Международная система национальных государств была оформлена. Национальные государства. Основные признаки государственной структуры

", прочитанного летом 2013 года.

Оригинальный текст лекции выложен 19.04.2014 на сайте НЕОКОНОМИКА или Мировой кризис .

Лекция 3. Национальные государства

Олег Григорьев: В начале лекции скажем еще несколько слов об , а потом перейдем к вопросу о том, что пошло не так в Западной Европе.

Если мы посмотрим на историю, то увидим довольно-таки однообразный циклический процесс: империи возникают, какое-то время существуют, потом с ними обязательно что-то происходит – они рушатся, захватываются и т.д., потом на том же, как правило, месте возникают новые империи, и все повторяется.

Впервые этот процесс был замечен не сегодня, а еще в XIV веке: крупный арабский ученый, возможно даже основатель политической социологии, Ибн Халдун описал процесс зарождения и упадка империй, и сегодня историки широко используют так называемый халдуновский цикл – цикл существования империи.

Почему империи рушатся? Потому что они перестают расти, а когда они перестают расти, то внутренний механизм империи – то, что мы сейчас называем социальными лифтами, ‒ перестает работать. Пока империя растет, пока она захватывает новые территории, пока она расширяется, работают социальные лифты как для самой , так и для протоэлиты : у тех, кто желает стать элитой, всегда существуют возможности подняться наверх.

Пока империя растет, у элиты всегда есть два интереса:

  1. сохранить свое положение и свое место,
  2. свое положение улучшить. И во время роста империи часто превалирует именно интерес улучшить место. Когда империя перестает расти, появляется интерес свое место за собой закрепить. Можно сказать точнее – интерес приватизировать свое место во властной иерархии .

Когда империя перестает расширяться, наступает период внутреннего кризиса, причем он сразу многообразный.

Пока империя расширяется, я получаю свое элитное место в зависимости от того, насколько эффективно я служу некоторому общему процессу роста империи. Как только империя перестала расти, я, занимая какое-то место, больше не могу ничему служить, и мое положение в этом статусе становится подвешенным. Я бы даже хотел служить, но нечему. Положение любого сановника может быть поставлено под вопрос: он и сам не понимает, почему он сановник, он не может подтвердить свой статус. Единственным его желанием становится, говоря современным языком, приватизация своего статуса.

Вот это очень важный момент для понимания многих процессов .

В основе западной модели лежит священное право частной собственности . Только в Европе элите в свое время удалось полностью приватизировать свое элитное место и создать священное право частной собственности. Но это мечта любой элиты во все времена – приватизировать свое место и создать священное право частной собственности на занимаемое место и блага, связанные с ним.

Еще раз: удалось это только после долгой истории и только в Европе . И принцип священной частной собственности – это не экономический принцип , как думал Маркс и многие другие, это элитный принцип, который сработал только на определенном этапе и только в определенных условиях во внутриэлитных разборках.

Первой его добилась английская элита, именно элита . Но элита за это боролась не для того, чтобы развить экономику и капитализм. Это чисто элитные разборки, которые косвенно повлияли на развитие капитализма. Основа капитализма – это, прежде всего, выход из тех политических внутриэлитных разборок, которые назрели и дальше развиваться бы не позволили.

Способ, которым европейцы разваливали другие империи – предлагали ввести священное право частной собственности, – это один из лозунгов. Так произошло и с СССР: введите принцип частной собственности, и все у вас будет хорошо. Посмотрите на нас: мы развитые, а вы неразвитые просто потому, что у вас нет принципа частной собственности. Вводится принцип частной собственности – и империя разваливается. Этот лозунг – орудие пропаганды. И оно действует, потому что имперская элита в эпоху застоя об этом мечтает. Элита борется за приватизацию своего места, и как только она начинает сепарироваться – это и есть признак кризиса империи.

Во-вторых, во время застоя в империи начинается давление на низы. Если раньше у элиты была возможность заработать больше, поучаствовать в походе, пограбить, получить деньги, то сейчас у нее остается единственная возможность получить доход – давить на низы и таким образом начинать грабить население. В результате начинают расти, конечно, не классовые, но межсословные противоречия, и нормальный механизм внутреннего социального мира нарушается. При этом теряет авторитет центральная власть. Центральная власть – это по сути дела главарь банды, он ведет набеги, он обеспечивает элите все, что она получает, он ее возглавляет, а во время застоя он стоит наверху и ничего не обеспечивает и ничего не возглавляет. Из вождя и воина он превращается в разводилу, который пытается каким-то образом регулировать элитные отношения, выступать арбитром – условно говоря, он становится первым среди равных.

Ибн Халдун совокупность этих процессов называл утратой асабийи, некоей изначальной энергии и мотивации, свойственной банде, которая и создает империю. Утрата этой энергии и вызывает ослабление всех социальных механизмов, которые держат империю.

Поводы для слома империи могут быть самыми разными. Это может быть приход тех, кого Халдун называл кочевниками, то есть сторонних банд, гораздо лучше структурированных, которые бродят вокруг империи и которые при своей малочисленности, но очень высокой мотивированности переигрывают империю.

Вторым поводом могут стать бунты и восстания окраинных правителей. Очень часто, кстати говоря, приход кочевников и бунты окраинных правителей – это одно и то же. Либо окраинные правители вступают в союз с кочевниками и с их более мотивированным войском и помощью захватывают центральную власть и разваливают ее, либо они сами по своей инициативе выступают против империи, но при этом просто нанимают постороннюю военную силу.

Третий повод хотя и возможен, но редок. Могу сказать, что исторически это случалось в Китае: это внутренние восстания, которые по-современному называют гражданскими войнами, хотя по сути они не гражданские, а являются проявлением усобиц между элитами. Это не гражданские войны, это скорее аналог феодальной раздробленности. Изначальная причина – фрагментация элит и их попытки приватизировать свои места внутри иерархии, а как только все начинают думать о приватизации, можно считать, что ментально империя уже распалась, в головах ее уже нет.

При этом империю обычно восстанавливают, потому что когда она развалилась (она обычно разваливается на кучку мини-империй), и когда приходят люди со стороны, они всегда пользуются услугами части бывшей имперской элиты, обычно сохраняя механизмы формирования и функционирования империи.

И вот эти циклы создания и гибели империй все время происходят. И не будь казуса западной Европы, так бы оно наверное и продолжалось. Поэтому давайте сейчас посмотрим, что произошло в Европе.

Согласно официальной истории, вектор развития Европы начал изменяться с VI века нашей эры. Поясню: дело в том, что сейчас я начну рассказывать историю, и мы поймем, что в исторических описаниях на самом деле есть очень большие проблемы – где-то есть загадки, а бывают и просто дыры. Я их по ходу дела буду обозначать. Я считаю, что они важны, что без них мы не имели бы реальной истории того, что происходило, и может быть, для того чтобы их затыкать, надо эту историю сильно пересматривать, я сейчас в эту сторону не пойду. Будем обозначать эти дыры.

Согласно официальной истории, существовала Римская империя, в том числе на территории Европы, которая логистически очень рационально формировалась, потому что имела внутри себя мощное логистическое ядро – Средиземное море.

Но Средиземное море очень большое, поэтому внешний обход границ был очень большой, и, конечно, можно в любом случае сказать, что империя такого размера в тех условиях не могла удерживать свои окраины на протяжении достаточно долгого времени. И последние столетия существования Римской империи – это постоянные попытки отбиться от набегов со всех сторон, утрата территорий, их возвращение, потому что территории утрачивались, но новые империи там не возникали, до тех пор пока не началось целая волна, цепь волн вторжений, которые разрушили империю: вандалы, лангобарды, галлы и прочие германские племена.

Это все подходит под схему Халдуна, если считать германские племена кочевниками, которые разрушают империю. Опять-таки, мы знаем, что германские племена нанимались на службу к империи, взаимодействовали с имперской элитой, наверное, были и какие-то совместные решения.

Загадка номер один . Давайте попробуем ее разобрать. Историки говорят, что в Римской империи, судя по всему, было развито денежное обращение, и существовал мощный рынок. Вопрос: куда делись деньги? Когда пришли варвары, никаких денег в Европе не было. Деньги пропали. Это большое отличие от истории других империй, которые разрушались.

Не будем рассматривать доденежные времена, потому что тогда больших империй не складывалось. Что такое безденежная империя? По нашим меркам – это небольшое царство, например, Киевская Русь как она описывается, это начальный этап, где есть главный город – Киев, который является складом и куда князь свозит собранную дань в натуральной форме. При этом князь, собирая дань, может самолично объехать только ограниченную территорию, логистически связанную с центром.

Денежная империя другая. В ней дань собирается в денежной форме. И центральная власть расплачивается деньгами со своими сановниками, войском и прочими. Когда приходят кочевники, старая элита им помогает в первую очередь наладить сбор дани, и обширная империя продолжает функционировать. Рынки не разрушаются, продолжается денежное обращение и денежный механизм функционирования власти.

Пришли варвары, захватили Римскую империю с развитым рынком и с развитым денежным обращением и вдруг выясняется, что денег там нет. До XII века в Европе нет денег: туда попадали старые деньги – византийские или арабские, своих денег нет. Венеция – это торговая колония Византии, она потом откололась от Византии в самостоятельный город-государство. После разрушения Римской империи рынок должен был сохраниться. Варвары пришли, механизм функционирования империи не распался: церковный механизм поддержания империи практически полностью остался нетронутым, да и многие административные механизмы римской элиты сохранились. Вопрос: почему старая элита не помогла варварам наладить функционирование имперского механизма? Работают рынки, мы берем дань деньгами и деньгами расплачиваемся.

Согласно документам, Карл I ни разу не ночевал дважды в одном и том же городе. Хотя у него и была официальная столица Аахен, но он там бывал крайне редко. Он все время занимался полюдьем по всей Западной Европе. Все его грамоты и указы написаны в разных городах.

Вопрос: куда делись деньги? Это загадка, но это и факт. Историки говорят, и давайте им поверим, что до XII века в Европе нет денег. Это значит, что с VI века по XII, то есть шесть веков, властный механизм был другим (опять-таки по описаниям Карл Великий, судя по всему, все время совершал полюдье), но мы также понимаем, что на этой основе в Европе возник феодализм: потому что если с территорий невозможно собирать дань деньгами и выплачивать деньги в качестве вознаграждения, то как можно вознаградить тех, кто помог все эти территории захватить? Я должен каким-то образом раздать им захваченные земли в натуре. Это тоже важный момент, может боковой, а может и нет. Хорошо, я раздал земли в натуре. Но как я могу обеспечить их участие в моих делах? В империи был денежный механизм, сейчас денежного механизма нет: я раздал все земли ‒ феодалы сели каждый на своей земле и получили возможность все это приватизировать.

Следствием этой ситуации стала важная особенность Европы, связанная с сильным влиянием права в регулировании механизма власти. Поскольку не было денежного механизма, то пришлось его заменять правом. Право возникает тогда, когда вступают в противоречие политические силы, ни у одной из которых нет решающего преимущества, – тогда приходится договариваться и торговаться. Известны случаи, когда сеньор пошел осаждать город со своими вассалами, а вассалы стоят и смотрят на часы и говорят: о, 12 часов, срок договора истек, мы пошли домой. Для этого требовалось мощное регулирование. Очень высокая роль права свойственна именно Западной Европе в отличие от восточных территориальных империй, да и вообще других форм устройства.

Таким образом, условия и возможности для приватизации, созданные институтом феодализма, привели к распаду империи Карла Великого на множество мини-империй, которые сразу же начали воевать друг с другом. То же можно увидеть в нашей истории – княжеские усобицы в Древней Руси – хотя все князья и были Рюриковичами, это им не мешало насмерть воевать друг с другом. Западная Европа – это те же мини-империи, которые стремились стать большими. Иногда это получалось на короткое время, но потом они все равно распадались.

Вторая проблема, или существенная особенность Западной Европы. Вот пришли варвары с огнем и мечом, на их стороне сила. Они, конечно, сильно проредили старую управленческую и военную элиту Римской Империи, но при этом сам механизм Римской Империи опирался не на две иерархии, а на три – управленческую, военную и церковную. Однако церковная иерархия осталась в неприкосновенности. Ну, хотя бы потому, что варвары в большинстве своем были христиане, хотя и арианского толка (это тоже вопрос, там был целый букет – в основном еретики, но были и приверженцы тогдашней ортодоксальной церкви, потому что среди варваров велась миссионерская деятельность). Загадка состоит в том, что произошло с арианами. Мы не знаем, тут уж точно не сохранились никакие документы о том, сколько в современной католической церкви арианства, и какой был достигнут компромисс по этому поводу. Концы с концами здесь никто не сводил, по крайней мере, я не встречал.

На территории, где существует много мини-империй, которые стремятся к большой империи, и где уже есть пронизывающая всю территорию всеми признанная религия, возникает неожиданная и весьма необычная ситуация. Получается, что тот, кто претендует на то, чтобы собрать всю империю, должен договариваться с церковью.

Я здесь несколько перескочил. Особенностью европейской истории является наличие на сравнительно небольшой территории большого количества мини-империй, которые воюют или находятся в странном соотношении друг с другом. Если бы такая ситуация получилась где-нибудь на востоке, то обязательно бы быстро пришли лихие люди и захватили бы эту территорию. И мы знаем из истории, что лихие люди на территорию Западной Европы приходили, и та историческая линия, по которой пошла Европа, несколько раз находилась под угрозой.

Первая угроза – это арабы, арабский халифат. Широко известна битва при Пуатье, когда Карл Мартелл разбил арабское войско, и арабы не двинулись дальше Пиренеев, удовлетворившись Испанией, Южной Италией, Сицилией. Важный момент. Если мы посмотрим на карту, то увидим, что великие империи расположены либо на нагорьях, либо на равнинах. Если же на территории встречаются горы, то они являются естественными границами между империями. Арабы захватили степь, то есть плоскость, но, столкнувшись с горами, не смогли их перейти.

Вторая угроза – это угры, сегодня известные под именем венгров. Венгерская равнина – это продолжение Великой степи, которая идет от Китая через весь континент. Пришло кочевое племя, смело всех в степи, начало совершать набеги на всю Западную Европу, и если посмотреть хроники и анналы, стало гигантской угрозой. Опять-таки, если мы посмотрим хроники в том, что касается что арабского нашествия, что угорского нашествия, то мы очень часто видим случаи, когда какой-нибудь архиепископ призывал к защите от набега, и население брало оружие и шло воевать. Вот такой механизм управления был на самом деле. Аббат какого-то монастыря (что касается арабского нашествия) призвал, и население пошло воевать с неверными – это предшественники крестовых походов, такие мини-крестовые походы, которые начинались по инициативе церкви. То есть церковь занималась непосредственно управлением, в том числе участвовала в военном управлении, в частности, в обороне. Угры не пошли дальше определенных границ: судя по всему, закончилась степь, а в лесах они не могли воевать.

Против венгров была создана австрийская восточная марка, которая потом стала графством, потом герцогством, потом собственно из нее сформировалась Австро-Венгерская империя, ну, Австро-Угорская империя – к вопросу, откуда все берет свои корни. При этом ее поддерживала вся Европа, потому что она была бастионом против страшных венгров.

Это вторая угроза, которая была реальна.

Третья угроза, про которую, с одной стороны, понятно, почему она не реализовалась, с другой стороны, непонятно. Это викинги, которые известны под именем варягов. Это те же самые кочевники, только водоплавающие. Техника у них была простая. Шли по морю, потом поднимались по рекам (города строились на реках) и грабили все что угодно (так, например, был разграблен Париж). Викинги захватили много территорий в Европе: Нормандию, Сицилию, часть Южной Италии. Земли, захваченные норманнами, достаточно долго сохраняли свою независимость. Не очень понятно почему, но считается, что это было не централизованное нашествие, а ходили отдельные отряды: просто в Швеции не было общей власти, и поэтому отдельные отряды захватывали отдельные куски, но не могли захватить все. Когда демографическое давление снизилось, когда появились свои колонии и территории и стало возможным спокойно селиться, то и само нашествие сошло на нет. Однако Европа долгое время была под угрозой.

Четвертая угроза – это татаро-монголы. Опять-таки, никто не знает, почему закончилось нашествие Батыя на Европу, здесь историки тоже молчат: обычно говорится, что поскольку умер хан, Батый решил вернуться к себе в Сарай и не захватил Европу. Другие историки, обычно наши, говорят, что татары не захватили Европу, потому что Русь защитила ее собой.

Иными словами, Европа могла погибнуть много раз, но не погибла, до сих пор не очень понятно почему, что там такое произошло, поскольку в схватках с отборными войсками Западной Европы монголы одерживали победу, и, в общем-то, противопоставить европейцам было нечего.

Ну и последняя угроза пришла уже в другое время, и не так остро воспринималась – это османы, XVII век. Пик османского нашествия – это осада Вены, это времена короля Людовика XIV. В эти времена Европа была уже немного другой. Тот же Людовик XIV был бы рад, если бы исторических противников Франции австрийцев уничтожили турки: Европа неоднозначно относилась к этим войнам. Папский престол, кстати, был не против захвата Вены, потому что у него продолжалась война с императором, который тогда принадлежал к династии Габсбургов, то есть был австрийским императором. Тем не менее, благодаря полякам и эта угроза не реализовалась.

Хотя османская угроза уже не воспринималась так остро, как предыдущие четыре, но, тем не менее, она реально была. То есть столкнувшись с имперским механизмом турков, Западная Европа даже в XVII веке показывала хорошие результаты. Почему это все не привело к восстановлению нормальных имперских циклов – сейчас обсуждать не будем. Арабы не умеют воевать в горах, степняки не умеют воевать в лесах, в Швеции закончилось демографическое давление и т.д. То, что все эти угрозы не реализовались – это тоже случайность. В любом другом географическом месте та структура разрозненных мини-империй, которая сложилась в Европе, долго бы не просуществовала. Европа столкнулась с несколькими угрозами, но ей повезло, и они не реализовались. И не потому что европейцы были особо доблестные или какие-то еще. Зачем арабам леса? Они даже не знают, что с ними делать. А каких-то особых богатств в то время в Европе не было. Арабы долгое время господствовали на Средиземном море, и все что хотели, могли получить. Это варяги их сильно сбили с толку, Сицилия и Южная Италия были их. Все это чистое везение, цепь случайностей.

Я немного показал роль церкви, которая объединяет и организует население на какое-то общее дело. Почему? Потому что церковь – это единственный по сути дела оставшийся имперский механизм. И здесь мы видим парадокс: тот, кто хочет объединить империю, должен получить одобрение церкви (либо создать свою церковь, что сложно, хотя потом именно это и произошло – это я про Реформацию).

Здесь проявляется еще одно важное отличие Европы от классических империй. Историки говорят, что в восточных империях существует цезарепапизм, то есть светский властитель одновременно является и первосвященником. Московское царство – это тоже цезарепапизм, где патриарх – заместитель царя по религиозному ведомству. В этом смысле глава духовной власти находится в совершенно четком подчинении у светской. А в Европе произошло так: церковная власть есть, церковная иерархия как таковая тоже есть, а императора еще нет. И если кто-то хочет стать императором, он должен о чем-то договориться с церковной властью. Это первый очень важный момент.

Церковь выработала схему, по которой она хотела бы взаимодействовать с потенциальным будущим императором. Эта схема была сформулирована следующим образом: церковь представляет собой законодательную власть, а император – исполнительную. То есть была сформулирована концепция разделения законодательной и исполнительной власти. Совершенно новая, опять-таки, схема по сравнению со всеми восточными империями. (В Индии были брамины и кшатрии, но ведь там империи-то не было – мы про это очень мало знаем.)

Итак, из дуализма светской и церковной власти появилась идея разделения властей, которая существует до сих пор. Понятно, что ни один нормальный претендент на императорский престол с такими условиями не согласился бы, но при этом желание строить империю было. Поэтому когда империя все-таки возникла, она вступила в острый конфликт с церковью. Этот конфликт носил двойной характер. С одной стороны, он был по поводу абстрактной власти – кто выше – папа или император, но, с другой стороны, имел и прагматичную сторону, поскольку церковь на тот период была крупнейшим землевладельцем в Европе. При важной роли религии в общественной жизни феодалы часто завещали землю церкви. В итоге светским властям вознаграждать своих сторонников стало сложно, а церковь на этом процессе, наоборот, только умножала земли. История борьбы за церковное имущество – это сквозная нить всей европейской истории. Эта борьба все время велась, и в зависимости от ее исхода складывались судьбы различных государств.

Я уже говорил, что хроническое противостояние императорской и папской власти продолжалось не год, не два, не столетие, а около 800 лет. Острая фаза противостояния, называемая Высокое Средневековье, – это два столетия, когда велись постоянные войны. Более дипломатическая и менее выраженная фаза – оставшиеся 600 лет – продолжалась до тех пор, пока последняя идея общеевропейской империи, традиционной империи германской нации, не была ликвидирована в связи с ликвидацией самого института Священной Римской империи германской нации, который был упразднен после того, как Наполеон заставил австрийского императора отказаться от титула императора Священной Римской империи.

Конфликт между папой и императором длился долго ‒ и военными методами, и дипломатическими.

Из этого конфликта вытекает первое важное следствие, которое состоит в сильном изменении человека, в первую очередь, представителя элит. Представители элиты на протяжении долгого времени находились в крайне противоречивой ситуации, заключавшейся в неопределенности – кому служить? Своему сюзерену или Римскому Папе? Долг велит ему служить сюзерену, но если при этом возникает угроза отлучения от церкви, которая часто реализовывалась (противоречить церкви ‒ означает рискнуть вечным спасением), то возникает неопределенность.

У этой ситуации была и другая сторона: служение своему сюзерену было церковно оправдано, в более мягкой форме – такая церковная догма тоже была. Ее нарушение также влечет риск вечным спасением. Люди все время вставали перед выбором. В первую очередь появилась свобода выбора, умение ходить между стульев. Это была вынужденная ситуация. В противоположность этому, в традиционной империи все места расписаны, существует четкая иерархия и четкие правила – что ты можешь делать, чего не можешь, за что тебя награждают, за что тебя будут наказывать и как.

В Европе фрагментация элит была институциализована на протяжении восьми столетий. Вспомним, что папа был рад и помогал туркам, когда они осаждали Вену. Потому что Вена на тот момент – это Священная Римская империя германской нации. А до этого Габсбурги владели практически всей Европой: Австрией, Испанией, Венгрией и т.д.

В течение длительного периода этой внутриэлитной войне нужно было как-то противостоять. Люди учились свободе выбора и самостоятельности в принятии решений. Им постоянно приходилось делать выбор из двух зол. Это воспитание, которое изменило человека, и в этом смысле западный человек не похож на человека традиционной империи, а традиционные империи не воспринимают западного человека в таком качестве до сих пор.

Второе следствие состоит в следующем. Историки много думали над вопросом, почему в Западной Европе все пошло не так. Они указывают, что в Западной Европе, в отличие от других мест, были вольные города. Это очень интересный момент. Откуда взялись вольные города в Европе?

Долгое время была распространена точка зрения, что европейские вольные города – это наследие Римской Империи. Что были какие-то римские города, которые, пережив империю, стали вольными: ну, потому что было римское право и еще что-то, что позволило им стать зародышами вольных городов. Раньше это писалось на полном серьезе, в последнее время историки вроде бы поняли противоречие.

Ведь что такое традиционный римский город? Во-первых, это крепость, или административный центр. По своей экономической модели римский город очень похож на наши сегодняшние города – районные центры. В этих городах по сути нет никакого производства. Это административные центры, которые поддерживаются за счет зарплат, получаемых чиновниками, пенсионерами и прочими бюджетниками. Этот денежный поток создает какую-то экономическую жизнь, но в основном деньги поступают из центра.

Типичный римский город тоже состоял из чиновников и пенсионеров. Там селились вышедшие на пенсию легионеры, которые получали от правительства пенсию в деньгах. Как только источник денег иссяк, никаких римских городов как экономического и социального явления не должно было остаться, должны были остаться развалины с непонятным юридическим статусом. Вот сегодня многие западные историки наконец-то об этом открыто пишут, хотя и встречают некоторое сопротивление.

Еще распространенная точка зрения на вольные города (опять-таки, в современной истории много расизма) состоит в том, что жители Западной Европы были не такие, как все, они были свободные, и поэтому смогли создать вольные города.

Давайте посмотрим, что такое город в его эволюции. Мы уже говорили, что изначально город – это центральный склад, куда свозится дань, где живет правитель данной территории, где стоит его войско, и куда в случае опасности могут сбежаться окрестное население. В центре находится замок, окрестности вокруг замка защищаются стеной, стены постоянно достраиваются (посмотрите на наш Кремль, Китай-город – это же тоже стена). По мере потребностей эта инфраструктура наращивается. Кто живет в городе? Ремесленники, которые обслуживают двор феодала, причем ремесленники как его собственные из крепостных, так и свободные, которых он приглашает, если речь идет о важном навыке – изготовлении оружия, украшений и пр. В городе живут мелкие феодалы, или вассалы, которые не имеют возможности построить свой собственный замок, но могут построить дом рядом с замком крупного феодала. В городе также живут купцы. Тут, правда, опять возникает вопрос: если нет денег, то откуда берутся купцы? Пока распределение происходит в натуральной форме, купцы не нужны. И не надо здесь вспоминать про то, что рассказывают неоклассики о происхождении денег, что они от потребностей и все такое. Мы с вами знаем, что происхождение денег другое.

Построим гипотезу. До XII века в Европе нет денег и нет особой торговли. С XII века деньги в Европе появляются в большом количестве, начинают функционировать ярмарки, появляются вольные города – причем все эти процессы происходят очень быстро. Про венецианцев мы говорили: Венеция – это колония Византии и купцы там византийские. Но если мы посмотрим на Византию того времени, то мы увидим, что в Галате, в предместье Константинополя, находилась колония генуэзских купцов, которые перехватили значительную часть византийской торговли.

То есть буквально менее чем за сто лет в Европе коренным образом меняется ситуация, что не может произойти путем эволюции, поскольку все меняется слишком быстро. Это тоже загадка.

Давайте посмотрим более широко. Посмотрим на восточных купцов. Кто такой восточный купец? Между восточными и западными купцами есть большая разница, на которую все тоже обращают внимание. В восточном обществе, имперском обществе, – деньги и власть слиты воедино, там если человек терял элитный статус – то терял и деньги. То же относится и к купцам. Если было необходимо, то власть могла забрать у купцов деньги на финансирование интересов империи, потому что это не личные деньги, а деньги, данные в пользование, поскольку купец занимает некоторое сословное место. Иными словами, у человека есть деньги только если он занимает место в иерахии, и эти деньги ему не принадлежат. Он не может их приватизировать.

И вдруг выяснилось, вероятно, в ходе Крестовых походов, что есть территория, где деньги не входят в понятие иерархии, где иерархия строится по владению землей и натуральными ресурсами. Деньги исключены из иерархии. И если свои деньги вывезти на эту территорию – в оффшор – то эти деньги станут личными, там на них никто не посягнет, поскольку там просто не знают по сути, что такое деньги и как с ними работать. Дальше налаживается торговля с Западной Европой. Эта территория, конечно, очень бедная по сравнению с богатым востоком, и здесь много не заработаешь, но зато все что заработал, все твое личное.

То есть Европа послужила оффшорной зоной, в которую ее превратили восточные купцы, и мы даже знаем, какие именно восточные купцы – евреи (по очень простой причине: дело по переводу денег надо иметь с единоверцами, а евреи в Европе были). Эта денежная оффшорность сохранилась, она лежит в основе Европы.

Купцы вывели в Европу деньги, причем на этом заработали и феодалы, которые обеспечивали безопасность торговли. Если феодал владеет городом, то ему выгодно привлекать купцов, которые обеспечивают развитие торговли, и, следовательно, приток денег в город. А самое главное, феодалы поняли, зачем нужны деньги, ведь когда появился рынок, они регулярно и интенсивно начинают друг с другом воевать. Но одно дело воевать только теми силами которые есть, а другое дело – взять кредит, нанять дополнительное войско, и с помощью денег выиграть войну.

Дальше ситуация развивается. Есть купцы, у которых есть деньги, и есть феодалы, которые нуждаются в деньгах. Начинается процесс выкупа городов. Города становились вольными в результате нескольких операций, часто в результате выкупа. Например, один феодал хочет захватить соседнего феодала и захватить город – купцы дают ему денег при условии, что город переходит под их управление. Города часто выкупались, обычно в складчину. И те кто выкупали обычно и составляли потом магистрат города.

Были и другие случаи, которые представляла война папы и императора. Местный феодал мог в этой войне встать не на ту сторону, в смысле на проигравшую. Если при этом граждане города (они в этой ситуации могли встать на правильную сторону, и у них появлялся выбор) могли договориться с правильной стороной о том, что если они эту правильную сторону сторону поддержат (откроют ворота, обеспечат снабжение), то город будет их.

Историки описывают ситуацию: после того как город освободился, начинается гонка вольностей, когда город выторговывает себе дополнительные привилегии у той и у другой стороны за поддержку или нейтралитет в войне. И в попытках перекупить город на свою сторону эти привилегии предоставлялись.

Вот в этой ситуации появились вольные города, чего больше не было нигде. Причем вольные города обычно обладали деньгами, находившимися в руках купцов. То есть вольные города – это денежные центры, вполне самостоятельные. Именно города начали массово вводить наемные армии. Против этого, в частности, выступал Макиавелли, когда говорил, что наемное войско – это самое худшее, что может быть.

Эту историю я потом продолжу, а сейчас закончу важным суждением.

Прагматика и идеализм . Спор между двумя иерархиями имел прагматическое значение, но мог вестись только в идеалистических терминах. Церковная и светская иерархия могли обращаться только к более высокой абстрактной силе, способной его разрешить. Иными словами, спор имел прагматичный характер, но велся он в поле идеологий, в идеальном поле. Это очень важная особенность Европы, которую мы, большинство жителей территориальной империи, не понимаем.

Почему не понимаем? Потому что традиционная территориальная империя держится на прагматике. У нас тоже есть идеальные соображения. Но мы не совсем понимаем, откуда они у нас есть, а самое главное, что когда дело доходит до собственно дела, то выясняется, что по сути этих соображений и нет.

Опять-таки, откуда у нас идеальные соображения? Они появляются оттого, что территориальная империя и ее жители думают, что они живут в национальном государстве или могут жить в национальном государстве, способны его построить. Когда мы встаем на точку зрения Запада, то декларируем идеальные соображения, но когда дело доходит до конкретных действий, то каждый вспоминает про свой дом, свой надел и начинается сплошная прагматика. Вот в этом состоит очень большое непонимание нами Запада.

На Западе же, в свою очередь, сложилась целая традиция: хотя в реальности речь идет о прагматичных вопросах, но обсуждаются и решаются они только в идеальном мире. Когда меняется прагматическая задача, то меняется и идеальное поле. Сами они это понимают.

Когда же наша интеллигенция смотрит из своей территориальной империи на их идеальное поле, то принимает его за истину в последней инстанции, а когда идеал меняется, то сильно удивляется и начинает возмущаться.

Приведу пример для иллюстрации нашего непонимания. Посмотрим на В.В. Путина. Он очень имперский человек и по воспитанию и по духу. Он внимательно смотрит на Запад и говорит: ребята, вы решаете прагматические задачи, и я решаю прагматические задачи, зачем вы постоянно обращаетесь к вашим идеалам, давайте договариваться о прагматике. А они так не могут, они должны апеллировать к идеальному, такая у них особенность.

Но такая особенность дает много полезного: отсюда начинается схоластика, наука и в целом способность к абстрактному мышлению, чего нет в империях. В России же идеализм часто наносной, поскольку Россия – это империя, которая мыслит в терминах, несвойственных империям (то есть интеллигенция так мыслит, чем всех и заразила). Поэтому в России некоторый идеализм есть, но какой-то непонятный, мы не поспеваем за изгибами западного идеализма. На Западе понимают, что решают прагматичные задачи, но способ разрешения находится в идеальном поле, они другого не знают. Проблему необходимо перевести в идеальную плоскость, сформулировать там систему понятий, и на их основе сформулировать прагматику – это подход. Мы такой подход не понимаем. Причем они подходят к этому процессу гибко, они настаивают на идеалах, и в каждый конкретный момент они эти идеалы транслируют. Мы же берем какую-то идеальную систему, воспринимая ее как истину в последней инстанции и тотально транслируем ее вниз по вертикали. А потом удивляемся, когда эта идеальная система меняется.

Наша российская вера в заговоры тоже возникает из противопоставления между прагматизмом и идеализмом. Мы же все понимаем, что маржинализм в 70-е гг. XIX века был придуман исключительно с целью отобрать у России не открытые тогда еще тюменские месторождения нефти. Ну мы-то знаем, что Запад с помощью маржинализма и неоклассической теории разрушил Советский Союз и теперь качает нашу нефть. Мы-то с вами прагматики, мы-то понимаем, что они все это придумали специально, чтобы нас обидеть. «Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году». Мы так думаем по той причине, что мы тоже склонны к этому идеализму. При этом наш идеализм – это их идеализм, только вчерашний.

Проиллюстрирую. В 90-е гг. я читал воспоминания кого-то из наших разведчиков о визите Черчилля в Москву – этот разведчик переговоры подслушивал. Он пишет, что по возвращении от Сталина в гостиницу министр иностранных дел Великобритании прямо до крика ругал Черчилля, премьер-министра, за то, что его высказывания по какому-то вопросу не соответствовали принятой политике кабинета по этому вопросу. То есть подчиненный отчитывал командира. Командир при этом оправдывался тем, что он же может эту политику изменить. На что министр отвечал, что вот когда ты ее продумаешь, напишешь документ, сформулируешь новый идеал, тогда мы все ее и будем придерживаться. Но пока ты не изменил старую политику, я буду ее придерживаться, и ты тоже ее придерживайся. Эта история очень меня впечатлила.

В ходе противостояния церковной и светской власти произошло еще несколько важных вещей, которые носили прагматический характер, но были сформулированы в идеальном поле.

  • Во-первых , как я уже говорил, это концепция разделения законодательной и исполнительной властей, разработанная церковью.
  • Во-вторых , вторая идея, которая поддерживала первую – это система права и верховенство закона. Это тоже новая идея, идеалистическая, но разработанная для решения прагматических проблем.
  • В-третьих , была сформулирована собственно идея национального государства. По сути это стало революцией в догматике, потому что собственно христианская религия строилась на универсальности, на том, что есть единый христианский народ, где нет ни эллина ни иудея.

Отсюда вытекала идея универсальной империи, с единым народом и единой церковью. Но когда стало понятно, что создать единую имперскую власть в соответствии с пожеланиями церкви не удается, что как только она выстраивается, возникает страшнейший конфликт между церковью и светской властью, грозящий захватом Рима и свержением папы, пришлось разрабатывать другой сценарий.

Карл Великий оставил наследие в виде Франции, находящейся вне имперского влияния. И тут встал вопрос: с одной стороны, папа должен бы был уговаривать Францию стать частью единой империи, но тогда империя бы еще более усиливалась, а договориться с империей невозможно. С другой стороны, в случае войны с империей папа мог бы прибегнуть к помощи Франции. Но тогда необходимо было объяснить, почему Франция находится вне империи. Для этого надо было изменить догматику. То есть надо было разработать идею о том, что бог создал разные нации. Они хотя и христианские, но многообразие и богатство творения бога состоит в том, что нации все же разные, и у них могут быть разные власти. То есть идея национального государства – это очень сильный переворот в церковной догматике.

Как всякое глобальное решение, оно сильно ударило по самой церкви. Потому что как только стало можно говорить о том, что есть разные нации, тут же возникала идея итальянской нации, что ставило вопрос о месте в ней самого папы. В конце концов ведь все закончилось Ватиканом, маленьким пятачком, но который есть самостоятельное папское государство. То есть идея оказалась о двух концах. Она помогла в борьбе с императором, но в конце концов отразилась и на церкви.

  • В-четвертых , была сформулирована идея народовластия. Схема была очень простая. Если есть разные нации, у которых есть свои светские власти, то народ тоже должен иметь свои права. Ведь народ же христианский, каждый день ходит в церковь, и значит этим народом должна управлять церковь. Светские власти будут править, а народ должен выступать как законодатель.

То есть церковь теперь не непосредственно взаимодействует с императором по схеме церковь – законодательная власть, а император – исполнительная, а короли как лидеры национальных государств выступают как исполнительная власть, а церковь через народ выступает для них как законодательная власть. В этом контексте возникла еще одна идеологема: власть народа – это власть от бога

.

Все эти идеи – прагматичны, они выросли в рамках борьбы между церковной и светской властями, но оформлены они были в виде неких абстрактных принципов. Эти принципы, собственно, и задали направление развития мысли и движения в Западной Европе.

ДЛЯ рассмотрения указанного вопроса следует, видимо, исходить из того, что государство как политический институт призвано поддерживать внутреннюю и внешнюю стабильность сообщества, на базе которого оно возникло и развивалось. В этой связи важно уточнить понятие национального государства, поскольку разные толкования этого понятия могут определить и разную направленность государственной этнополитики.

В учебнике «Этнология», автором которого является Г.Т. Тавадов, дается довольно распространенное, хотя и глубоко ошибочное определение национального государства: «Национальное государство - это государство, образованное этносом (нацией) на базе этнической территории и воплощающее политическую независимость и самостоятельность народа». В данном случае автор, по существу, ставит знак равенства между «этносом» (этническим сообществом) и нацией, и потому получается, что есть «национальные» государства и есть такие, которые считать национальными нельзя. Между тем все современные государства являются национальными, ибо построены на основе суверенного права нации на самоопределение, а таковым правом обладают именно гражданские, а не этнические сообщества. И национальное государство есть территориальное сообщество, все члены которого независимо от их этнической принадлежности признают свою общность, солидарны с ней и подчиняются институционализированным нормам этого сообщества.

Помимо постулата о том, что есть национальное государство, для целей этнополитологического анализа необходимо определиться и с другим важным положением: какова этническая составляющая в государственном строительстве, т.е. что есть моноэтническое государство и что есть полиэтническое государство.

В мировой практике моноэтническим принято считать государство, в котором 95% населения и более составляют представители одной этнической традиции. Но таких государств в мире очень немного (Исландия, Норвегия, Португалия, Албания, Армения, Мальта, Ямайка, Йемен, Венгрия), в подавляющем большинстве стран в составе населения присутствует несколько или даже множество этнических групп. Неоднородность этнического состава населения в сочетании с религиозными и расовыми различиями ставит перед государственными институтами задачу интеграции полиэтнического общества, выработки общегосударственной идеологии и ценностей, цементирующих государственные устои.

Каждое государство решают эту задачу по-своему. В Соединенных Штатах Америки долгое время господствовала идея «плавильного котла». Таким котлом исследователям и политикам представлялось американское общество, в котором разнородные этнические и расовые компоненты образовывали сплав именуемый американской нацией.

По большому счету сходная идея была и у советских идеологов, по мнению которых в СССР из многочисленных социалистических наций через «расцвет и сближение» сложилась «новая историческая общность людей», называемая «советский народ». Этот народ был объявлен типологически новой общностью по той причине, что был свойственен интернационализм и все это называлось «многонациональностью». В мировой науке, праве и политике известны «многонациональные (или транснациональные) корпорации, известны «многонациональные вооруженные силы» и «многонациональность» (multinational) всегда означала трансгосударственные образования или связи. На самом деле в переводе на общеупотребительный язык речь шла о многоэтничности. Неслучайно в советские и в постсоветские времена понятия «национальный» и «многонациональный» переводились с русского как «этнический» или «многоэтничный». Тем самым понятию «национальный» придавалось исключительно этническое содержание. Цитата из учебника Тавадова яркое тому подтверждение. На самом же деле советский народ был не новой, а старой исторической общностью, известной со времен М.В. Ломоносова, Н.М. Карамзина и А.С. Пушкине как «народ российский» или «россияне». В XVIII в. даже русский язык назывался российским языком.

В противовес американской и советской моделям, определяющим сложную цельность населения по государству (американская нация и советский многонациональный народ), существуют модели национального государства, в которых главная роль в формировании нации придается этнической группе. Так, в современной Латвии помощник премьера по национальной безопасности официально заявляет, что «русская община не вписывается в концепцию национального латвийского государства». Попытка доминирующей этнической группы заявить о себе как о государственной нации и закрепить этот тезис в идеологии и в своем юридическом статусе приводит к формированию так называемого этнократического государства. Этнократическая идеология характерна для государств Африки, причем особенно широко она используется в период становления государств.

Под этнократическим государством следует понимать такое государство, в котором этническая группа, преобладающая численно или доминирующая политически, пользуется властью и привилегиями по отношению к другим, она отождествляет с государством исключительно себя, отказывая меньшинствам в праве на членство в нации или на самостоятельное «нациестроительство». В данном случае доминирующая этническая группа позиционирует себя с помощью государственной идеологии и государственных институтов (прямо или косвенно) как единственную «истинную», «реальную», «настоящую» нацию и требует, чтобы представители остальных этнических групп в культурном отношении равнялись на нее. Такая государственная модель называется иногда конституционным национализмом. Она имеет целью цементировать этническое большинство и отторгать или изолировать нежелательные этнические или расовые меньшинства (яркие тому примеры - режим апартеида в ЮАР, а также конституционные основы постсоветского государства).

Режим конституционного национализма может быть относительно мягким и крайне жестким. В последнем случае он полностью отказывает в правах отдельным группам населения. Так, в центральноафриканском государстве Бурунди занимающая много столетий доминирующие позиции этническая группа тутси, которую сделали своим привилегированным союзником еще немецкие колонисты до Первой мировой войны (тутси были надсмотрщиками на банановых и чайных плантациях), а затем их использовали в тех же целях бельгийцы, начала в 1972 г. репрессивные действия против хуту с целью сокращения численности последних, а по возможности и полного их физического уничтожения. В результате были убиты сотни тысяч человек. Причем условия для конфликта стали созревать задолго до его начала, ибо практика разделения общин начиналась со школы: детей хуту и тутси разделяли: одни сидели в одном углу класса, другие - в другом. До начала активного противостояния браки между хуту и тутси не были редким явлением. Первую резню в результате протестов мировой общественности удалось остановить; но этнократическая идея оказалась сильнее голоса мировой общественности, и в 1988 г. столкновения между хуту и тутси возобновились.

Но самая масштабная этническая гражданская война конца XX столетия, связанный с противостоянием хуту и тутси, имела место в соседней Руанде в 1994 г. Тогда погибло около одного миллиона человек. Это противостояние служит ярким примером африканского политического трайбализма. К тому моменту, когда власти Руанды спровоцировали резню тутси, позиции последних уже были существенно ослаблены.

В конце 1950-х гг. в ходе процесса деколонизации хуту стали активно требовать передачи власти большинству (хуту составляли 85% населения страны). В 1959 г. произошли первые столкновения между общинами. В 1962 г. впервые были проведены выборы президента Руанды, в результате которых хуту заняли ведущие политические позиции в стране. Начались масштабные притеснения тутси, что спровоцировало их на борьбу за возвращение себе утраченных позиций. Эта борьба вылилась в череду нападений на правительственные учреждения и следующие за ними массовые убийства тутси. На территории Уганды беженцами из Руанды был сформирован Руандийский патриотический фронт, который вел борьбу за реформирование государственного управления в Руанде и раздел политической власти между основными этническими общинами. В 1990 г. РПФ начал крупное наступление и приблизился к столице страны Кигали. В свою очередь центральное правительство объявило всех тутси проживающих в Руанде пособниками РПФ а хуту которые сочувствовали борьбе за права тутси - предателями Наступление на столицу с помощью Франции было отбито но в стране развернулась масштабная партизанская война Летом 1993 г. представители противоборствующих сторон в Танзании достигли договоренности о прекращении огня и о начале процесса демократических перемен в Руанде Однако президент страны Хабьяримана не торопился претворять в жизнь договоренности и ПРИСТУПИЛ к Формированию в стране отрядов народной милиции численность которых достигла 30 тысяч человек. Вооружены они были основном мачете которые затем и использовали уничтожения тутси.

Миротворческие силы ООН, размещенные в стране, информировали руководство организации о готовящейся этнической чистке, но канадскому генералу Ромео Даллеру было приказано не вмешиваться в ситуацию. 6 апреля 1994 г. самолет, на котором находились президенты Бурунди и Руанды, был сбит ракетой (по одной из версий, она была запущена радикально настроенными хуту). Гибель президента Хабьяримана стала сигналом к началу истребления тутси. При этом первыми были убиты все политики и журналисты хуту, которые призывали к диалогу. Вооруженные формирования хуту вместе с армией планомерно истребляли тутси всюду, где их заставали. В первые две недели было убито 250 тысяч человек. Радиостанции страны играли роль координаторов этнической чистки, призывая к погромам и указывая информацию о местах расположения тутси. В эфире сообщалось, что земли тутси будут отданы тем хуту, которые их уничтожат.

Миротворцы ООН в течение всего периода погромов не вмешивались в происходящее, и значительная их часть по указанию своих правительств покинула страну. С уходом бельгийских миротворцев связан один из наиболее драматических эпизодов этого конфликта. В одной из школ Кигали, которую они охраняли, пряталось две тысячи тутси, спасшихся во время погромов. После того как бельгийцы получили приказ оставить здание школы, брошенные на произвол судьбы люди были убиты руандийскими военными. В глубинке людей убивали даже в зданиях церквей, куда они приходили в поисках убежища. Названные события стали фоном, на котором разворачиваются события романа Жиля Куртманша «Воскресный день у бассейна в Кигали» и его экранной версии. Затем противостояние между хуту и тутси перекинулось уже на территорию Конго, куда переместилось огромное количество беженцев, представляющих обе этнические группы.

Пример «перевернутой этнократии представляет собой Шри-Ланка. Исторически ее заселяли сингалы, исповедующие буддизм. С приходом англичан и созданием обширных чайных плантаций на остров стали переселяться с полуострова Индостан значительные группы тамилов-индуистов, которые оседали главным образом на севере острова и работали на плантациях чая. Несмотря на то что сингалы численно преобладали, англичане оказывали предпочтение тамилам, которые поэтому занимали наиболее престижные места в колониальной администрации и бюрократическом аппарате. После обретения независимости в 1947 г. тамилы постепенно были вытеснены с ключевых позиций в государственном аппарате сингалами. Затем сингалы стали расселяться на территориях, которые прежде воспринимались исключительно как тамильские, были предприняты другие меры для укрепления позиций сингалов и наконец сингальский язык был объявлен единственным государственным языком страны, а буддизм - конституционной религией. Тамилы почувствовали себя ущемленными, и среди них усилилось движение протеста, которое переросло в 1980-х гг. в партизанскую войну под лозунгом создания независимого государства тамилов на севере Шри-Ланки. В результате огромных усилий основные очаги сопротивления тамилов удалось сломить правительственным войскам, но конфликт полностью не преодолен до сих пор. Тамилы жалуются на погромы и ущемления своих прав, сингалы видят в тамильском движении протеста открытый сепаратизм и только.

В последние годы концепция национального государства подвергается двойному давлению: с одной стороны, оно ослабевает под напором транснациональных институтов, системы международного права и процессов глобализации; с другой - государство как форма социальной организации общества испытывает пресс этнополитических движений и вынуждено противостоять вызовам политизированной этничности. Причем эти вызовы возникают там, где процессы внутригосударственной интеграции, развитие демократических институтов и гражданского общества, казалось бы, зашли настолько далеко, что исключают возможность возникновения этнополитических движений и актуализации идей этнического национализма.

Однако в современной Европе, где предпринимались усилия для развития национальных меньшинств и где принципы нерушимости государственных границ после Второй мировой войны неоднократно подтверждались лидерами государств и межгосударственными соглашениями, на исходе XX столетия поднялась третья за истекший век волна национализма. Ее нередко связывают с третьим геополитическим переделом мира, который явился следствием окончания «холодной войны», вызванной противостоянием двух общественных систем. В какой-то степени это так и есть, но этнополитические движения в Европе актуализировались до распада и ликвидации социалистического Восточного блока. К примеру, Ольстер «взорвался» в 1969 г., когда никто в мире не мог и предположить, что Советский Союз распадется Октябрьский кризис 1970 г в Квебеке где квебекскими сепаратистами были убиты видные полити¬ки, потряс Канаду. В континентальной Европе наиболее проблемный характер к 1960-м гг. приобрели этнополитические проблемы Бельгии. Более столетия эта страна развивалась при полном доминировании в политической и культурной жизни одной этнической группы - валлонов. Французский язык был единственным государственным языком страны. Франкоговоря-щие провинции были наиболее развиты в экономическом отношении, и основу финансовой буржуазии и брюссельской бюрократии составляли франкофоны. Неслучайно фламандцы во время Первой мировой войны поддержали Германию, надеясь на помощь последней в создании самостоятельного государства.

«Розыгрыш» телезрителей, организованный государственным франкоязычным каналом Бельгии в декабре 2006 г., который сообщил, что Фландрия объявила о выходе из состава Бельгийского королевства, огромным количеством граждан страны был воспринят всерьез, что свидетельствует о хрупкости отношений между общинами.

В числе кризисных регионов Европы во второй половине XX столетия оказались не только Ольстер и Бельгия, но и Страна Басков и Каталония в Испании, Валь д"Аоста и Южный Тироль, Ломбардия в Италии, Корсика и Бретань - во Франции. Сегодня на грани распада оказалась даже не Бельгия, а Великобритания, ибо шотландский национализм усиливается и сторонники независимой Шотландии близки к тому, чтобы стать политически доминирующей силой в шотландском парламенте, а сам референдум о независимости может состояться в ближайшие годы. Во многих странах Европы ныне популярны сепаратистские движения. Все они имеют «этническое» обоснование, их вдохновители исходят из противопоставления своих этнических групп остальному населению. В силу своей природы этничность концентрируется в основном в сфере культуры и не предполагает наличия политической программы или концепции. Но при определенных условиях она может выполнять политическую функцию.

Демократические государства могут быть разделены на 3 категории:

    Гос-ва со значительным культурным разнообразием, выраженным территориально (наличие автономий и др.) и политически (существуют группы, апеллирующие к национализму, самоопределению и даже независимости). Примеры: Канада (Квебек), Испания (Страна Басков и Каталония), Бельгия (Фландрия), Индия (Кашмир, Пенджаб, северо-восток (дижение народа мизо) и юг страны (движения дравидийских племен)).

    Гос-ва, характеризующиеся определенным культурным разнообразием, не выраженным территориально и политически. Примеры: США, Швейцария.

    Гос-ва, гомогенные в культурном отношении. Примеры: Япония, скандинавские страны, Португалия.

Странам третьей группы легче параллельно осуществлять государственное строительство и установление демократии. При наличии же серьезного культурного разнообразия эти процессы противоречат друг другу – объединение (т.е. гос. строительство) грозит ущемлением прав меньшинств (а это противоречит принципам демократии). Вопрос: как обеспечить мир и единство, а также сохранение основ демократии странам первой группы?

Концепция «государства-нации» и «нации-государства» (Степан, Линц, Ядав), три типа гос. устройства:

    «Нация-государство» - наличие только одной политически активная, территориально концентрированная социокультурная общности, устройство – как унитарное гос-во (Франция, Япония), так и симметричная федерация (Австралия в нач. 20-го века). Слабые субъекты. Один гос. язык, навязывание одной идентичности, политика ассимиляции. Создание региональных партий не приветствуется, сецессионистские партии вне закона.

    «Государство-нация» - несколько значительных социокультурных общностей, создание демократического гос-ва затруднено, но возможно, оптимальный вид устройства – асимметричная федерация с предоставлением особых культурных привилегий субъектам (Канада, Индия, Бельгия, Испания). Сильные субъекты. Допустимы несколько гос. языков, признаются различные национальные и культурные идентичности в рамках единой политической системы. Активность

региональных партий, с мирными сецессионистскими партиями ведется полит. диалог.

    «Чисто многонациональный » тип – крайняя децентрализация, преобладание локальных идентичностей, низкая лояльность центру, конфликтность (Югославия, 1980-е). Построение демократического гос-ва практически невозможно. Гос-во либо распадается в результате сецессий, либо проводит силовую централизацию.

Для гос-в первой категории автор считает тип «государства-нации» наиболее подходящим. Его основные характеристики : (1) ассиметричная федерация, а не унитарное гос-во и даже не симметричная федерация; (2) индивидуальные права и коллективное признание; (3) парламентская, а не президентская и не полупрезидентская республика; (4) партии и организации как на общегосударственном, так и на региональном уровнях; «регионально-центристские партии» и «карьеры»; (5) политически интегрированная, но не культурно ассимилированная общность; (6) культурный национализм в противовес сецессионистким настроениям; (7) комплементарность (взаимодополняемость) при многообразии.

Федеративное устройство необходимо, т.к. допускает определенную автономию терр. единиц, созданных на этнокультурной основе. Ассиметричная федерация поможет сохранить местные обычаи, традиции, особенности управления.

Под индивидуальными особыми правами, нуждающимися в коллективном признании, подразумеваются такие права, как использование родного языка.

Парламентская форма правления обеспечит необходимую представительность и распределение власти.

Региональный партийный уровень также повышает представительность, кроме того, создавая блоки с рег. партиями, общегосуд. партии превращают их в «регионально-центристские», которые уже не будут стремиться к сецессии. Помимо этого, каждый политик, независимо от принадлежности, сможет построить карьеру на общегос. уровне – это необходимо для того, чтобы субъекты не «выпадали» из обш-полит. жизни государства. Этот же принцип поможет сохранить политическое единство при отказе от культурной ассимиляции.

Культурный национализм при условии адекватного диалога с центром способствует искоренению сецессионистских настроений.

Все эти принципы помогают обеспечить сосуществование и взаимодополняемость как общей, государственной, так и этнокультурных идентичностей.

Сторонники модели «нации-государства» (т.е., «национального государства»), считают, что альтернативная модель неизбежно приведет к фрагментации и распаду страны. Однако опросы проведенные в странах, придерживающихся модели «государства-нации» (Индия, Швейцария, Испания, Канада, Бельгия) и «нации-государства» (Япония, Германия, Австралия, Аргентина, США) показали более высокий уровень доверия к властным структурам у представителей первой группы и равную степень гражданского патриотизма.

Далее автор приводит пример Индии как государства, придерживающегося модели «государства-нации». Несмотря на экономические проблемы, серьезные сецессионистске выступления в Кашмире, Пенджабе, Мизораме, на юге Индии, наличие острых конфессиональных конфликтов, опросы общественного мнения показывают высокий уровень доверия индийцев к власти, преобладание общегосударственной идентичности, гражданского патриотизма. Автор сравнивает индийский опыт с моделью «нации-государства», которую пыталось взять на вооружение правительство Шри-Ланки, что, несмотря на изначально благоприятные условия, привело к 25-летней гражданской войне.

Таким образом, А. Степан утверждает, что именно модель «государства-нации» является оптимальной для стран, отличающихся значительной этнокультурной неоднородностью.

1 Если прежде нормой считалось, что исполнительную власть в демократической стране должен возглавлять национально ориентированный (хотя бы по формальным признакам) политик, то теперь это стало необязательным (вспомним «технических премьеров» Пападимаса и Монти, возглавивших правительства Греции и Италии в конце 2011, которые «отказались» от экономического суверенитета в пользу наднациональных финансовых структур).

2 Сегодня обе эти «крайности» в определенном смысле смыкаются. ТНК и финансовые конгломераты претендуют на глобальный ресурсный контроль над обществом и на преимущественное право формирования повестки его развития. Они эффективно разрушают локальные и традиционные формы бытования и самоидентификации, но, в отличие от прежних времен, не позволяют надежно отождествлять эту вторгающуюся чужеродную разрушительную силу с какой-либо иной социальной, этнической или конфессиональной группой. Вместе с тем они эффективно блокируют становление институтов и практик «глобального гражданского общества» (по сути своей и по интенции – инструментов универсального и надцивилизационного контроля глобальной общественности над деятельностью этих игроков глобального рынка). В свою очередь, это блокирование порождает характерный «асимметричный ответ» в виде повсеместно нарастающей антиглобалистской реакции многочисленных и разнородных локальных сообществ (часто проявляется как ксенофобия). Однако специфика антиглобализма состоит в том, что это яркое, но стратегически непоследовательное и по природе своей разрозненное социальное движение, порождаемое ксенофобией, усиливается лишь в той мере, в которой само приобретает масштаб «глобального интеграционного проекта».

Национальное государство представляет собой организацию политически (государственно) объединенного народа - нации, выступающей в качестве социальной основы публичной политической власти государства и коллективного носителя государственного суверенитета.

По мнению П. А. Сорокина, «нация, состоит из индивидов, которые:

  • - являются гражданами одного государства;
  • - имеют общий или похожий язык и общую совокупность культурных ценностей, происходящих из общей прошлой истории...;
  • - занимают общую территорию, на которой жили они и живут их предки.

Только тогда, когда группа индивидов принадлежит к одному государству, связана общим языком и территорией, она действительно образует нацию» .

В таком понимании национальное государство - это государство, в рамках которого и власть, и общество объединены единой историей, общими целями и задачами будущего развития. Понятие нации при этом приобретает не национально-этнический, а конфессиональный либо политико-культурологический смысл (к примеру, в Российской империи русская нация образовывалась не по нациольному признаку, а по конфессиональному: русским считался всякий человек, исповедующий православие, соответственно, принадлежность индивида к русской нации определялась не столько фактом рождения от русских родителей, сколько фактом крещения. - Р. Р.).

Юридическое толкование нации как общности равноправных граждан, впервые введенное французской Конституцией 1791 г., нашло применение в современном праве. В преамбуле конституций Французской Республики 1946 и 1958 гг. (в преамбуле Конституции Французской Республики 1958 г. содержится отсылка к преамбуле Конституции 1946 г. - Р. Р.) от имени нации гарантируются права гражданам, провозглашается «солидарность и равенство всех французов в отношении бремени, вытекающего из национальных бедствий». Кроме того, закрепляется, что «Французский союз составляется из наций и народов» , то есть проводится четкое отличие понятия «нация» как государственного образования от понятия «народ». Аналогичный подход отражен в Конституции Испании. В ст. 2 говорится о «нерушимом единстве испанской нации, являющейся единой и неделимой для всех испанцев» . Причем в ст. 11 понятия «гражданство» (nacionalidad ) и «национальность» отождествляются .

Как этногосударственное единство нация фигурирует в основных законах ряда суверенных государств, возникших на территории бывшего СССР. Таким образом делается попытка юридического закрепления этатистской модели нации и государственной моноэтничности, которой фактически в данном государстве нет, а напротив, существует сложная национальная структура. В Конституции Республики Казахстан, например, государство рассматривается как форма самоопределения только казахской нации (ч. 1 Основ конституционного строя) . А в преамбуле Конституции Кыргызской Республики говорится о стремлении «обеспечить национальное возрождение кыргызов» и приверженности «идее национальной государственности» .

Так как в национальном государстве национальные интересы «сливаются с собственно-государственными задачами в одно целое, в совокупность общественно-публичных интересов» , то, по мнению сторонников этатистского подхода, интересы нации как единого субъекта выражаются, прежде всего, в международном праве, где нация выступает в качестве государства. Таким образом, в Уставе ООН, например, под Организацией Объединенных Наций фактически подразумевается организованный союз государств. По мнению Г. Кельзена, Устав ООН регламентирует отношения между нациями-государствами , а К. Океке считает, что в Уставе ООН понятия «государство» и «нация» взаимозаменяемы .

В зависимости от понимания нации выделяются мононациональные и полинациональные государства. В мононациональных государствах совпадают названия нации и титульной национальности (Франция, Германия, Италия, Испания, Киргизия, Азербайджан и др.). В полина- циональных государствах понятие нации носит комплексный характер и выражается понятием «многонациональный народ» (США, Австралия, Россия и др.).

Основополагающими принципами национального государства являются:

  • - равенство национально-этнических групп (национальностей, народностей, этносов), образующих нацию. Недопустимость национальной дискриминации и расизма;
  • - юридическое закрепление государственного языка наряду с сохранением языков межнационального общения;
  • - национальное самоопределение (культурная автономия). Недопустимость сецессии - выхода локальной национально-этнической группы (национального субъекта) из состава единого государства - единой нации.

Кемеровский государственный университет

студент 5 курса

Научный руководитель: Барсуков Александр Михайлович, кандидат политических наук, старший преподаватель, кафедра политических наук факультета политических наук и социологии Кемеровского государственного университета

Аннотация:

Данная статья посвящена проблемам соотношения понятий «государства» и «нации».

This article focuses on the problems of relationship between the concepts of "state" and "nation."

Ключевые слова:

Государство, нация, национальное государство, национальная идентичность

State, nation, nation-state, national identity

УДК 321. 01

Соотношение понятий «государство» и «нация» волновало многих исследователей на протяжении долгих лет. Как правило, государство и нация воспринимаются как взаимозависимые явления, которые при этом имеют ряд отличий. Одни теории рассматривают государство и нацию как необходимые друг другу элементы, другие - как полные синонимы.

Обсуждение данного вопроса логично начинать с определений. Итак, на вопрос, что есть государство, лаконично и емко дает ответ немецкий социолог М. Вебер: «Государство - это единственная организация, которая обладает правом на легитимное насилие и нуждается в поддержке со стороны управляемых масс. Данная организация отличается своей высокой централизацией, что позволяет ей успешно поддерживать установленный порядок. Эта организация или совокупность организаций и естьгосударство. По той причине, что государство предполагает наличие как правящего класса (элиты), так и подчиненной массы (населения), возникает проблема отношения этих сообществ к той или иной нации.

Нация представляет собой устойчивую социально - этническую общность людей, сложившуюся исторически и обладающую некоторыми общими признаками (язык, обычаи, особенности культуры). При этом общность территории и экономики также характерна для данного образования.

Таким образом, государство и нация пересекаются там, где нас начинает волновать вопрос национальной принадлежности двух групп (элиты и массы). Принадлежность к одной и той же нации элиты и основного населения означает соблюдение главного принципа национализма. Однако следует понимать, что в истоках рождения нации стоит не какой - либо отдельный этнос, а, скорее всего, в рамках определенного государственной образования происходит формирование нации.

Здесь мы сталкиваемся с особой категорией «нации - государства». Стоит отметить, что данная категория всемирно признана в Организации Объединенных Наций и официально считается определением всех государств, обладающих суверенитетом. Но можно ли ставить знак равенства между нацией - государством в понимании ООН и национальным государством? Некоторые из исследователей предпочитают разграничивать два понятия «нации - государства» и «национального государства». Так, А. М. Салмин предлагал обращать внимание на идеологию государства - нации, которая должна в полной мере соответствовать национальному государству. Однако в реальности, по его словам, эти понятия не могут быть синонимичны. К примеру, отмечает он, во Франции все население считает себя французами, в то время как в России происходят постоянные споры о том, кто - «русский» и кто - «россиянин»? Поэтому титул национального государства принадлежит Франции. Также А. М. Салмин призывал к отождествлению понятий нации - государства и национального государства, так как в идеале никаких различий в них быть не может.

Рассмотрим признаки нации более подробно.

Во - первых, общий язык. Как правило, национальные языки рождались на основе языка той народности, которая имела большее значение для развития и жизни нации. Во - вторых, общая территория. В. Ленин отмечал, что при наличии территориальной неоднородности и централизованного управления территорией население не смогло бы стать единой национальной общностью. Также важным признаком считается общность психического уклада представителей нации, которая является прямым следствием общности их культуры. Наконец, общая экономическая жизнь является также немаловажным фактором для жизнеспособности нации.

Признаки нации едины и неотделимы друг от друга. Только вместе взятые, выражают они сущность нации, отличают ее от предшествующих форм общности людей. Поэтому игнорирование одного из признаков нации означает извращение понятия нации.

Несмотря на то, что данные признаки по сути универсальны для разных периодов развития политической мысли, все же можно проследить эволюцию в понимании нации как категории политической науки. Исследователи выделяют четыре теоретические модели наций .

Первая модель отражает сущность антропологического подхода и означает понимание нации как племени. Вторая модель основывается на идеях периода Французской революции и в ней нация приравнивается к гражданской общности в виде государства. Третья модель предполагает использование этнокультурного подхода: нация как культурно - историческая общность. Он характерен для немецкой классической философии. Затем, четвертая модель представляет собой совокупность всех вышеназванных. Нация в ней воспринимается как сложное многосоставное явление, включающее политические, этнические, культурные, антропологические и другие аспекты. На наш взгляд, данная модель является наиболее удачной и рациональной. Часто ее называют также этносоциальной. Но необходимо понимать, что нация не состоится, если люди не будут признавать принадлежность друг друга к ней. Речи идет о так называемой национальной идентичности.

В теории государства М. Вебера национальная идентичность описывается как опора для любого современного государства. То, чего может достичь государство только одними средствами силы без добровольной поддержки населения, весьма ограниченно, особенно во время войны .

Стоит отметить, что М. Вебер тесно связывает понятия нации и государства, но не приравнивает их друг к другу. Их зависимость выражается в том, что государство существует только при поддержке власти со стороны национального сообщества, в то время как государство всеми силами старается сохранить национальную идентичность. По его мнению, культура и власть представляют собой объекты разных сфер - соответственно национальной и государственной.

По мнению Э. Позднякова, веберовская концепция не может не оставлять чувства некоторой неудовлетворенности своей двусмысленностью. Он считает, что Вебер пытается балансировать на очень узком пространстве между понятиями «нация» и «государство». Клонясь то туда, то сюда, не зная, какому из понятий отдать приоритет и даже намеренно избегает определенности.

Таким образом, проблема соотношения категорий «нация» и «государство» представляет глубокий научный интерес. Если мы возьмем за норму определение «нации - государства» ООН как любого суверенного государства, то неизбежно столкнемся с проблемой выделения общих признаков такого государства. Так, Россйиская Федерация - многонациональная страна. Но и она попадает в этом случае под определение «нации - государства». В силу того, что сегодня существуют серьезные противоречия в определении «русских» и «россиян», многие ученые не готовы согласиться с пониманием «нации - государства» и «национального государства» как равнозначных.

Этносоциальная модель нации, адекватная по отношению к современным условиям, дает нам возможность оценить всю сложность и многогранность нации как категории политической науки. Под такое определение попадают множество наций, большинство из которых, разумеется, не имеют собственных государств. Четкое соответствие «одна нация - одно государство» было бы физически невозможно. Поэтому можно сделать вывод о том, что в реальности нации и государство вынуждены существовать совместно в рамках одного образования, однако заменить одно понятие другим было бы неправильно. Государство, объединяющее несколько наций, скорее всего, не будет считаться национальным до тех пор, пока его граждане не начнут ассоциировать себя с таким общим определением, которое вбирало бы в себя совокупность представленных в стране народностей. «Французы» во Франции - это единая совокупность граждан, идентифицирующая себя по признаку, прежде всего, страны проживания. Государство, таким образом, будет представлять некую общую оболочку, «жесткую» структуру, вокруг которой этнически неоднородные граждане смогут построить свою национальную, но, в то же время, государственную идентичность.

Библиографический список:


1. Вебер, М. Избранные произведения: пер. с нем. - М.: Прогресс, 1990. – 808 с. 2. Бутенко А. П., Миронов А. В. Сравнительная политология в терминах и понятиях – [Электронный ресурс]. – URL: http://www.politike.ru/dictionary/276/word/nacija. 3. Поздняков Э. А. Нация. Национализм. Национальные интересы. – М.: А. О. Издат. Группа «Прогресс» - «Культура», 1994. - 125 с. 4. Салмин А. М. Шесть портретов – [Электронный ресурс]. – URL: http://historyclub.by/index.php?Itemid=65&id=137&option=com_content&task=view.

Рецензии:

13.02.2014, 18:53 Поляков Евгений Михайлович
Рецензия : Очень интересная статья на актуальную тему, грамотно написанная. Рекомендую к печати в ближайшем номере. Позволю себе дать рекомендацию автору: рассмотрите также соотношение понятий "нация" и "гражданство". Например, на современной Украине. Украинец - это кто? Украинец по этнической и/или по гражданской принадлежности? Есть ли русские (греческие, болгарские и т.д.) украинцы? Это ведь не просто вопрос о терминах (как "русский" и "россиянин"), но и о содержании!


16.02.2014, 22:39 Шаргородская Наталья Леонидовна
Рецензия : Статья может быть рекомендована к печати. Однако, необходимо внести изменения в список литературы, а именно, разместить авторов работ в алфавитном порядке.

Что еще почитать