принимают значение очевидных взаимодействий членов семьи; аналитические терапевты пытаются вскрыть другой материал, особенно тот, который спрятан, не осознается или находится в прошлом. Это очень болезненная работа, которая не может происходить без постоянной поддержки компетентного терапевта. В связи с этим Майкл Николс подчеркивает необходимость в эмпатии для создания «климата контроля» для всей семьи .

Это означает, что терапевт должен слушать, и не вмешиваться, а члены семьи должны научиться воспринимать жалобы друг друга скорее как заявления о чувствах и стремлении к изменениям, чем как нападения, угрожающие целостности их Эго. Психоаналитический терапевт должен преодолеть свое желание успокаивать членов семьи, давать им оценки и советы. Вместо того чтобы попытаться разрешить спор, терапевт-аналитик скорее вмешается и задаст ряд вопросов о тех страхах и желаниях, которые лежат в его основе: почему они так рассердились; что они хотят этим сказать друг другу; чего они ждут друг от друга; откуда берутся эти чувства или ожидания? Вместо того чтобы фокусировать внимание на том, кто кому что сделал, аналитические терапевты сосредоточиваются на сильном чувстве и используют его в качестве отправной точки для тщательного исследования его истоков: что вы чувствовали; когда вы раньше испытывали такое же чувство; возникало ли оно еще раньше; что вы помните?

Особое внимание семейные терапевты уделяют механизмам защиты и проективной идентификации, специально проясняя, какие конкретные действия одного вызывают нежелательные реакции другого (что в ваших действиях вызывает данную реакцию партнера?).

В целом при работе с семьей тревога и сопротивление проявляются более интенсивно, чем при индивидуальной терапии (по крайней мере, в ходе первых встреч). Люди боятся открываться, раскрывать свои тайны, они не верят в улучшение, склонны критиковать и обвинять друг друга. В результате – семейная терапия реже принимается семьей, чем индивидуальное лечение кого-либо из ее членов.

В рамках семейной работы труднее отслеживать негативные переносы (если они вообще развиваются в семейном формате). Супруги либо нападают друг на друга, либо объединяются друг с другом в борьбе против терапевта. Семьи втягивают специалистов в выполнение недостающих функций , например ожидая того, что терапевт дисциплинирует детей или окажет поддержку супругу. Быстро образуются психологические альянсы и треугольники. Терапевты могут нарушать нейтральность, вовлекаясь в альянс с одним из членов семьи, чьи бессознательные проекции наиболее благоприятны для идентификации с ним терапевта.

Описанные особенности семейной терапии объясняют высокий риск негативного контрпереноса (трудно контролируемых ответных чувств аналитика), который может быть более интенсивным, чем при индивидуальной работе. Столкнувшись с высокой тревогой и упорным сопротивлением семьи, терапевты склонны испытывать растерянность и беспомощность, подталкивающую их к преждевременному завершению работы. В то же время, защищаясь от тревоги, члены семьи, прежде ведущие войну друг с другом, в ряде случаев объединяются против терапевта, активно нападая на него и обесценивая его усилия. Закономерно, что контрпереносные чувства терапевта в этом случае окрашиваются справедливым гневом и бессильной яростью. В такой ситуации, по мнению Натана Аккермана, « терапевт обязан выбрать средний курс между полюсами тяжело переносимой близости и вспышек рискованной ярости, ведущих к дезорганизации и отчаянию » .

Негативные чувства пациентов не следует рассматривать как неустранимое препятствие или доказательство неэффективности терапии – они являются основным, а нередко и единственным рычагом формирования мотивации позитивных изменений. Негативные переживания терапевта также очень важны. При правильном обращении они выступают источником информации о скрытой семейной динамике и динамике терапии. В отличие от индивидуальной терапии в семейном варианте поощряется более открытое выражение чувств терапевта. Также рекомендуется более активная работа с семейным сопротивлением, которое следует интерпретировать при первых же его проявлениях.

В результате перечисленных трудностей семейная терапия чаще прерывается, имеет меньшую продолжительность и сопровождается большей организующей активностью терапевта. По ироничному замечанию Майкла Николса, « психотерапия стоит дорого, отнимает много времени и вызывает стресс, поэтому семьи стараются поскорее ее завершить » .

Интерпретация

Понятие интерпретации предполагает, что то, что должно быть интерпретировано, имеет другое, добавочное или альтернативное содержание или значение помимо того, которое представляется проявляющимся или очевидным. В психоанализе интерпретация традиционно означает вербальную интервенцию со стороны аналитика, специально направленную на осознание пациентом бессознательных аспектов своей психики. Лежащее в основе этого предположение состоит в том, что явное переживание пациента имеет другие, скрытые содержания и смыслы в его тотальном мире переживаний, В психоаналитическом лечении интерпретация "рассматривается как главное средство помощи пациенту для осознания тех динамически активных аспектов его психики, которые участвуют в бессознательных конфликтах; другими словами, пациенту приходится помогать делать их осознаваемыми путем преодоления препятствующей этому мотивации и ее средств. Мур и Фаин (1968) определяли интерпретацию как «возрастание знания пациента в результате помощи ему в осознавании психических содержаний и конфликтов, которые ранее были недоступны осознанию» (р.58). Такое определение психоаналитической интерпретации явным образом связывает ее с феноменами вытеснения и динамического бессознательного, то есть с понятиями, которые знакомы из психоаналитической теории формирования невротического конфликта. Это определение, хотя оно все еще в значительной степени принимается за «официально принятое», по-видимому, связывая интерпретацию с невротической патологией, становилось тем более невразумительным, чем более аналитики расширяли свою практику до включения пациентов с более тяжелыми, чем невротические, нарушениями.

Представляется, что интерпретация является в настоящее время одним из самых неясных психоаналитических понятий. Многие аналитики, работающие с пограничными и психотическими пациентами, по-видимому, используют этот термин как относящийся почти ко всем сообщениями

аналитика, которые имеют отношение к чему-либо в пациенте, что не осознавалось самим пациентом. К сожалению, такая практика склонна лишать понятие интерпретации какого-либо специфического смысла, ибо такое широкое использование данного понятия будет оправдывать включение в него таких интервенций как конфронтация, прояснение и эмпатическое описание, а также значительную часть чисто рациональной информации.

Наряду с кушеткой и свободной ассоциацией интерпретация принадлежит к тем критериям психоанализа, которые часто воспринимаются как канонизированные классическими работами Фрейда по технике. Повсеместно считается, что эти технические средства были развиты и приняты для психоаналитической работы с невротическими пациентами. Однако отбросить их как непригодные при столкновении с пациентами, представляющими радикально иные уровни переживания и привязанности, аналитику часто мешает озабоченность по поводу того, будет ли считаться его работа после такого отказа от классической техники все еще истинным психоанализом. Даже когда аналитик, по-видимому, в действительности отказывается от классических интерпретаций в своей работе с пограничными и психотическими пациентами, он часто продолжает называть свои вербальные сообщения пациенту интерпретацией. Складывается впечатление, что часто вербальные интервенции аналитика, приводимые на презентациях случаев как интерпретации, более соответствуют рассмотренным выше эмпатическим описаниям, чем интерпретациям в классическом смысле. Возможно, это объяснит по крайней мере часть полемики между аналитиками относительно использования интерпретации с пациентами с более тяжелыми, чем невротические, нарушениями. Я вскоре вернусь к этому вопросу после обсуждения различий между эмпати-ческими описаниями и классическими интерпретациями, а также пригодности последних в аналитической работе с пограничными пациентами.

Как отмечалось выше, классическое определение интерпретации относится к помощи в осознании невротических конфликтов, делая таким образом доступными для проработки ранее диссоциированные элементы, а также их интеграцию с сознательным способом переживания пациентом себя и своих объектов. Ожидается, что недоступные осознанию детерминанты патологии пациента становятся доступны для аналитического исследования посредствомих бессознательного повтора в переносе пациента, который главным образом повторяет вытесненные эдиповы фантазии и отношения, в которых он, будучи ребенком, уже ранее достиг способности переживать себя и свои объекты в качестве независимых индивидов. Посредством интерпретаций и проработки перенос пациента будет мало-помалу разрешаться путем отказа от объектов его детства и замены последних воспоминаниями, относящимися к его детству. Эта проработка переноса невротического пациента, включающая в особенности его способность к отказу от своих инфантильных объектов, становится возможной главным образом благодаря терапевтическому альянсу между пациентом и аналитиком, в котором аналитик представляет одновременно текущий и новый эволюционный объект для пациента.

Эмпирическая ситуация пограничного пациента в психоаналитических взаимоотношениях во многом решительно отличается от психоаналитических взаимоотношений невротического пациента. В отлич-ие от последнего, в распоряжении пограничного пациента нет интегрированных образов себя и объекта в качестве индивидов. Трансфе-рентные объектные образы пациента все еще являются в основном функционально переживаемыми носителями еще не интернализованных частей его структуры потенциального Собственного Я. Его взаимоотношения с аналитиком во многом представляют прямое продолжение его однажды не удавшихся и задержанных эволюционных взаимоотношений, по отношению к которым не развилось никаких соответственных альтернатив. Вследствие неудачи достичь индивидуальной идентичности у пограничного пациента типически отсутствует единообразие и непрерывность в переживании Собственного Я, необходимые для саморефлексии, а также для организованно воскрешаемых в памяти воспоминаний (Fraiberg, 1969) и надежного чувства линейного времени. Из-за отсутствия индивидуа-ции Собственного Я и объектных образов нет мотива и возможности вытеснения нежелательных образов Собственного Я и объекта с последующим отсутствием должного динамического бессознательного. Пограничный пациент показывает полную структурную неспособность к созданию конфликтов, переживаемых как интрапсихические.

Передача аналитиком своего фазово-специфически точного понимания пациенту рассматривается здесь как его главное средство содействия возобновленным эволюционным процессам у последнего. Однако имеются различные очевидные причины, почему интерпретация в классическом смысле не может соответствовать субъективному переживанию пограничного пациента и почему соответственно нельзя ожидать, что она будет иметь такие терапевтически благоприятные последствия, какие она, по всей видимости, имеет в работе с невротическими пациентами. Вместо этого существует много очевидных причин, почему эмпати-ческое описание, как говорилось выше, кажется представляющимся как фазово-специфически адекватным способом передачи аналитического понимания пограничному пациенту, так и фазово-специфически корректным способом активации и помощи возобновленному структурообразованию в пациенте.

Как указывалось выше, полезность интерпретации зависит от того, «анализируем» ли перенос пациента или нет. Это имеет отношение к тому, могут ли от аналитика отказаться как от объекта переноса в процессе тщательной проработки инсайтов, полученных через интерпретации. Это более возможно для невротического пациента, чья установившаяся константность Собственного Я и объекта позволяет ему развивать альтернативные отношения с индивидуально различными объектами, чем для пограничного, чей единственно возможный первоначальный способ связи с аналитиком является его функциональным переносом на последнего. Отсутствующие части структуры Собственного Я пограничного пациента, все еще представленные функциональными объектами, типично включают в себя жизненно важные регулирующие влечение и успокаивающие Собственное Я функции, от которых все еще нельзя отказаться посредством какой бы то ни было вызванной инсай-том проработки. На функциональном уровне переживание Собственного Я все еще отчаянно зависит от переживаемого присутствия объекта либо в действительности, либо в качестве интроекта. Поэтому единственный способ обращения с утратой функционального объекта состоит либо в его замене другим сходным объектом, либо в попытке его замены постепенно продолжающимися процессами функционально-селективной идентификации. От функционального объекта можно отказаться, лишь переведя его внутрь структуры (Tahka, 1984).

Если сказать пациенту, что аналитик представляет для него отсутствующие части его Собственного Я, сопровождая свои слова возможной добавочной «интерпретацией» генетической и исторической подоплеки такого положения, это не обеспечит пациента отсутствующими у него структурами. Интеллигентный пограничный пациент интеллектуально может понимать такую интерпретацию, но она не обеспечит его альтернативами для присущего ему способа переживания себя и своих объектов. Поэтому если он не воспримет это как прямое оскорбление или унижение, ответ пограничного пациента на такую интерпретацию в лучшем случае будет таким: «Хорошо, ну и что из этого?».

В предыдущем параграфе я поставил слово «интерпретация» в кавычки, потому что классические интерпретации для пограничного пациента являются, как правило, не реальными, а псевдо-интерпретациями. Подлинность интерпретации, а также любого сообщения аналитика пациенту, зависит от того, насколько она основана на аналитическом понимании, полученном от корректной интеграции эмоциональных и рациональных откликов аналитика на пациента и его послания. Подлинное улавливание функционального и неполноценного субъективного переживания пограничного пациента, как правило, не происходит, если и когда аналитик воспринимает такое переживание как отражающее психику, страдающую от бессознательных конфликтов в индивидуально сознаваемой эмпирической орбите. Поскольку именно это необходимо для того, чтобы классическая интерпретация оказалась подлинной коммуникацией, которая будет соответствовать субъективному переживанию пациента, такие интерпретации, даваемые пограничным пациентам, как правило, представляют некоторую степень искусственности, которая оставляет их простыми интеллектуальными объяснениями, или, при сочетании с некоторым значимым аффектом, в качестве сделанных наугад утверждений, которые могут иметь разные степени неспецифического воздействия на способ переживания пациента.

Традиционное определение интерпретации как высказывания аналитика, направленного на то, чтобы сделать отвращаемые психические содержания доступными для сознательного переживания пациента, подразумевает, что некоторые ранее пережитые, но впоследствии утраченные репрезентации Собственного Я и объекта можно помочь сделать вновь переживаемыми сознательно. В отличие от классических интерпретаций, эмпатические описания имеют дело не со вторичной утратой доступной психической структуры, а скорее с ее первичным отсутствием. Как таковые они обеспечивают модели для ранее не репрезентированных эмпирических потенциальных возможностей у пациента.

Таким образом, интерпретации в классическом смысле понимаются как вербализации конструкций аналитика относительно диссоциированных областей мира переживаний пациента, в то время как эмпатические описания включают конструкции потенциально возможного переживания пациента. Конструкции аналитика в обоих случаях включают в себя его интегрированное понимание того, что отсутствует в сознательном и предсознательном переживании пациента. Однако вследствие фазово-специфических различий в таком переживании – включая в особенности природу отсутствующего как первичное отсутствие или вторичную утрату – способ и содержание передачи аналитиком своего понимания пациенту будет глубоко отличаться в каждом случае. В первом случае передача аналитиком своего понимания диссоциированного переживания пациента приобретает форму интерпретации, направленной на ее переживание пациентом в качестве эмпирической реинтеграции. Во втором случае передача аналитиком своего понимания в некоторых отношениях неполноценного переживания пациента будет вместо этого приобретать форму эмпати-ческого описания, которое, как ожидается, будет переживаться пациентом как включающее потенциально новое измерение в его способ переживания.

Интерпретация, независимо от того, генетическая она или динамическая, всегда подразумевает соотнесенность времени и истории. Даже когда они не включают долгосрочные генетические конструкции, интерпретации по своей сути как открывающие нечто ранее переживавшееся, но впоследствии отчужденное, являются реконструкциями, включающими в себя временной аспект, в то время как эмпатические описания относятся по существу к здесь-и-те-перь переживанию между пациентом и аналитиком. Заранее предполагая существование активно отчуждаемых бессознательных конфликтов в пациенте, интерпретация как реконструкция предполагает соотнесенность прошлого и настоящего, истории и линейного времени. Как было показано выше, такие утверждения могут приносить пользу лишь Собственному Я с установившейся индивидуальной идентичностью.

Представляется, что лишь после установления константности Собственного Я и объекта временной фактор будет надежно полезным в структрализации переживания, и лишь тогда построение значимой личной истории становится фа-зово-специфически релевантным для индивида. Утверждение Фрейда (1914Ь), согласно которому перенос повторяет вместо припоминания, становится терапевтически полезным лишь тогда, когда был достигнут эволюционный уровень, на котором от переноса можно в принципе отказаться и заменить его припоминанием. Это станет возможно лишь тогда, когда имеются альтернативные взаимоотношения, присутствующие на индивидуальном уровне переживания и когда субъективное существование пациента более не зависит от реального или интроецированного присутствия функционального объекта. До тех пор пока объект, а также субъект не могут переживаться как самостоятельные индивиды, невозможен никакой отказ от инфантильного объекта посредством траура или сравнимых процессов тщательной проработки. В то время как интерпретация в классическом смысле обеспечивает фазово-специфическое орудие для начала и помощи вышеупомянутым процессам, представляется, что на уровнях, предшествующих установлению репрезентаций индивидуального Собственного Я и объекта, использование интерпретации по существу не обладает предварительными условиями для структурообразования, а также операционными и терапевтическими логическими обоснованиями.

Возникает вопрос, можно ли вообще приблизиться посредством интерпретации к психическому переживанию, искаженному защитными действиями, иными, чем вытеснение, и если да, то при каких условиях. Клинический опыт, по-видимому, указывает на то, что интерпретация может, в принципе, использоваться всегда, когда пациент надежно достиг константности Собственного Я и объекта. Это означает, что проективно-интроективные переживания могут быть интерпретируемы как регрессивные феномены индивидуальному Собственному Я, которое прибегает к примитивным защитным действиям как дополнительным к уже установившейся способности вытеснения. До тех пор пока пациент действует на функциональном уровне, его переживание является само по себе по существу проективно-интроективным без альтернатив для такого переживания, а также без индивидуального Собственного Я, которому можно адресовать интерпретации. Примитивное функциональное переживание может быть интерпретировано лишь тогда, когда оно присутствует как регрессивный феномен, но не когда оно представляет тот самый уровень, который был до сих пор достигнут переживанием. До тех пор пока это имеет место, понимание аналитиком переживания пациента может быть в лучшем случае передано ему в форме эмпатических описаний.

Если интерпретация – специфический инструмент для разрешения индивидуальных переносов, эмпатическое описание – столь же специфический инструмент в работе с функциональными переносами. Интерпретации, имеющие отношение к остающимся бессознательными привязанностям индивидуализированного пациента к своим детским объектам как реэкстернализованным в его переносе на аналитика, в конечном счете стремятся помочь пациенту достичь относительной субъективной автономии. Эмпатические описания со своей стороны стремятся помочь функционально задержанным пациентам создать психические структуры, требуемые для переживания себя и объектов как независимых индивидов, включая способность к созданию патологий, к которым можно приблизиться посредством интерпретации. Целью эм-патического описания еще не может быть автономия, но ин-дивидуация пациента.

В приведенной таблице суммированы основные отличия между эмпатическим описанием и интерпретацией.

Сравнение между эмпатическим описанием и интерпретацией

Среди аналитиков возрастает тенденция использовать интерпретацию в работе с пограничными и психотическими пациентами, делая интерпретации менее «классическими» посредством применения здесь-и-сейчас интерпретации по крайней мере в начале лечения пограничных пациентов (Kernberg, 1976; Volkan, 1987) или применяя так называемые «связующие интерпретации» в ходе работы с психотическими пациентами (Giovacchini, 1969). «Утвердительные» интерпретации Шэфера (1982) часто представляются ближе к эмпатическим описаниям, чем к классическим интерпретациям. То же самое можно сказать о Кохуте и его школе (Kohut and Wolf, 1978) относительно их привычки интерпретировать негативные реакции пациентов с тяжелыми нарушениями на аналитика как результат эмпатической неудачи со стороны последнего. Также имеют место некоторые определенные попытки переопределения интерпретации таким образом, чтобы оно могло включать даже эмпатические описания, как они были показаны выше. Джиоваччини (1969), по-видимому, придает интерпретации такой смысл, когда пишет: «Интерпретации имеют отношение к психическим элементам, которые ранее были недоступны пациенту» (р.180), «Цель деятельности аналитика состоит в понимании и объяснении того, как работает психика пациента, а это интерпретативная ориентация-»(р.182). По определению Джиоваччини, целью интерпретации может быть также первичное отсутствие доступной психической структуры, а также ее вторичная утрата. Бойер (1966), по-видимому, имеет в виду нечто подобное, когда пишет: «Мы стремимся не просто к приведению в сознание, но к достижению аналитического инсайта» (р. 164).

При дальнейшем развитии этой точки зрения можно утверждать, что в отличие от поддерживающего лечения в аналитическом лечении никогда не приемлется статус-кво, но, наоборот, все время предпринимаются усилия добавить нечто в мир переживаний пациента. Таким образом, возможно придать психоаналитической интерпретации очень широкий смысл как имеющей отношение ко всякому прояснению эмпирического мира пациента как в его общечеловеческом, так и пациенто-специфическом аспектах. Все, что аналитик сообщает пациенту с такой целью, вербально или невербально, может быть включено в такое широкое определение интерпретации. Еще одним, несколько более ограниченным определением будет то, что любая передача информации аналитиком может быть названа интерпретацией, которая содействует построению психической структуры пациента и способствует ее интеграции через приведение к использованию пациентом ранее недоступных – либо первично отсутствующих, либо вторично утраченных – психических содержаний.

Однако, как можно видеть, попытка такого широкого использования понятия интерпретации будет делать неясными фазово-специфические различия в сообщениях аналитика, направленных на содействие структурному развитию у пациентов, представляющих различные уровни патологии. Как интерпретация, так и эмпатическое описание являются вербализованными сообщениями пациенту понимания аналитиком преобладающего способа переживаний пациента. И то и другое стремится к добавлению отсутствующих частей к наличным репрезентативным структурам пациента и является в этом отношении способствующим развитию и изменяющим. Все же, несмотря на эти общие цели и свойства, имеются определенные фазово-специфические различия в цели, форме и результатах между утверждениями, которые имеют отношение к отвращаемым содержаниям психики, и теми утверждениями, которые пытаются вербализовать нечто, что никогда ранее не переживалось.

Так как формирование бессознательных конфликтов, а также отношений, альтернативных переносу, становится возможным лишь с установлением константности Собственного Я и объекта, полезность интерпретации как фазово-специфически способствующего развитию инструмента склонна быть ограничена невротическими уровнями патологии, с малой или никакой специфической пользой в аналитической работе с пограничными и психотическими пациентами. Таким образом, по-видимому, имеются определенные преимущества в концептуальном разделении интерпретации и эмпатического описания, которое, по-видимому, представляет собой фазово-специ-фический инструмент для подступа к пациентам с пограничными уровнями патологии.